Страница 4 из 9
Одной самых важных задач предлагаемой читателю книги К. Н. Любутина (которая сыграла конститутивную роль в формировании Уральской школы марксизма) как раз является развертывание проблематики взаимодействия субъекта и объекта. Хотя у книги профессора К. Н. Любутина есть много самых разных аспектов, тем не менее именно на этот момент нам бы хотелось в предисловии обратить внимание: именно его мы считаем наиболее актуальным в сегодняшней ситуации, ситуации, которая сложилась с наукой в нашей стране, и в первую очередь с наукой социальной, в том числе и с философией. Аспект этот методологический и дидактический. Поясним, о чем идет речь.
Сегодня много говорят о кризисе в философии. Некоторые понимают под таковым распространение таких антисциентистских и иррационалистических направлений, как постмодернизм, герменевтика, экзистенциализм. Другие видят кризис философии в ее вульгаризации, особенно в упрощении ее языка. Философский язык ныне перешел от классического дискурса Аристотеля, Фомы Аквинского, Спинозы и Гегеля к беллетристике a la Ж. Бодрийяр или С. Жижек. Третьи, наконец, основным симптомом кризиса считают то, что философия до такой степени «размыла» свои границы, зачастую сливаясь с другими дисциплинами (например, социологией, политологией, лингвистикой, литературоведением), что совершенно потеряла свое «лицо», свой предмет, который, в соответствии с классической парадигмой, мыслится как постижение бытия в его онтологических и гносеологических формах. Так, если в первой половине ХХ в. философы еще создавали собственно философские шедевры (достаточно вспомнить «Историю и классовое сознание» Г. Лукача, «Бытие и Ничто» Ж. – П. Сартра, «Идеи к чистой феноменологии» Эд. Гуссерля или «Sein und Zeit» М. Хайдеггера), то наиболее известные философские произведения второй половины ХХ столетия – это, как правило, междисциплинарные исследования, которые при всем желании весьма трудно назвать чисто философскими (назовем хотя бы такие бестселлеры, как «Эрос и цивилизация» и «Одномерный человек» Г. Маркузе, «Иметь или быть?» Э. Фромма, «Конструирование социальной реальности» П. Бергера и Т. Лукмана, «Слова и вещи» М. Фуко).
Все это верно – эти факты имеют место. Да, следует признать, что основная масса современных работ «по философии» – это междисциплинарные исследования. Но от этого они становятся только интереснее, создавая новые отрасли социальной и гуманитарной аналитики. Достаточно вспомнить о философиях техники, языка, образования, здоровья, религии, права и т. д., которые возникли на стыке философии и других наук. В свое время в структуре философского знания не существовало, например, такой науки, как социальная философия (у досократиков вы ее не найдете). И все знают, как относились древние греки к первым социальным философам – софистам и Сократу, – последний был даже казнен, а Протагор приговорен к смерти. Но ничего, уже у Платона и Аристотеля эта область философских исследований занимает весьма существенное место в их «энциклопедиях философских наук». До ХХ в. философию невозможно было помыслить без онтологии в смысле метафизики. Но уже в ХХ в. появились школы, в которых никакой онтологии вообще не было и в помине (неопозитивизм, аналитическая философия, фрейдизм, структурализм, постмодернизм), и тем не менее эти школы считаются вполне философскими. Поэтому рассматривать некоторую расплывчатость и междисциплинарность современной философии в качестве симптоматики ее кризиса – заблуждение, ибо они суть имманентное развертывание философии в соответствии со своей сущностью – концептуально отражать мир, – и если мир изменяется, то изменяется и его понятийное схватывание, кристаллизующееся в философских теориях.
Безусловно, сегодня профессиональный жаргон философов упростился и опростился, «диверсифицировался», но связано это не столько с кризисом философии, сколько с ее выходом в широкие народные массы. Если раньше философствование было делом преимущественно господствующих классов (исключения, сразу же приходящие на ум, весьма малочисленны: бывший раб стоик Эпиктет, нищенствующий монах Франциск Ассизский, сапожник Якоб Беме и шлифовальщик линз Бенедикт Спиноза) и почти никак не касалась «простого люда», то сегодня философия является одной из важнейших составляющих всякого полноценного образования: философию в той или иной мере изучают все учащиеся от начальной до высшей школы. Сегодня даже можно услышать разговоры о необходимости создания «философии для детского сада». Как бы это ни звучало экзотично, тем не менее в этом есть свое рациональное зерно. Философия является формой мировоззрения. У ребенка, посещающего детский сад, мировоззрение только складывается. Но именно в этот период, как показывают психологические исследования, конституируются наиболее фундаментальные этические, эстетические, социальные и т. д. качества личности, его социальный и индивидуальный характер, а также и основные предпосылки к той или иной форме мышления. И если сегодня мы пускаем в детские сады священников, которые проповедуют детям этого возраста религию, а религия также есть форма мировоззрения, то почему бы не воспитывать у детей философское мировоззрение? Неужели мы думаем, что религиозные догмы для малыша понятны, а философские теории – нет. И дело здесь вовсе не в сложности последних, ибо существует теология, которая не менее сложна, чем любая самая сложная философская система. Просто надо поменять наше представление о ребенке как недочеловеке, которому еще рано мудрствовать. В одном месте К. Ясперс заметил, что именно дети задают наиболее фундаментальные философские вопросы10. Понятно, что в курсе «детсадовской философии» невозможно читать произведения Гегеля, как сказки про Курочку Рябу, – речь идет в большей степени о формировании у ребенка тех или иных мыслительных, логических и дискурсивных навыков. Более того, если общество желает получить в будущем не интеллектуально ограниченных религиозных мракобесов и фанатиков, то оно должно думать об этом не на уровне старшей и высшей школы, но уже на уровне детского сада. И философия, адаптированная к этому уровню, окажется незаменимой в деле воспитания всесторонне развитой личности.
Далее. Безусловно, многие «постсовременные» веяния в философии действительно свидетельствуют о кризисе. Но, думается, что даже пресловутый постмодернизм, при всем нашем негативном к нему отношении, все же нельзя считать интеллектуальной катастрофой или вовсе шизофренией11. Нравится исследователю постмодернизм или не нравится, но его задача дать не только критику этому направлению, но и посредством конкретно-исторического анализа вскрыть те бытийные (социальные, экономические, политические, культурные, интеллектуальные или даже психиатрические) условия, которые детерминировали появление столь экстравагантного философского направления. Каждая эпоха порождает соответствующее ей теоретическое осмысление, свой интеллектуальный, философский «портрет». И если современная эпоха глобализирующегося капитализма по-американски кажется «шизофренической» в своем внешнем обнаружении, то это означает, что постмодернизм, следуя своей имманентной «логике позднего капитализма» (Ф. Джеймисон), оказывается наиболее адекватным выражением этой эпохи12.
Но это не так. Конечно, постмодернизм отражает действительность, но он отражает только внешнюю видимость, которая сегодня обнаруживает себя в спонтанности, нелогичности, ацентричности. Но это, как говорил Маркс, всего лишь обманчивая поверхность вещей.
Задачей любой науки, в том числе и философии, взятой в ее научной, а не мировоззренческой составляющей, является экспликация закономерностей, по которым функционируют и развиваются явления той или иной бытийной области. Подобная экспликация a priori должна быть не простой дескрипцией явлений (чего, например, требуют феноменологи и посмодернисты), но переходом от феноменально обнаруживаемой сферы явлений к сфере сущности. Как нам представляется, именно современное ограничение философского анализа феноменологической областью поверхности явлений и их простой дескрипцией и является тем, что можно было бы назвать подлинным кризисом в философии: философия перестает быть научной в том совершенно простом смысле, что она не идет дальше явлений, не пробивается сквозь поверхность к сущностным условиям бытия, и тем самым становится поверхностной.
10
«…Философское мышление каждый раз должно начинаться с самого начала. Каждый человек должен осуществлять его самостоятельно. Удивительным знаком того, что человек как таковой изначально философствует, являются вопросы детей. Часто из детских уст можно услышать то, что по своему смыслу уходит непосредственно в глубь философствования… Если бы кто-то собирал подобные примеры, то смог бы составить богатую энциклопедию детской философии. Возражение, что дети слышали это прежде от родителей или кого-то другого, не должно, по всей видимости, приниматься всерьез. Возражение, что эти дети все-таки не философствуют дальше и что, следовательно, подобные высказывания могли быть случайными, упускает из виду следующий факт: дети зачастую обладают гениальностью, которая с возрастом утрачивается. С годами, теряя детскую непосредственность, мы как бы входим в тюрьму соглашений и мнений, скрываемся под различного рода прикрытиями, оказываемся в плену у того, о чем не решаемся спросить. Состояние ребенка – это состояние порождающей себя жизни: он еще открыт, он чувствует и видит и спрашивает о том, что вскоре исчезнет перед ним. Он не удерживает то, что открывается ему в то или иное мгновение, и удивляется, когда позднее все замечающие взрослые докладывают ему о том, что он сказал или спросил» (Ясперс К. Введение в философию / пер. и ред. А. А. Михайлова. Минск: Пропилеи, 2000. С. 11–13).
11
См.: Гобозов И. А. Философия и шизофрения // Философия и общество.
2007. № 4. С. 5–16.
12
Jameson F. Postmodernism, Or, the Cultural Logic of Late Capitalism. Durham: Duke University Press, 1990. 438 р.