Страница 43 из 76
В то время губернатор был полновластным правителем уездного города, любая прихоть которого безукоризненно исполнялась. К тому же его больше интересовало выколачивание денег из помещиков, нежели поимка преступников.
Итак, обведенный вокруг пальца Йонгю Лошадиная Голова был брошен в камеру. В тот же день к нему присоединился тот самый Пак. Допрашивали, тем не менее, каждого по-своему. У Пака выпытывали имена главаря и членов шайки, а также их местонахождение. Он признался, что состоял в банде, но обо всем остальном держал рот на замке и не обмолвился больше ни словом, даже несмотря на то, что ему поломали ноги, так что белые кости торчали наружу.
От Йонгю же требовали признания в сговоре с бандитами и в том, что он делился с ними имуществом и снабжал их едой. По свидетельству Пака выходило, что Юн-старший был связан с бандой, и если он откажется чистосердечно во всем признаться, то его передадут властям более высокого уровня с последующим обезглавливанием.
Нечего и говорить, что подобные голословные обвинения были наглейшей клеветой. А молодой Жаба Юн тем временем, не получив каких-либо указаний, трудился без сна и отдыха, раздавая взятки, чтобы вытащить отца.
Сумма в 1000 нян, два раза по 500, досталась губернатору Пэк Ёнгю, еще 1000 ушла на взятки мелкому звену: начальнику канцелярии, канцеляристам судейской палаты, тюремным надзирателям, посыльным и даже глашатаям при уездном начальнике. Таким образом, на взятки ушло 2000 нян. И вот спустя примерно месяц, ранним утром, Йонгю Лошадиную Голову, всего в гнойных ранах от побоев, усадили в паланкин и доставили из тюрьмы домой.
В свете всего случившегося можно лишь догадываться, какую ненависть к бандитам и губернатору Пэк Ёнгю испытывал сейчас Юн Йонгю, сидя на кровати.
Ненависть ненавистью, а губернатору все сошло с рук. Лошадиная Голова же только и думал о том, как отомстить грабителям, и вот по воле судьбы они снова забрались к нему в дом. И его желание растерзать их на кусочки объяснялось вовсе не его бесчеловечностью, а событиями недавнего прошлого.
Бандиты же ненавидели Йонгю Лошадиную Голову за то, что тот сдал Пака, не меньше, чем он их. И хотя Пака после поимки сурово пытали, он не выдал ни главаря, ни остальных грабителей, и это было расценено как высшее благородство с его стороны. Такая стойкость и верность не могли не вызвать восхищения у банды. Поэтому первым делом они решили во что бы то ни стало вызволить его из заключения, месть же Юну-старшему была отложена на потом. Если бы не этот план, то они бы без промедления сделали все, зачем пришли, и убрались бы восвояси.
* * *
Оттого что ему приходилось выслушивать проклятия старика Юна, который все больше распалялся и трясся от злости, главаря охватила неописуемая ярость.
— Ты что, не хочешь даже слушать? — переспросил главарь, свирепо вращая глазами.
Но Юн без промедления ответил:
— Не трать слова зря!
— А ты не будь таким упрямым! — процедил главарь сквозь зубы и смерил Йонгю долгим взглядом. Но затем, понизив тон, снова принялся уговаривать: — Тебе же некуда деваться. Не спеши с ответом, от тебя требуется всего 3000 нян на взятку. Ведь и тебя б без взятки не выпустили, разве нет? Значит, тебе следует вытащить и моего подопечного, который по твоей же вине и попал за решетку, ты так не думаешь?.. Конечно, мне б самому надо заняться этим делом, а не тебя заставлять, но у меня нет на руках 3000 нян, а чтобы их достать, нужно обчистить с десяток таких, как ты. Сам посуди, это ведь дело долгое. К тому же, если я стану взятки давать, это большой риск. Вот и выходит, что, кроме тебя, и некому этим заняться. Через несколько дней его передают провинциальным органам власти, так что нужно поторапливаться, — закончил главарь чуть ли не умоляющим хриплым голосом.
Дело было за ответом Йонгю, который, впрочем, все это время сидел, отвернувшись и делая вид, что не слышит бандита.
Реакция старика вызвала очередной прилив ярости, от которого у бандита поначалу беззвучно зашевелились губы, а потом он сорвался на крик:
— Ну так что? Отвечай, сделаешь или нет?..
— Нет, не сделаю! — прокричал Йонгю столь же громко. — Я только и молюсь, чтоб вас всех переловили и поперевешали! Вот одного уже схватили. А чтоб я свое имущество на взятки тратил ради его вызволения?! Слыхали? Скорее небо упадет на землю, чем я соглашусь на такое!
— Это твое окончательное решение?
— Да, окончательное! — отрезал Лошадиная Голова. Он был твердо уверен, что плакало его имущество и ему самому не миновать расправы, но на своей территории он все же мог дать негодяям отпор, а это было во сто крат лучше, чем тратить 3000 нян на вызволение одного из них. К тому же его рисовых полей им все равно не унести.
— Значит, не согласен? — уже через силу выдавил из себя главарь.
— Я скорее сдохну, чем соглашусь!
Не успел Йонгю закончить, как главарь, оглянувшись назад, приказал:
— Вытаскивайте его!
От толпы бандитов, стоявших все это время за спиной главаря, отделились четверо, вместе подошли к кровати и начали бесцеремонно вытаскивать из нее старика. В этот момент распахнулась задняя дверь, и в комнату, неистово вопя и причитая, влетела его растрепанная жена. Она подбежала к мужу и вцепилась в него мертвой хваткой.
Несмотря на яростное сопротивление Йонгю, бандиты оттащили его к двери. Да и что он мог сделать, когда его держали четыре человека. И все же Йонгю каким-то образом удалось ухватиться за ружье одного из них. С ружьем в руках это уже не был тот шестидесятилетний побитый старик. Лошадиная Голова вдруг ощутил новый прилив сил и что было мощи рванул ружье так, что оно, как засов, встало поперек в дверном проеме, зацепившись за раму с обеих сторон, а ногами старик уперся в порог. И как ни тащили его бандиты за волосы, собранные в пучок, и сколько ни тыкали дубинками, он издавал лишь рычащие звуки, но не сдвинулся с места. Главарь, не желая больше наблюдать столь омерзительную сцену, выхватил дубинку из рук оказавшегося рядом подельника и, метя в правую руку Йонгю, сжимавшую ружье, нанес удар. Но в дверном проеме создалась такая теснота, что дубинка пролетела мимо руки, и удар пришелся по голове старика.
— О-о-о-ох! — издал он вздох и осел на пол. Из раны брызнула кровь.
Его жена закатила глаза и закричала:
— Убивают! Скоты, убейте тогда и меня!
В тот момент и жизнь, и смерть для нее были равны: она схватила главаря за руку и впилась в нее зубами. Между тем потерявший от удара сознание Йонгю очнулся. Он не знал, зачем бандиты хотели вытащить его за дверь, но понимал, что в любом случае к добру это не приведет, и поэтому сопротивлялся изо всех сил. Сильный удар дубиной повалил его на пол, и, когда его затуманенного сознания достиг крик жены: «Убивают!», он и вправду подумал, что ему пришел конец. И тогда старый Юн, рассвирепев, решил, что, раз уж ему все равно не жить, то просто так он не дастся. Он резко встал, схватил попавшийся на глаза нож и начал яростно им размахивать. И тут бандиты пошли на то, на что никогда еще не решались: один из них ударил не просто женщину, а престарелую жену Йонгю. Он не знал, что она до того вцепилась зубами в руку главаря, а видел лишь продолжение эпизода, когда главарь уже схватил ее за волосы и с силой дергал из стороны в сторону.
Разумеется, даже с оружием в руках и с решимостью стоять не на жизнь, а на смерть, у умирающего старика не было шансов против дюжины ружей, дубинок, ножей и топоров. В итоге он получил удар топором по затылку и снова упал. Глаза главаря загорелись от ярости, ибо у него не было намерения убивать старика. Не то чтобы у него рука не поднялась расправиться с ним, но Йонгю был нужен ему живым. Главарь хотел взять старика в заложники и таким образом заставить его семью выполнить его требования — так когда-то делали в Маньчжурии.
— Подожгите амбар с зерном! — грозно приказал он бандитам, окинув взглядом окровавленное тело старика на полу.