Тайны Проксимы

– Но ведь процесс расширения Вселенной длился очень долго, значит все и будет сжиматься столько же. Разве не так? – продолжал рассуждать Майерс.

– Боюсь, что нет, генерал. Часть галактик уже начала сталкиваться NGC4435 и NGC4438, NGC5257 и NGC5258. Скорее всего, вернувшись обратно в марсианскую лабораторию, мы увидим, что Х10 продолжит фиксировать все новые сталкивающиеся галактики.

– Подождите, вы хотите сказать, что совсем скоро все снова вернется в состояние крошечной точки? И все это произойдет на наших глазах? – в глазах Майерса впервые проскочили искры обеспокоенности.

– Боюсь, что конца Вселенной мы не увидим, генерал. Все живое умрет гораздо раньше. Мы должны проверить наличие фиолетового смещения с ближайшими к нам галактиками.

– Андромеда?

– Да. Если эти силы уже захватили и ее, то совсем скоро…

– В общем если Млечный путь столкнется с Андромедой, нам конец, – помог запнувшемуся другу Йен.

– То есть как конец? Опишите в деталях что именно произойдет! – с недоумением в голосе, уточнил все еще не осознававший размера надвигающейся угрозы, Майерс.

– Сила столкновения усилится гравитационным притяжением, – начал сгущать краски Йен. – Андромеда больше нас по размеру. Ее галактические рукава при первом же контакте приведут к нарушению центра масс Млечного пути. Мощность гравитационного разрыва будет такой сильной, что в зависимости от угла соприкосновения наше Солнце либо столкнется с соседней звездой, либо будет отброшено в другую точку пространства, уничтожив при этом рывке все наши крошечные планеты. В любом из этих случаев, все живое на обитаемых планетах нашей звездной системы умрет всего за несколько часов. Однако смерноносный процесс на этом не остановится. После того как все близлежащие галактики перемешаются, весь этот хаос из остатков звезд планет и воспламеняющихся газов превратятся в сгусток космического мусора, который, как и все остальные галактики, устремится к центру Вселенной, к месту их первоначального зарождения. Галактические сгустки будут смешиваться друг с другом, пока снова не превратятся под действием гравитации в бесконечно тяжелый и бесконечно насыщенный энергией шар.

– Никто не сможет сказать, что произойдет дальше, – продолжил Чанг. – Законы физики на этом этапе прекратят свое действие. Перестанет существовать даже время. То, что имело место во время Большого взрыва, до сих пор остается загадкой для ученых. Такая же неясность будет и с Большим сжатием.

– Да вот такой мы придумали термин, – продолжил Йен с непонятной даже ему самому горделивостью и ноткой юмора, совершенно не подходящим к размерам серьезности разговора.

Генерал Майерс откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. За время работы в ОДО ему приходилось слышать много разных небылиц, но эта, как не странно, отчего-то казалась ему чересчур правдоподобной. Люди веками ждали и одновременно боялись Конца света, и только что высказанная астрофизиками теория, при всей ее невероятности казалась ему на удивление соответствующей страхам человечества. Логичной она казалось и потому, что Конец света в ней приходил не от внезапно нахлынувших болезней, не от рук потустороннего разума, атак из параллельных миров, а от логичного завершения бытия, как такового. Ему показалось интересным, что рождение и смерть человека в каком-то смысле тоже похожи на то, что только что было высказано в отношении всей Вселенной. Человек рождается из ничего и в конце жизни в ни что же и превращается. Вселенная имела начало и значит должна иметь конец, и подобная его форма была удивительно соизмеримой и адекватной ее рождению.

– Исследуйте наличие и силу фиолетового смещения для Андромеды и других галактик Местной группы. Это позволит проверить теорию и понять, как много у нас времени, – заключил генерал. Если данные подтвердятся, возможно, нужно начинать думать об эвакуации. Необходимо избежать паники среди гражданских.

– Конечно, мы сейчас же отправимся обратно в лабораторию, – закивал головой Йен.

– Но думаю, что гражданским не обязательно об этом знать, сэр, – дополнил Чанг, уже поднявшись со стула и направившись к двери. – Эвакуироваться некуда. Весь привычный нам мир перестанет существовать. От этих процессов не может быть защиты.

Дверь за двумя астрофизиками захлопнулась, но генерал Майерс еще долго и сосредоточенно смотрел на оставшиеся после них на стене графики и формулы.

/Солнечная система. Сатурн. Спутник Энцелад/

– Встаньте, подсудимый! – прогремел мужской голос. – Принципал высшего гражданского суда Солнечной системы рассмотрел вашу апелляцию об уменьшении срока заключения, однако, счел представленные вами доводы неубедительными. Согласно двадцать первого статута Основного кодекса Солнечной системы вы приговариваетесь к пятидесяти годам лишения свободы. Тем не менее, режим вашего нахождения в «Бастионе-21» все же будет изменен с гипокарцера на обычную камеру. Данный приговор является окончательным и обжалованию не подлежит.

Ударив палочкой с прозрачным кристаллом по специальной, лежавшей перед ним на столе подставке, судья встал и приказал вооруженной охране, все это время молча стоявшей у клетки с лазерными прутьями, увести Владимира Баррета. Яркие вертикальные лучи стали медленно растворяться в воздухе, пока окончательно не пропали, и два сержанта, грубо взяв заключенного под руки, вывели его из зала заседания.

– Вы еще пожалеете о том, что так обошлись со мной! – пробормотал Баррет словно самому себе. Едва ли судья или даже конвоиры могли услышать эту фразу.

Охранники уводили его все дальше, в крайний блок тюремного коридора на четвертом этаже. Специально отведенный для преступников особой планетарной важности. Эта часть тюрьмы охранялась особенно тщательно.

– Дайте хотя бы лазерный карандаш! – отрывисто заговорил Баррет, оказавшись в камере.

– Может быть, тебе еще гранатомет принести? – фыркнул рыжеволосый сержант, посмотрев на него сквозь раздвинувшееся небольшое окошко в двери.

– Хоть что-нибудь, чем можно писать… – понимая, что жесткость в общении с охранниками никак ему не поможет, Баррет сменил тон на более мягкий.

Лейтенант Стивенсон бросил на него уничижительный взгляд. В его глазах чересчур быстро состарившийся, седой и сгорбившийся ученый не представлял какой-либо угрозы. Лоб, щеки и подбородок Владимира покрылись морщинами; давно ушедшая молодость забрала с собой еще недавно курчавившиеся волосы, кожа на шее одрябла, а на правом виске был заметен большой след от ожога. Линзы на его очках поросли маленькими трещинами, но никому здесь не было до этого дела.

Оглядевшись вокруг, Баррет обнаружил значительное улучшение условий своего содержания. В этой небольшой по размеру комнате хотя бы было окно. В камере отсутствовали какие-либо источники искусственного освещения, и поэтому это крошечное, едва ли больше чем двадцать сантиметров в диаметре окошко, казалось невероятно щедрым подарком. Он подошел ближе, и открывшаяся картина ошеломила даже его весьма бурное воображение. «Перевернутые вверх дном водопады», – прошептал он. Несмотря на то, что пару раз ему уже приходилось слышать истории бывших заключенных Энцелада, он и представить себе не мог, что окажется здесь сам и увидит это необычное природное явление. Огромные столпы воды вырывались не вниз, а вверх на невероятную высоту, и затем все та же гигантская водная масса падала обратно, и процесс повторялся заново. Едва ли где еще в Солнечной системе можно было бы увидеть столь удивительное зрелище.

В этот момент маленькая задвижка в двери камеры отворилась, и охранник, не сказав ни слова, бросил продолговатый предмет. Владимир подобрал с пола карандаш и внимательно осмотрел его.

– Естественно… Пористая оболочка с размягченным автозатачивающимся графитом, – прошептал он, и, сжав карандаш в двух кулаках, попробовал сломать его, но тот лишь гнулся подобно резиновой палке. – Таким даже с собой не покончишь…

И все же, как любой ученый, он не мог сидеть без дела, и белые стены вскоре превратились в огромные подобия белых листов для его чертежей. Остаток дня он провел в полной тишине, не вымолвив ни слова.