Страница 29 из 51
И когда на третий день после возвращения Маккензи домой начальник городской полиции позвонил ему ночью, сказав, что нужно немедленно встретиться, Маккензи сразу понял, что речь пойдет о Робби.
Начальник полиции приехал в штатском, сам за рулем машины. Он вошел, не снимая пальто, озабоченный и мрачный и, даже не заметив предложенного коньяка, приступил к делу.
— Вот что, Грегор,— сказал он,— я тебе многим обязан, благодаря тебе я стал богатым человеком.
— Но...
— Нет, нет, не перебивай! Конечно, на следствие по делу той катастрофы во время автогонок ты не можешь пожаловаться, но все же я у тебя в долгу. Слушай внимательно — времени в обрез.
И начальник полиции рассказал следующее.
Два месяца назад на один из пустынных пляжей волны вынесли тело утопленницы. При осмотре трупа выяснилось, что девушка не утонула, а была забита до смерти плетьми.
Началось следствие. Удалось установить, что это была манекенщица, пропавшая месяц назад. Стали вызывать на допрос ее подруг, прослеживать связи...
И, наконец, одна из девушек, дрожа от страха и рыдая, сообщила, что ее подругу убили «эпикурейцы». Это был тайный клуб юных миллионерских сынков, которые при вступлении в него торжественно клялись, что никогда в жизни не будут работать, а вес силы отдадут «чувственным наслаждениям». Они собирались на уединенных виллах, принадлежавших им или их родителям, и устраивали там чудовищные оргии. Вино лилось рекой, употреблялись наркотики. Женщин для этих вечеров они брали из ночных кабаре, домов моделей, танцевальных трупп.
Девушек своего круга они, разумеется, туда не приглашали, им целовали ручки, дарили цветы, на них женились и создавали респектабельные семьи, продолжая втайне «эпикурейскую» жизнь.
В оргиях участвовали дети генералов, министров, миллионеров, людей, занимавших видные посты и, как всегда бывает в таких случаях, большое число прихлебателей.
Мимолетных подруг, принимавших участие в оргиях, щедро одаривали деньгами. Персонал девиц часто обновлялся, поэтому увеличивалось число знавших об этой «сладкой жизни». По городу поползли слухи. Слухи опровергали, оргии на время прекращались, угрозами и деньгами болтливым затыкали рты. Потом все начиналось сначала.
Один из «эпикурейцев» предложил более эффективные меры: было создано тайное судилище — еще одна увлекательная игра. Судьи, надев черные балахоны с прорезями для глаз, заседали в глубоких подвалах вилл. Подозреваемую похищали, приводили в подвал, допрашивали, а затем выносили приговор и наказывали: обычно во время очередной оргии пороли плетьми. Но однажды «судьи» перестарались — девушка умерла под ударами.
Подруга умершей, пьяная, как и все присутствовавшие, забилась в истерике, стала кричать, что узнала палачей, что заявит в полицию, что обо всем расскажет в газетах...
Обнаженная, растрепанная, в слезах, она помчалась лесом к шоссе. За ней погнались, и один из преследователей застрелил ее из пистолета.
Трупы были засунуты в мешки с камнями и брошены в океан. Но один из мешков, видимо, порвался, и убитую вынесло на берег.
Некоторое время запуганные девушки на допросах молчали, но после того как проговорилась одна, уже не трудно было заставить говорить остальных.
— Замешано более тридцати человек,— закончил начальник полиции свой рассказ.— Многие газеты вели параллельные розыски, и замять дело невозможно. Даже страшно подумать, что это будет за процесс. Завтра на рассвете вылетаю к министру в Канберру. Через час,— и он посмотрел на часы,— начнутся аресты. Придут и к тебе, Грегор. Ты сильный, ты выдержишь: так вот, один из палачей, как раз тот, который застрелил вторую девушку,— твой Робби.
У тебя есть моторная яхта, самая быстроходная на побережье, территориальные воды не велики. Поступай, как найдешь нужным, У тебя час времени.
И, не попрощавшись, начальник полиции уехал.
...Робби арестовали через четыре месяца в Аргентине.
Процесс, длившийся две недели, сначала вызвал сенсацию, но постепенно был замят. Слишком влиятельные лице звонили редакторам газет, слишком большие суммы поступили на их текущие счета.
Самые тяжкие наказания постигли, разумеется, прихлебателей. У них не было связей, знатных родителей и знаменитых адвокатов. Их богатые друзья валили всю вину на своих собутыльников. Большинство замешанных в деле юношей вышли сухими из воды и даже хвастали потом принадлежностью к «эпикурейцам». Но, как ни могуществен, как ни богат был Маккензи, все же максимум, что ему удалось сделать, это спасти Робби от петли и пожизненного заключения.
Робби осудили на двадцать лет тюрьмы. Ну что ж, думал Маккензи, лет через пять, когда все утихнет, подадим на пересмотр, а то и устроим побег. Пусть живет где-нибудь в Южной Америке или в Европе. Подальше от глаз.
Несчастье со вторым сыном мало что изменило для Маккензи — слишком сильным ударом была для него гибель Кларка.
Он не согнулся, он, по-прежнему яростный и неистовый, носился по свету, зарабатывая миллионы, накапливая все новые богатства, которые, он знал, никому не достанутся.
Из всех областей его многогранной деятельности Маккензи теперь особенно дорожил наукой. Всюду были обман, конкуренция, хитрость и жульничество. Всем двигала корысть. Только наука оставалась чистой. Здесь людей интересовали вечные, не подвластные времени проблемы, здесь были цели, волновавшие человечество и нужные ему. Здесь он, Маккензи, выглядел особенно благородным.
Он все чаще наведывался в университет. Как за спасательный круг, ухватился за эту экспедицию. Всем говорил, что мир бизнеса не интересует его, противен ему. Теперь на старости лет он решил целиком уйти в чистый мир науки.
Потому его так радует великое открытие, сделанное при его непосредственном участии,— обнаружение Первого человека в Австралии, на его, Маккензи, родине.
Что бы потом ни случилось, куда бы ни девались его богатства, но его имя навсегда войдет в историю науки и культуры...
ГЛАВА 13. ПУТЕШЕСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Озеров попросил стюарда разбудить его, когда пароход будет подходить к Порт-Саиду. В два часа ночи раздался тихий стук в дверь. Озеров мгновенно вскочил, умылся, торопливо оделся и вышел на палубу.
Хотя кругом была ночь, неуловимые признаки предвещали скорый рассвет. Вдали мерцал ровный, словно ожерелье, ряд зеленых, красных огоньков. Справа выделялись крупными светляками оранжевые береговые маяки. А слева уходила вдаль цепочка белых фонарей,
С капитанского мостика глухо доносились слова команд. По узкому шаткому трапу на борт поднялись лоцман и прожектористы. На небольшой лодке подплыли швартовщики и поставили «Атлантиду» на банку — огромный, покачивавшийся на воде железный бак.
Незаметно подкрался рассвет, разогнал темноту, погасил огни. Озеров сбегал в каюту за фотоаппаратом и снова занял наблюдательный пост.
Теперь «Атлантида» была окружена множеством различных мелких судов, облепивших ее гигантский корпус. Вот баржи с пресной водой, перебросившие в чрево корабля толстые шланги; полицейские катера; множество зеленых, коричневых, черных лодчонок с торговцами. Гортанно крича, они протягивали вверх вышитые подушки, сиденья в форме верблюдов, ночные туфли с загнутыми носами, коврики, кожаные пуфы, чемоданы, сумки... Торговцы с удивительной ловкостью забрасывали на борт веревки, по которым, после длительного торга на пальцах, им спускали деньги, а они поднимали товары.
Приезжало все новое начальство. На борт поднялись полицейские, карантинный врач, обмерщики — им надлежало обмерить судно, чтобы установить плату за проход канала.
Теперь, уже при свете дня, стало видно, что берег слева совсем не берег, а облака, и огоньки — не береговые фонари, а фонарики на мачтах бесчисленной армады возвращающихся в порт рыболовных баркасов. Треща моторами, они бесконечной вереницей проходили мимо корабля. На мачтах сушились коричневые сети, обнаженные по пояс рыбаки суетились, готовясь к причалу, слышались крики, заунывная песня.