Страница 4 из 5
С. В контексте наших рассуждений интерес представляет работа К. Леви-Стросса «Первобытное мышление». Обращаясь к многочисленным исследованиям в области культурной антропологии, свидетельствам о жизни людей, до сих пор находящихся на первобытной стадии развития, он приходит к выводу, что на этом этапе существования человечества была выработана особая стратегия научного познания мира, которая радикально отличается от науки современного типа. Поэтому попытки переноса признаков науки современного типа (по В. С. Степину, развитой науки) не могут быть успешными. Что отличает тип науки на этапе первобытного мышления? По мнению К. Леви-Стросса, данное мышление обладает в плане мыслительных способностей всеми теми возможностями, что и мышление современного человека. Но эти способности перегруппированы и отточены таким образом, что данное мышление имеет конкретный, а не специализированный характер, отсюда и название главы, где речь идет о первичном стратегическом типе науки, – «Неприрученная мысль». Для выражения специфики первобытного мышления он ввел новый, весьма значимый для него термин с таким пояснением: «Существует одна форма деятельности, позволяющая достаточно хорошо воспринять… то, что… могло быть наукой, которую мы предпочитаем называть “первичной”, а не примитивной. Такую деятельность обычно называют словом “бриколаж”. В наши дни бриколер – это тот, кто творит сам, самостоятельно, используя подручные средства, в отличие от средств, используемых специалистом»5.
Что касается первобытной науки, то К. Леви-Стросс использует словосочетание «интеллектуальный бриколаж». Привязку к конкретике, «подручность» этой мысли наглядно он поясняет так: «Чтобы преобразовать сорняк в культурное растение, дикого зверя – в домашнее животное… потребовалась, несомненно, поистине научная установка ума»6. Но ведь за этой конкретикой, ситуационностью стояли глобальные достижения первобытной науки (с позиций мыслителя, такое словосочетание вполне допустимо): «Именно в неолите человек утверждает господство великих искусств цивилизации: гончарства, ткачества, земледелия и доместикации животных… Каждая из техник предполагает столетия активного и методичного наблюдения, проверки смелых гипотез»7. И, несмотря на то, что К. Леви-Стросс оперирует понятием «мифологическая рефлексия», он признает ее существенные отличия от научной рефлексии современного типа, поскольку первая держится на восприятиях, воображении, интуиции, тогда как вторая стремится максимально избавиться от них. И вот еще одно пояснение на сей счет: «элементы мифологической рефлексии всегда расположены на полпути между перцептами и концептами. Первые невозможно отделить от той конкретной ситуации, в которой они появились, в то время как обращение ко вторым потребовало бы, чтобы мышление могло, хотя бы на время, заключить в скобки свои проекты»8. «Заключить в скобки свои проекты» – значит отделить концепуально-понятийное мышление от его корней, всех тех мыслительных процессов, которые непосредственно связывают человека с действительностью, сделать его автономным, превратить в «чистое мышление».
И еще одно важное для К. Леви-Стросса положение: никакой решающей зависимости первичной науки от практики не было. По этому поводу он приводит много аргументов. Сошлюсь только на один из них: «Когда мы ошибочно полагаем, что дикарь исключительно руководствуется своими органическими либо экономическими потребностями, то упускаем из виду, что он адресует нам тот же самый упрек и что его собственная жажда познания выглядит для него более сбалансированной, чем наша»9. Но приведенный им пример еще более убедителен: «Для описания составных частей и свойств растений хануну употребляют более чем 150 терминов, коннотирующих категорий, по свойствам которых они идентифицируют растения… Пинатубо, у которых насчитывается более 600 наименованных растений, не только обладают чудесными знаниями этих растений и способов их употребления; они используют около 100 терминов для описания их частей и характерных аспектов… Ясно, что настолько систематически развитое знание не может быть функцией лишь практического употребления»10.
Думаю, приведенных аргументов достаточно для того, чтобы сделать вывод: методологический подход в понимании начала науки К. Леви-Стросса в корне отличен от того, который предлагается В. С. Степиным. Во-первых, он отрицает возможность идти от науки современного типа к первобытной науке, поскольку считает невозможным рассматривать первую в качестве развитого состояния второй; для него первичная и современная наука – два самостоятельных стратегических типа (или уровня) развития науки. Во-вторых, он отрицает решающее значение практической жизнедеятельности для возникновения науки и считает, что любознательность и интерес к объективному положению дел – отличительная черта человеческого существа вообще. И, наконец, в-третьих, он не признает постепенный процесс обособления концептуального мышления и превращения его в мир идеализированных объектов и схем.
D. Позиция В. С. Степина не столь уж оригинальна, составляющие ее принципы были основательны разработаны в неклассической философии второй половины ХIХ – первой половины ХХ в. Так, если взять марксистскую философию (в которой науке отводилась весомая роль, поскольку изначально основоположники марксизма претендовали на научный подход в философии и рассматривали науку как непосредственную производительную силу), то важнейший принцип марксистской концепции науки заключался в признании решающей роли практики в отношении науки. Практика – и основа, и цель научных исследований, а также способ проверки научных знаний на истинность. В этом контексте рассматривался и вопрос о происхождении науки. Так, в одной из первых совместных работ К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология» в разделе «О производстве сознания» раскрывается материалистический взгляд на природу сознания вообще и на научное сознание в том числе. В обоснование своего подхода они пишут: «Это понимание истории, в отличие от идеалистического… остается все время на почве действительной истории, объясняет не практику из идей, а объясняет идейные образования из материальной практики»11, поскольку, как утверждает К. Маркс в своих знаменитых «Тезисах о Фейербахе», «общественная жизнь является по существу практической»12.
Практика в форме труда является причиной возникновения всех форм общественного сознания, к числу которых мыслители относят и научные знания, наряду с религиозным, художественным, моральным и др. Вот как это аргументируется: «Разделение труда становится действительным разделением лишь с того момента, когда появляется разделение материального и духовного труда… С этого момента сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию “чистой” теории, теологии, философии, морали и т. д.»13«Чистая» теория – это как раз то, что они связывают с наукой.
Данная методология, утверждающая зависимость и производность науки в ее истоках от социально-практической деятельности людей, хорошо знакома тем, кто прошел через советскую философию, поскольку многочисленные труды и исследования были посвящены разработке разных граней этой зависимости.
Второй фактор, повлиявший на возникновение науки, который рассматривается в концепции происхождения науки В. С. Степина (появление способности продуцировать идеализированные объекты и способы оперирования ими), также основательно разрабатывался видными представителями неклассической философии.
5
Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С. 126.
6
Там же. С. 124.
7
Там же.
8
Леви-Стросс К. Указ. соч. С. 127.
9
Там же. С. 115.
10
Там же. С. 119.
11
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Собр. соч. Т. 3. М.: Изд-во полит. лит., 1955. С. 37.
12
Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Там же. С. 3.
13
Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч. С. 30.