Жара (ЛП)

— Именно на это я и надеялась.

— Тогда позвольте мне всё исправить.

Ричер повернулся и поднял рубашку, обнажив спину для Хемингуэй. Он почувствовал, как её горячие пальцы проникли ему за пояс, оттягивая его, чтобы пристроить пластиковую коробку за резинку на шортах. Потом он почувствовал легкое царапание от провода, и её рука прошлась по его спине под рубашкой до самых лопаток, а затем и до верха, как своеобразное объятие. Он ощутил её дыхание на шее, затем она развернула его снова к себе лицом, теперь другая её рука ушла ему под рубашку, чтобы найти микрофон, перехватить его из руки в руку и вытащить. Она остановилась, дотянув его до груди, и задержала свою руку там, ничего не было между её ладонью и его кожей, кроме крошечного зерна новых технологий.

Она сказала:

— У меня он был в лифчике, но у тебя его нет.

— Вы не поверите, но это так, — сказал Ричер.

— Я не могу его закрепить.

Ричер почувствовал мгновенно появившуюся пленку пота между его грудью и её рукой. Он спросил:

— У вас есть пластырь в косметичке?

— А ты неглупый парень, — сказала она и выгнулась, используя руку и оба локтя, чтобы открыть свою сумку. Когда она склонила голову, чтобы заглянуть в неё, её лоб коснулся его губ на мгновение, как в поцелуе. Волосы её были мягкими и пахли клубникой.

Она забросила сумку обратно на плечо, держа в руке что-то, слегка похрустывающее. Пластырь, понял он, по-прежнему в своей стерильной упаковке. Он забрал его у неё и вскрыл, держа перед лицом. Затем, в свою очередь, она взяла его обратно у него и одной рукой приклеила на микрофон в ложбинке, образованной его грудными мышцами. Пригладив пластырь один раз и второй, она убрала руки из-под его рубашки и заправила её на место.

Затем положила ладони ему на грудь, как Кроселли положил ей когда-то, плотно прижав влажную ткань, и сказала:

— Он найдет его.

— Не волнуйтесь, — сказал Ричер. — Если он дотронется до меня, я забью его до смерти.

Хемингуэй ничего не сказала.

Ричер добавил:

— Это метод морской пехоты.

Темнота не помогла. Не помогла совсем. Ричер приготовился на противоположной стороне дороги, как спринтер на старте забега, но не видел точно, куда бежать. Нужно было постоянно корректировать направление во время бега. Он стартовал медленно и неуклюже, отчасти из-за темноты, отчасти потому, что бегун из него был ужасный, с длинными тяжелыми шагами. На расстоянии в три шага он увидел ворота, в двух шагах он увидел калитку, еще через шаг он увидел замок и начал своей ведущей ногой наносить удар, разворачивая тело. Он ударил пяткой как можно ближе к маленькому йельскому круглому замку, вложив в удар все свои двести двадцать фунтов, значительно усиленные финальным ускорением ноги и тем фактом, что вся его масса двигалась резко, даже если и недостаточно быстро.

Но этого хватило. Калитка словно взорвалась вовнутрь, с ощущением, что никакого сопротивления не было вообще, и Ричер ворвался через образовавшийся пустой прямоугольник в темноту, в которой не мог разглядеть ничего. Он только чувствовал булыжники под ногами, кислый запах мусора, и темные стены, вырастающие слева, справа и спереди.

Он нащупал себе путь вдоль правой стены к заднему углу двора, где и нашел дверь. Рифлёное стекло вверху, панель внизу, гладкая металлическая ручка, и замок, который казался более новым. Стекло, вероятно, закаленное и армированное проволокой. Замок, вероятно, врезан в дверь и косяк. Совсем другое дело.

Он подождал, чтобы увидеть, если Кроселли спустится вниз и откроет её сам, что он вполне мог сделать. Он должен был услышать грохот выбитой калитки. Но он не спустился. Ричер ждал три минуты, тяжело дыша и широко раскрыв глаза, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Но это не помогло. Он подошел к двери и снова обследовал её всю руками. Панель под стеклом должна быть самым слабым местом. Фанера, возможно, где-то три восьмых дюйма толщиной, окрашенная, удерживается в раме круглыми штапиками с выбранной четвертью. На Ричере были ботинки, которые он купил в лондонском аэропорту два перелёта назад, крепкая английская вещь с рантами и носком, твердыми, как сталь. Они уже разбивали головы и коленные суставы этой ночью. Фанера не должна была представить серьезную проблему.

Он отступил назад и ткнул вперед носком ботинка, чтобы мысленно зафиксировать цель. Потом он ударил, бах, бах, сосредоточившись на углах панели, с шумом и злостью, пока древесина не раскололась и штапики не отлетели.

Затем остановился и прислушался.

Ни звука внутри здания.

Что было совсем нехорошо. Ричер предпочел бы встретиться с Кроселли лицом к лицу на первом этаже. Ему не улыбалось подниматься по лестнице, чтобы встретить готового к схватке противника наверху.

Он подождал еще немного.

Тишина.

Присев на корточки спиной к двери, он бил по панели локтем, пока та не откинулась внутрь, словно маленькая дверца, висевшая на нескольких уцелевших гвоздях. Затем он развернулся, просунул руку и плечо через отверстие, вытянулся и зацепил ручку, что у него получилось довольно легко. У него были руки, как у гориллы. На каждой его детской фотографии рукав любой одежды открывал шесть дюймов его голых запястий.

Дверь открылась, он изо всех сил попытался занять вертикальное положение и попятился во двор, просто на всякий случай. Но внутри не было слышно ни звука. Кроселли не вышел. Не было видно ничего, кроме темноты. Внутри воздух был горячим и застоявшимся.

Ричер шагнул вперёд, к тому, что ощущалось, как узкий вестибюль с полом, покрытым плиткой. Он двигал ноги вперед, не отрывая их от пола, одну за другой, пока не почувствовал нижнюю ступеньку. Перила были слева. Противоположная стена была менее чем в трех футах от него. Она была окрашена и была влажной от конденсата.

Ричер двигался по лестнице, вытянув правую руку перед собой, а левой держась за перила. Он поднялся на лестничную площадку шириной в ярд, затем лестница круто повернула и продолжилась вверх. Наверху пахло пыльным горячим воздухом и располагался холл размером шесть на три с липким ковром и двумя дверьми, ведущими в ближнюю и дальнюю комнату.

Под дверью дальней комнаты виднелась полоска слабого теплого света.

Ричер смотрел на неё, как умирающий от жажды в пустыне может смотреть на холодный напиток. Наверное, это была свеча. Это был первый рукотворный свет, который он видел более, чем за три часа.

Он засунул руку под рубашку на спине и нажал на кнопку, которую Хемингуэй показала ему. Красная, сказала она, но это не помогло, потому что у него не было глаз на затылке, и, кроме того, было темно. Ему пришлось определять её наощупь. Он стукнул себя в грудь, чтобы глухой удар обозначил начало записи, и положил руку на дверную ручку.

Ричер повернул ручку и толкнул дверь, на счет раз, два, быстро и сильно, и вошел в комнату, освещенную оплывающей свечой, пламя которой плясало в потоке воздуха. Комната была двадцать на двадцать, с темным окном в задней стене, старомодными сейфами, стоявшими в ряд слева, как в черно-белых вестернах про грабителей банков, и рядом картотечных ящиков и письменным столом справа. За столом в кожаном кресле откинувшись сидел Кроселли. Кресло был выдвинуто и развернуто боком к столу, так что он сидел лицом к двери.

У него был пистолет в руке.

Это был автоматический Кольт M1911 калибра 0.45, стандартный армейский выпуск, шестьдесяти шести лет от роду, судя по номеру модели. Он выглядел слегка побитым временем. Всё освещалось свечой, стоявшей на столе на фарфоровом блюдце в луже застывшего воска. Обычный предмет домашнего хозяйства, купленный за несколько центов в лавке, но в этой темноте он светил ярко, как солнце.

Кроселли сказал:

— Ты.

Ричер ничего не ответил.

Кроселли снял свой пиджак и распустил галстук, но его рубашка была всё еще влажной. Он сказал: