Страница 7 из 76
…На желтоватом небе стояло в зените знойное солнце. Под опаленным небом простиралась бесплодная земля — выжженная, пожелтевшая, — и на горизонте они сливались. Лейтенант стоял один, обливаясь потом, посреди этой пустоши. Клубы пыли не оседали на желтую землю, а окутывали его ноги в закатанных по колено штанах.
Что-то встревожило лейтенанта. В который раз память воскресила мгновения, что он лелеял в душе. За день до призыва любимая девушка, увидев его в штанах, закатанных до колена, сказала, что у него смешные волосатые ноги. А после шутливо добавила, что самые длинные волоски на каждой его ноге — ее сокровище, и наказала беречь их как зеницу ока. А теперь желтая пыль, оседая, хочет похоронить под собой эти ноги.
И тут его внимание привлекло другое: прямо перед собой в пыльной земле он увидел муравейник. Лейтенант решил поближе рассмотреть его. Из черной дыры выползали желтоватые муравьи. Но едва они один за другим показывались на свет, как огромный муравей того же цвета, стоявший у выхода, откусывал им головы. Гора обезглавленных муравьиных тел стремительно росла. И вот она уже превратилась в горстку желтой земли. Выходит, всю эту бескрайнюю пустошь образовали мириады таких же мертвых муравьев?! Знойное солнце в зените нещадно палило с желтоватого неба, а он все стоял как вкопанный у муравейника, не в силах ни подойти к нему, ни уйти прочь…
Лейтенант, с тяжелой ношей на спине, едва переставлял ноги. Но сбросить с себя это опостылевшее бремя можно, только если капитан потеряет волю к жизни. Иначе они, затерявшись в горах, умрут все. От этих мыслей у лейтенанта пересохло в горле.
Он подумал о письме от любимой, которое получил с месяц назад. Однажды — это было давно, еще до войны, — он после долгого и нежного поцелуя прошептал ей: «Твои губы подобны хризантеме — сколько ни перебирай ее лепестки, конца им все нет». В долгожданном письме он прочел такие строки: «Милый мой, лепестки моих губ никогда не завянут — воспоминания о тебе станут для них живой водой». В письме девушка впервые назвала его не по имени, а «мой милый». Значит, их чувства стали глубже и нежнее. Прочитав это послание, он вдруг ясно увидел ее светлую улыбку, а потом долго смотрел на свои ноги, погрузившись в раздумья и воспоминания.
Изнуренный тяжкой ношей, он брел по горам и мечтал о том, как губы любимой, прикоснувшись к его пересохшим губам, утолят жестокую жажду. Ему снова представились ее улыбка и ясный взгляд. Он все шел вперед; пот застилал глаза, и они влажно блестели.
Трое солдат добрались до гребня горы. Пришла очередь рядового Кима взять капитана на спину. Перед спутниками встал выбор: сре́зать путь до следующей горы, пройдя по долине, расстилавшейся перед ними, или же сделать крюк по извилистому отрогу. Разумеется, лейтенант тут же предложил спуститься в долину. Они были измотаны настолько, что хватались за любую возможность сократить путь хоть на несколько шагов.
Однако рядовой возразил, что в густом лесу долины легко сбиться с пути, и тогда им придется долго плутать, пока они не доберутся до следующей горы.
Лейтенант и рядовой долго спорили, пока, наконец, их не прервал капитан: «Сделаем так, как говорит рядовой Ким».
Глаза лейтенанта скользнули к пистолету, висящему на поясе капитана. И вновь перед глазами предстала та же пустошь из его сна.
…Знойное солнце все так же стояло в зените на желтоватом небе, под которым раскинулась выжженная бесплодная земля. Лейтенант, мокрый от пота, смотрел, как перед ним желтоватые муравьи один за другим выползали из черной дыры, а огромный муравей того же цвета, по-прежнему стоя на своем посту, откусывал голову каждому. Огромный муравей двигал жвалами как-то механически, и едва он раскрывал их — новая жертва подставляла ему шею. И так куча обезглавленных муравьев превращалась в горстку желтой бесплодной почвы. Пустошь неумолимо разрасталась, и ноги лейтенанта уходили в эту желтую землю все глубже и глубже.
Это было жуткое зрелище; лейтенант, завороженный, мог лишь стоять и смотреть. И тут он увидел, что из муравейника на поверхность ведет не один, а два выхода. В предыдущем сне второй лазейки не было — она появилась только сейчас. Но бестолковые муравьи по-прежнему выползали только через старый выход, где и гибли без числа…
Даже без ноши на спине идти было нелегко, и пот градом лил с лейтенанта. На закате путникам удалось поймать змею, которую они, поджарив, разделили на троих. Поев, лейтенант встал и удалился в кусты. Через некоторое время капитан сказал рядовому:
— И ты иди за ним.
Рядовой вопросительно взглянул на него.
— Устал он ждать.
— Ждать чего?
— Да пока я застрелюсь.
И правда, лейтенант все не возвращался.
Капитан посмотрел в глаза солдату:
— И ты иди за ним, не отставай.
Рядовой медлил. Он обвел взглядом красные склоны западных гор, залитые закатным солнцем. Молча повернулся и подставил спину капитану. Теперь рядовой нес его в одиночку. Было тяжело, то и дело приходилось делать привалы. Когда на горы спустилась ночь, путники устало растянулись на земле. Они вспомнили было, что в тяжелом рюкзаке, который они бросили в самом начале пути, еще оставалось несколько галет. Но чувство мучительного голода стало настолько привычным, что они его практически не ощущали.
Потом стали размышлять о судьбе лейтенанта. Где он сейчас? Рядовой мысленно проклинал его за то, что он ушел, бросив их в горах. А капитан надеялся, что лейтенанту посчастливится добраться до наших позиций, и оттуда пришлют подмогу. Но никто из них не поделился своими размышлениями.
Рядовой заснул, а капитан все не мог сомкнуть глаз. Теперь он даже не чувствовал боль от ранения. Ему вдруг пришло в голову, что, заснув вот так, он может больше не проснуться. И тут он вспомнил об одной женщине.
Три-четыре месяца назад капитан успешно выполнил важное боевое задание, и благодаря этому войска смогли отбить стратегические высоты у северян. Тогда его в виде поощрения отпустили в увольнение, и по дороге в Пусан он провел ночь с той женщиной.
Женщина рассказала, что незадолго до отступления, 4 января, когда войска северян захватили Сеул, она работала в одном из кабаков в столице. И вот однажды вечером она увидела, как какую-то девушку преследуют три американца. Женщина вывела несчастную через заднюю дверь, и тогда мужчины накинулись на нее. В темноте она даже не могла различить их лица. Потом потеряла сознание и очнулась, когда тусклый луч рассветного солнца пробился в ее окно. И вот в день встречи с капитаном она случайно увидела на улице ту самую девушку, но поначалу не узнала ее. Девушка первая окликнула женщину, и, подбежав к ней, стала благодарить ее со слезами на глазах. Другие бы с презрением отнеслись к продажной женщине, а та девушка искренне переживала за нее и спросила, может ли она что-то сделать для своей спасительницы.
Капитан, выслушав всю историю, резко спросил ее:
— И что, ты опять готова валяться до рассвета без сознания, лишь бы потом перед тобой извинялись и благодарили?
Она ответила, зажигая сигарету:
— Не знаю… С той девушкой все вышло само собой. Если вдруг снова случится что-то похожее, может, поступлю так же, а может — нет. Не знаю.
Капитан размышлял сейчас о том разговоре. Если подумать, то и он на поле сражения ставил себя под удар, чтобы спасти других. И в опасных ситуациях тоже совершал поступки, которых сам от себя не ожидал. Вдруг его пронзила мысль. Когда он спорил с той женщиной, разве где-то в глубине души он не считал, что это правильно — поставить себя под удар ради кого-то другого? И разве он не хотел, чтобы та женщина еще раз пожертвовала собой, чтобы спасти кого-то, если снова случится что-то подобное?
И тут умирающий капитан, глядя в сгустившуюся мглу, понял: он не вправе требовать, чтобы та женщина жертвовала собой ради других. Люди, оценивающие ситуацию со стороны, не смеют судить о действиях тех, кто находится в опасности или на войне. И какой бы выбор капитан ни сделал, осудить его никто не имеет права.