Страница 2 из 3
Эти концепции, как известно, дали возможность обозначить сам процесс модернизации как «вестернизацию», «европеизацию» и даже «американизацию», что соответственно вызвало к жизни идею защиты «культурного наследия», «культурной самобытности страны» и т. д.
Теория А. Ахиезера в подходе к модернизации позволяет выявить культурное содержание социальных процессов, переход культуры (образцов, ценностей, программ) в социальное действие, в деятельность как воплощение культурных смыслов. Модернизация по А. Ахиезеру – это не только «процесс целостного обновления общества, попытка пройти путь от Традиционной суперцивилизации к Либеральной»6, это и «ответ на вызов дезорганизации человечества в результате социокультурного раскола мира, что требует жизненно важного для существования людей на Земле развития плюралистических, диалогических, гуманистических элементов в каждой культуре»7.
В отличие от многих исследований по проблемам модернизации, в отличие от традиций, заложенных в работах М. Вебера8 и А. Тойнби9, в концепции А. Ахиезера почти не уделено внимания религии, ее роли. Автор выдвигает на первый план динамику нравственных систем и ориентаций как одно из оснований массовой деятельности людей. Это имеет свои резоны и для исследования роли медиакультуры как интегратора социальной модернизации в России на рубеже XX–XXI веков, где православие стало не только абстрактной высшей ценностью, но и реальным содержанием не «массовой», а «личностной» культуры (то есть степени духовности, веры, строя мыслей, поведения и т. д.).
А. Ахиезер рассматривает ситуации и отношения, возникающие в обществе, с позиций участвующих в них субъектов, его интересуют мотивы, которыми руководствуются люди, сами процессы коммуникации. Так, формирование философии диалога, гармонизация отношений между культурами для него – это следствие выдвижения на первый план в современную эпоху «рефлексивной модальности»10, что свидетельствует о гуманизации знания, мировой культуры, исторического процесса (это, кстати, показательно и для вопросов эволюции медиакультуры, трансформации российской медиасреды и т. п.).
Одним из важнейших методов изучения социокультурных процессов, широко используемых А. Ахиезером, является «интерпретация как инструмент интеграции». Другими словами, «принятие массовым сознанием новой идеи или концепции никогда не происходит без ее интерпретации»11. А выход, по Ахиезеру, – диалог между субъектами12(в процессе модернизации – властью и обществом, социумом и личностью и т. д.
Однако анализ медиасреды российской модернизации предполагает также исследование диалога культур на глобальном культурно-цивилизованном или геополитическом уровне, так как Россия на рубеже XX–XXI веков становится структурной составляющей мирового информационного пространства.
«Сегодня весь мир говорит на “языке” модернизации, – констатирует Г. Бордюгов, – поэтому важно, чтобы власть, вводя Россию в мировое сообщество, четко различала необходимость соблюдения определенных и общепринятых для цивилизованных государств модернизационных “правил игры” и неизбежность самобытного пути развития для нашей страны. В конце концов, употребление английского языка в качестве международного отнюдь не лишает нас возможности говорить друг с другом по-русски»13.
В отечественной и зарубежной науке получила распространение и достаточно полемичная точка зрения, согласно которой Россия пережила период «постмодернизационной революции», что было связано с необходимостью «осуществить… скачок на более высокий технологический уровень, к информационно-компьютерным технологиям»14.
Термин «post-modern revolution» одним из первых включил в научный оборот английский исследователь З. Бауман, подчеркивая, что «постмодернизационный вызов стал чрезвычайно эффективным в ускорении разрушения идей коммунизма и триумфа антикоммунистической революции»…15
Схожую характеристику этому процессу дал известный российский экономист и журналист О. Лацис, по словам которого еще «в начале XX века под маской задачи построения социализма решалась задача модернизационная, связанная с поиском приспособленного к российским условиям пути перехода от аграрной цивилизации к индустриальной, построения индустриальной цивилизации. Строй рухнул тогда, когда встала следующая цивилизационная задача – перехода к постиндустриальной цивилизации, которую этот строй решить не мог»16.
Данными причинами была обусловлена «постмодернизационная революция», изменившая экономическую основу общества, характер социально-культурной среды, ее духовно-психологическую атмосферу. Рухнули стереотипы старой идеологии, под воздействием демократизации начался процесс формирования новых
социальных отношений, ценностей и институтов, стала возможной реализация гражданских прав и свобод.
Цель данной работы состоит в том, чтобы доказать интегрирующую роль медиаполитики государства в вопросах модернизации социально-культурной сферы страны. Формирование единого информационного пространства новой России, интенсивное развитие медиакультуры (как печатных, так и электронных СМК: кабельное, спутниковое ТВ, видео, цифровое кино и фото, компьютерные каналы, Интернет, мультимедиа, сотовая связь и др.) стали катализатором многих социальных процессов, повлиявших на политическое и экономическое развитие общества, становясь действенным лицом эпохи перемен.
1.2. Особенности российской модернизации
Отметим сразу, что в российской истории социальная модернизация, как своеобразная «европеизация» страны, происходила неоднократно. Достаточно вспомнить реформы Петра I, прорубившие «окно в Европу», или трансформационные процессы эпохи Александра II.
Чтобы понять масштабы произошедших перемен в России на рубеже XX–XXI веков, выделим основные периоды современной модернизации и их особенности.
Первый, горбачевский (1985–1991), вошел в историю как период «гласности и перестройки». Открыв путь к демократическим преобразованиям российского общества и к завершению эпохи «холодной войны», перестройка стимулировала долговременные исторические процессы, результаты которых сказываются до сих пор.
И можно согласиться с академиком Ю. Красиным (Институт социологии РАН) в том, что этот период можно определить как самый «романтический» в истории современной российской модернизации. «Прорыв к свободе, – пишет Ю. Красин, – имел пьянящий эффект на все общество. Важнейшим следствием этого прорыва стала гласность. Люди перестали бояться высказывать свое мнение. Общество заговорило о наболевших проблемах, а заговорив, стало размышлять и включаться в публичную политику. Именно в годы перестройки в недрах самого общества впервые зародились демократические тенденции и соответствующие формы их реального проявления. Никто не навязывал их людям. Просто они получили возможность для общественно-политического самовыражения и воспользовались ею. Перестройка создала классическую ситуацию “негативной свободы” в либеральном понимании – свободы от тирании власти. В действиях людей было много наивного и романтичного, что позднее в ельцинский период обернулось против “низовой” демократии и позволило власти сравнительно легко обуздать ее. Но именно в годы перестройки с наибольшей силой проявилась та самая энергия самодеятельности, которая лежит в основе демократии и гражданского общества. Позднее, в постперестроечный период, уже никогда не было таких благоприятных условий для развития гражданского общества. По этому важнейшему критерию – участие масс в политическом процессе – перестройка была высшей точкой демократии за годы российской реформации»17.
6
Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России): в 2-х т. т. Т. 2. Новосибирск, 1998. С. 281.
7
Там же. С. 282.
8
См.: Протестантская этика и дух капитализма // М. Вебер. Избр. произведения. М., 1990.
9
См.: Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.
10
Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Т. 2. С. 279–281.
11
Там же. С. 211.
12
Там же. С. 212.
13
Бордюгов Г. А. Чрезвычайный век Российской истории: Четыре фрагмента. СПб., 2004. С. 36.
14
Стародубровская И. В., Мау А. Великие революции. От Кромвеля до Путина. Изд. 2-е. М., 2004. С. 107.
15
Там же.
16
Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития / под ред. Л. А. Арутюняна, Т. И. Заславской. М., Интерпракс, 1994. С. 47.
17
Уральский федеральный округ (УрФО) // Общественно-политический журнал. 2005. № 7–8. С. 28.