Страница 30 из 65
Одна из них — бомба для Гейдриха.
«После посадки пилот сообщил мне, — напишет штабс-капитан Шустр в своем донесении, — что группу „Антропоид“ он выбросил примерно в 7–8 километрах к востоку от Пльзени. Район, заданный ему перед вылетом (3 километра северо-восточнее Эйповице), он не мог обнаружить из-за тумана. Ни группа „Сильвер А“, ни группа „Сильвер Б“ не были выброшены в точно установленном месте, так как пилот не мог пролететь над гребнем Железных гор, сплошь покрытых облаками. Если бы он, мол, шел над облаками, то вообще не обнаружил бы назначенное ему место высадки, настолько плотен был их слой. Согласно сообщению пилота, он высадил группу „Сильвер А“ в районе восточнее Чаславы, а группу „Сильвер Б“ в районе северо-западнее Ждирце».
Лейтенант Р. Хоккей безукоризненно выполнил секретный приказ, врученный ему перед вылетом. Он действительно произвел высадку любой ценой. Хоккей высадил группу не только не в указанном ему в приказе месте, но даже не в том районе, который он назвал штабс-капитану Шустру, а тот в свою очередь указал в своем рапорте. Группа «Антропоид» приземлилась в Негвиздах, возле Праги, «Сильвер А» — у Подебрад…
«Участники групп „Сильвер А“ и „Антропоид“, — сообщит позднее штабс-капитан Шустр, — перед самым прыжком, пожимая командовавшему высадкой руку, уверенно заявили: „Скоро вы о нас услышите, сделаем все, что в наших силах“».
Негвизды — маленький населенный пункт у шоссе Прага — Градец — Кралове. Всего 15 километров отделяют его от Праги. Стрельба зениток, о которой пишет в своем рапорте штабс-капитан Шустр как об «обстреле над Шкодовкой» в Пльзени, была на самом деле адресована их самолету и велась из Праги. При той высоте полета и при частичной потере ориентации не хватало не так уж многого, чтобы Кубиш и Габчик приземлились на одной из пражских улиц. Они сами и два тюка с деталями и взрывчаткой, из которых в два счета можно собрать бомбу.
Ошибись пилот еще немного, и бомба для Гейдриха — Кубиш, Габчик и два тюка — могла взорваться еще в ту же ночь.
Но уж такая поспешность, очевидно, не совсем устраивала бы и Лондон.
«Бомбежке противник не подвергался, — добросовестно сообщит в своем рапорте штабс-капитан Шустр, — поскольку, ввиду большой загрузки самолета людьми и материалами, бомбы принять было нельзя».
…Этот пропеллер перестал вращаться уже давно. С той поры, как обнаружилось, что металл куда надежнее для изготовления пропеллеров, чем дерево. Теперь эта реликвия давно минувших дней авиации, искусно склеенная из нескольких слоев древесины, украшает стены бара пардубицкого отеля «Веселка». Она напоминает посетителям, что они находятся в городе пионера воздухоплавания инженера Кашпара в помещении, интерьер которого выдержан в стиле 30-х годов, когда Восточно-чешский аэроклуб был в зените славы.
Вместо пропеллера теперь вертятся вокруг столиков бара посетители. Каждый по-своему. Потому что сегодня последний день 1941 года. Правда, танцевать запрещено (империя ведет войну, и на Восточном фронте гибнут верные воины Адольфа Гитлера), но недостатка в развлечениях и шумном веселье не ощущается. У кого достаточно денег, тот может позволить себе куда больше, чем дает протекторатный паек.
«Прозит! Виктория!» («За ваше здоровье! Победа!») — раздается за столом, где празднуют последний день года какие-то разгоряченные господа.
Что значит, например, для одного из них пятидесятикронная мелочь за гардероб, куда он с вечера сдал свое серо-зеленое кожаное пальто и тирольскую шляпу с загнутыми полями. Он громко чокается за победу, которая не пришла в уходящем году, — ничего, дождемся ее в новом году, не правда ли? Зачем, в конце концов, торопиться. Господа, чьи служебные кабинеты находятся на четвертом этаже здания бывшего Управления почт и телеграфа, носят в кармане бляху со служебным номером и пистолет: это признаки власти и хорошей жизни.
Трио музыкантов на подмостках получает выпивку и распоряжение сыграть «Englandlied». Гость, который напевает им первый куплет этой модной песенки, принадлежит к обществу голубых мундиров — офицеров люфтваффе, воздушных сил, с местного аэродрома. Его компания сопровождает музыку пьяным пением.
звучит вновь и вновь.
Стаканы звонко звякают.
И выпускник торговой школы Зденек Тоушек из Оломоуца не выдерживает.
До сих пор он довольно робко развлекался на противоположном конце бара в обществе нескольких пардубицких граждан. Своим просторным костюмом и круглым загорелым лицом он мало чем напоминает выпускника торговой школы, а скорее смахивает на деревенского парня, приехавшего в город по приглашению богатого дядюшки и впервые участвующего в новогоднем кутеже.
Сейчас он резким движением, так, что, заскрипел паркет, отодвинул стул и решительно зашагал на середину зала.
— Франта, ступай за ним! — сдавленным голосом крикнул инженер Палоуш.
Франтишек Гладена, еще недавно известный мотоциклетный гонщик, а ныне торговый агент фирмы «Праговка», и здесь не утратил ориентировки. Понял грозящую опасность. Несколько прыжков — и он уже следует по пятам своего компаньона по столу.
— Was ist, schneller Franz? (Что такое, быстрый Франц?) — окликнул Гладену из-за стола, где сидела компания гестаповцев, секретарь уголовного отдела Линзель.
Сотрудники пардубицкой тайной полиции знали экс-чемпиона Гладену не только как «быстрого Франца», но особенно как щедрого собутыльника, за счет которого не раз кутили до утра. Поэтому Гладена принадлежал к той горстке протекторатных граждан, которые имели разрешение немецкого обер-ландрата ездить на собственных автомашинах и получали паек бензина Гестаповцы, конечно, не знали, какую роль в самом начале спектакля, сцена из которого сейчас на миг привлекла их внимание, сыграл именно автомобиль Гладены.
Кто он, тот, кого сейчас Гладена схватил за плечо? Его тут никто не видел прежде.
Между столами ловко протискивается подвижный, услужливый, энергичный человек в очках. Это владелец бара и гостиницы Кошталь. Он всегда хорошо осведомлен о гостях, в которых заинтересован. Он знает, что у блондина с загорелым лицом, который как раз в эту минуту оттолкнул Гладену и, сунув руки в карман, направился к группе горланящих офицеров люфтваффе, на пиджаке еще лежит позавчерашняя пыль улиц английской столицы, в пиджаке — английский «кольт». А желудок его уже заправлен тремя рюмками коньяку, которые Кошталь налил ему собственноручно.
Нервы гонщика Гладены напряжены даже сильнее, чем вчера, когда он вез в своем автомобиле парашют, радиостанцию английской марки «Ширейдер», а на заднем сиденье — этого блондина, который сейчас остановился возле распевающих «Englandlied» у самых подмостков, где восседают музыканты.
…Блондин медленно вынимает руку из кармана. В ней не только кроны, но и марки, проделавшие двойной путь через Ла-Манш и обратно.
— Давайте-ка «Ах, кабачок…»!
Зазвенел бубен, к нему присоединился рояль, затем скрипка. И бодрый голос выпускника торговой школы Тоушека из Оломоуца показал, что значит моравский темперамент:
Офицеры из имперского воздушного флота, разумеется, постольку, поскольку речь идет о голосовых связках, побеждены. Старший помощник начальника гестапо Кербер заинтересовался, что это за песенка Гестаповец Ганауске, бывший чешский жандарм, бойко переводит по-немецки своему начальнику слова песни. Ничего предосудительного: затасканная кабацкая песенка.
— Господин Кербер, этот парень сам из кабака, — говорит, наклонившись над столом, вездесущий хозяин бара Кошталь, — ведь он так хорошо осведомлен о своих посетителях, в которых заинтересован. — Его отец — мой хороший знакомый, владелец ресторана в Моравской Остраве. Можете не беспокоиться. Этот человек вполне благонадежен, — добавил он, довольный собственной сообразительностью.