Страница 41 из 76
Тем, что он не был чиновником, сегодня, напротив, можно было гордиться, тогда как в прежние времена Юн Йонгю оставалось только мечтать, чтобы получить должность хотя бы служащего библиотеки, коих сейчас так много, но Юн Йонгю не обладал ни достаточными средствами, ни образованием для сдачи экзаменов.
Йонгю Лошадиная Голова до тридцати лет не накопил даже на мангон[40], и поэтому неизменно носил одну и ту же плетеную шляпу из бамбука. Как завсегдатаю местного казино ему иногда перепадало немного с чужих выигрышей, и эти деньги он тут же пускал на карточные игры или рулетку, а если ему не везло ни в том ни в другом, то он выжимал последние гроши из жены, которая, чтобы спасти от голода себя и маленького ребенка (речь идет не о ком ином, как о наставнике Юне), торговала вышивкой. В свободное от игр время Юн Йонгю спал подобно Со Дэсону[41], будь то день или ночь… И так провел он полжизни. Впрочем, надо отдать Юн Йонгю должное, он слыл настоящим храбрецом, хотя и был полным невеждой.
Так или иначе, Юн Йонгю, очевидно, родился под счастливой звездой, ибо однажды ему как снег на голову свалилось 200 лян[42], а по столичным деньгам выходило в десять раз больше. По тем временам этого было достаточно, чтобы считаться богачом.
Всякое поговаривали: и что он выиграл эти деньги в казино, и что его жена получила их в наследство от дальнего родственника, и что это леший принес, словом, откуда они взялись, никто не знал.
Это сейчас, если какой бедняк разбогател в одночасье, наша бдительная полиция проверяет, откуда взялось богатство, а тогда, шестьдесят лет назад, никто и словом не обмолвился, даже невзначай. Лишь завидовали, придя к заключению, что деньги — это не иначе как дело рук лешего.
Как бы то ни было, с того дня Йонгю Лошадиную Голову будто подменили: в казино он больше не появлялся, а на эти деньги купил поле, занялся мелким ростовщичеством и начал предоставлять ссуды под 50 % годовых. Словом, в мгновение ока он стал важным господином. Его состояние росло и росло, как будто он и впрямь с лешим повелся, и к концу жизни со своих владений он ежегодно получал 3000 сок[43] риса.
У наставника Юна (за свое внешнее сходство с жабой получившего прозвище Жаба Юн) с детства проявился талант к ростовщичеству, и к двадцати годам он уже помогал отцу, благодаря чему им удалось сколотить состояние.
В 1903 году наставник Юн в полном объеме унаследовал владения отца и в течение последующих тридцати лет шаг за шагом только приумножал семейное богатство.
Судя по его учетным записям десятилетней давности, когда он вместе с семьей переехал в Сеул, господин наставник уже тогда получал чистых 10 000 сок риса в год, а теперь на его счете в банке хранилось около 100 000 вон. Так что, оглядываясь назад, с уверенностью можно было сказать, что он во многом превзошел своего отца.
Надо признаться, это окропленное кровью состояние стоило им куда дороже, чем кажется на первый взгляд. Несмотря на то что в те темные времена занятие разными формами ростовщичества было весьма прибыльным делом, а местная бюрократия лишь способствовала приумножению богатства, и отцу, и сыну, сколотившим такое состояние всего за два поколения и успешно управлявшим семейным хозяйством, не раз приходилось иметь дело с алчным губернатором, который без какого-либо объяснения бросал их за решетку, где они подвергались вымогательству и избиению палками при дознании. А сколько раз налетчики, угрожая оружием, забирали их имущество! В довершение всего, Йонгю Лошадиную Голову настигла смерть от рук шайки грабителей.
Воспоминания о тех днях и сейчас заставляют наставника Юна содрогнуться, а перед глазами нередко возникают распростертое на полу тело безвременно ушедшего отца и объятый пламенем амбар, до краев наполненный зерном.
Это случилось в марте 1903 года, в роковой 15 день по лунному календарю, и с тех пор в этот день поминают Йонгю Лошадиную Голову.
Жаба Юн Дусоп, то бишь господин наставник в молодые годы, до ночи занимался учетом получаемых и выдаваемых в кредит денег, отпускал рис, разумеется, под высокий процент, то и дело приходившим арендаторам, которые по весне испытывали затруднения с зерном, ухаживал за прикованным к постели отцом, словом, в одиночку управлялся с огромным хозяйством и потому часто не мог сомкнуть глаз до полуночи. Однажды он вдруг почувствовал, что его будят, потряхивая за плечо, и, испуганный встревоженным шепотом жены, вскочил с постели.
Уже не раз наставнику Юну приходилось сталкиваться с бандитами, и поэтому его тело, не дожидаясь сигнала спящего мозга, среагировало на опасность, в точности, как тело военачальника, которое безошибочно действует на поле боя, даже когда рассудок его хозяина замутнен.
Правду сказать, волнение, тревога и страх в то время царили в доме Юнов и днем и ночью, ни на секунду не давая расслабиться ни телу, ни душе. Казалось, что вся семья ходит по тонкому льду.
В комнате была кромешная тьма. Молодой Жаба Юн, схватив по пути, чем прикрыться, полусогнувшись прокрался к боковой двери, очерченной снаружи лунным светом. Жены он не видел, но слышалось ее прерывистое дыхание, и через мгновение ее дрожащая рука коснулась его запястья.
— Быстрее! Скорее! — поторапливала она, но ее голос заглушили удары то ли прикладом, то ли дубиной по воротам.
Собравшийся было бежать Жаба Юн на миг остановился и повернулся к жене с вопросом:
— А как же отец?
— Не знаю… Но… Ох, быстрее же, быстрее!
Жена, тяжело дыша, схватила мужа за руку. Конечно, она бы не смогла увести его силой, но тот уже сам бросился к боковой двери, распахнул ее ногой и выскочил наружу. Не успев обуться, он, босиком, что есть мочи пробежал через двор, одним махом перепрыгнул через высокий забор, припал к земле и, прячась, будто фазан, пополз по борозде ячменного поля, простиравшегося вдоль дороги. С того момента, как его разбудила жена, прошло не более пяти минут.
Между тем прыжок через забор стоил Жабе Юну подштанников, не подвязанных поясом и посему слетевших, когда он перемахивал через ограду, поэтому по полю он полз уже голышом. В это самое время у дальнего угла дома показались две темные фигуры: у одной на плече было ружье, а вторая сжимала в руках дубину. Это были бандиты, специально поставленные для того, чтобы ловить спасающихся бегством через ограду. Что и говорить, Жабе Юну несказанно повезло: эти двое его не заметили, а сам он даже не подозревал, какой опасности подвергался, перепрыгивая через забор, и лишь продолжал ползти.
Если б он попался им на глаза, они бы попробовали его догнать и схватить, а если бы им это не удалось, то начали бы стрелять из своего похожего на кочергу фитильного ружья, хотя было понятно, что привыкшие работать тяпками и вилами налетчики вряд ли попали бы в удирающего по полю человека, к тому же при скудном свете луны.
Так или иначе, Жаба Юн голышом пересек поле и скрылся в сосновом лесу, а потом быстро взобрался на невысокий холм и, наконец почувствовав себя в безопасности, сел на землю перевести дух.
Когда имеешь дело с бандитами, самое мудрое — это бросить все и бежать, не думая ни о чем, спасая собственную жизнь, ибо они, забравшись в дом, первым делом избивают его хозяина и всех взрослых мужчин до полусмерти. Так что, попав к ним в руки, прежде всего… жди побоев. За избиением следует вынос имущества, и любой неверный шаг может стоить жизни. Сколько человек попалось, столько и разделяют одну и ту же участь. Посему негласным правилом для всех было — сразу же спасаться бегством, ни на минуту не задумываясь ни о родителях, ни о детях. Даже если бы сын, зная, какая участь ожидает отца, и решил бы сопротивляться, у него все равно не было бы шансов: бандитов всегда больше, к тому же они вооружены, а убить человека для них все равно что прихлопнуть муху. Той ночью Жаба Юн, хотя сразу же подумал об отце, вынужден был спасать собственную жизнь, которой угрожала не меньшая опасность.