Победа достается нелегко

Но заключенный почему-то не двигался с места. Он еще больше скорчился. Петруня нахмурился:

— Что мне, тащить тебя, что ли?

— Помоги, гражданин начальник… Помираю… А то здесь прямо…

— Но-но! Убирать кто будет? — Петруня незлобно выругался, не зная, как поступать в таких случаях.

— Помоги, гражданин начальник… — почти шепотом произнес заключенный. — Проводи… Мочи больше нету…

— Эх ты, бедолага!..

Солдат шире раскрыл дверь и, сочувственно крякнув, вошел внутрь. Неожиданно заключенный, который только что корчился от боли, выпрямился и с быстротой пантеры кинулся на конвоира. Петруня инстинктивно отпрянул назад, но тут страшной силы удары в висок и в солнечное сплетение оглушили его, ноги подкосились, и он, глухо охнув, провалился в какую-то темноту…

Боб Черный Зуб вылез на крышу и, пригибаясь, побежал в конец состава.

Поезд, не сбавляя скорости, приближался к большому городу. Светились ожерелья уличных фонарей, на горизонте четко вырисовывались две заводские трубы, из которых лениво поднимался вверх темный дым, в зарослях садов мелькали дома. «Ташкент! — с радостью и какой-то торжествующей злостью определил Боб. — Город хлебный, как говорится. Пошуруем!»

Но добраться до последнего вагона ему не удалось. Перед ним неожиданно выросла темная фигура.

— Стой!

Боб Черный Зуб круто повернулся и кинулся назад.

Один за другим прогремели два выстрела. «Цел!» — мелькнуло в голове, и Боб, имитируя ранение, упал на крышу. Обдирая колени, пополз по ребристому железу к стыку между вагонами. Он не видел, но по гулкому топоту определил, что к нему бегут не только от конца поезда, но и от вагона с заключенными. Ухватившись за край крыши, Боб Черный Зуб привычным движением бросил вниз свое тело. Нет, не зря тренировался в камере по нескольку часов подряд, терпя насмешки надзирателей. Сейчас бы они посмотрели на него!

Соскользнув вниз между вагонами, Боб буквально повис на поручнях. Железнодорожная насыпь стремительно мчалась мимо. Встречный ветер хлестал по глазам. Но Боб не торопился прыгать, он не хотел рисковать. Он по опыту знал, что найдется кто-нибудь, кто в такую суматошную минуту погони сорвет стоп-кран. Так и произошло. Состав дернулся, стал резко тормозить. На узких губах Боба мелькнула самодовольная улыбка. Он пружинисто спрыгнул на насыпь, перемахнул через кювет, рывком перебежал освещенную дорогу и юркнул в темный переулок…

Ночь шла на убыль. Было то короткое время борьбы темноты и света, когда ночь еще сильна, а утро только готовится к наступлению. Предрассветная сизая мгла постепенно светлела, и Боб Черный Зуб, понимая сложность своего положения, искал спасительный выход в запутанном лабиринте улиц и переулков. Отмахав несколько кварталов, — только бы подальше уйти от железной дороги! — он перешел на быстрый шаг.

Боб не чувствовал себя в безопасности, не ощущал радости свободы. Он знал, что уже поднята тревога и с минуты на минуту в этот район города хлынут отряды оперативников. А светало предательски быстро. Улицы стали хорошо просматриваться. Одинокая фигура сразу же обратит на себя внимание. Надо спрятаться, укрыться. Надо переждать. Но где спрятаться? У кого укрыться?

Города Боб Черный Зуб не знал. Знакомых в Ташкенте у него не было. Старательно избегая выходить на главные магистрали, он шел параллельными улицами, пустынными узкими проулками. Глухие, выше человеческого роста глиняные дувалы тянулись нескончаемой лентой, скрывая внутренние дворы. Дома с плоскими крышами и без окон, словно они стоят спиной к улице, наводили на грустное размышление. За время жизни в пыльном Красноводске Боб Черный Зуб привык к азиатским постройкам, но сейчас они вызывали в нем раздражение. Он угадывал, что за высокими заборами есть и пустые сараи, и глухие сады, однако не решался перемахнуть через них. Он знал, что азиаты народ дружный и по первому крику поднимется весь район. Тогда ему действительно конец.

Проулок неожиданно сделал поворот и вывел его на широкую улицу. Тускло поблескивали трамвайные пути. Вдоль тротуара росли высокие тополя, возвышались трех- и четырехэтажные дома, окна нижних этажей схвачены решетками. С шумом проехали два грузовых автофургона. Тихо позванивая, приближался трамвай. От него во все стороны веером летели брызги воды. Таких поливочных трамваев Боб не видел даже в Москве. На грузовую платформу укрепили большой металлический бак, соорудили разбрызгивательные установки. За трамваем оставалась темная блестящая лента. «Надо перебежать улицу перед ним, — мелькнуло у Боба в голове. — Если пустят собаку, вода смоет след».

Не раздумывая, он длинными прыжками перемахнул улицу. Водитель трамвая засмеялся, дал мощную струю воды, но достать Боба не смог. Тот успел спрятаться за толстый ствол тополя. Трамвай прогромыхал дальше.

Боб улыбнулся маленькой удаче. Немного постоял, отдышался. Куда же идти? Посмотрел на свои потрепанные туфли, которые когда-то были коричневыми, а сейчас потеряли и цвет и вид. «Ничего, штиблеты еще сойдут, а вот робу надо менять немедленно. В такой шкуре схватят в два счета», — решил он и грустно посмотрел на зарешеченные окна нижнего этажа. Нет, ни в чью квартиру не влезешь.

Идти в центр города сейчас не имело смысла. Там скорее можно напороться на дежурных или постовых. «Парк бы какой-нибудь или сквер попался, что ли. До утра пересидеть, а там видно будет. Фортуна не подведет!»

Шагать по пустынной улице он побоялся и свернул в ближайший переулок. Почему-то там он чувствовал себя увереннее. Может быть, потому, что переулки шли зигзагами, кружили. У водопроводной колонки Боб Черный Зуб напился, потом умылся. Вытерся полой куртки.

И, насвистывая песенку, двинулся дальше. Не успел сделать и десяти шагов, как на углу улицы неожиданно лицом к лицу столкнулся с милиционером.

Глава третья

Младший лейтенант Ташходжаев заканчивал обход своего участка. Ночь прошла спокойно, без происшествий. Ташходжаев повернул было назад, домой, когда издалека, из района железной дороги, донеслись выстрелы. Участковый, не раздумывая, устремился к железной дороге, хотя она и не относилась к его участку. Когда он добрался до насыпи, там уже было тихо. Участковый прошелся по линии, осмотрел ближайшие переулки. Нигде никаких следов. «Странно, — подумал он. — Но выстрелы были. Не мог же я ошибиться». Ташходжаев позвонил в свое отделение, поговорил с дежурным, сообщил тому о выстрелах. Дежурный тут же, по другому телефону, связался с городским управлением, но там ничего не было известно. Ташходжаев повесил трубку и вышел из кабины телефона-автомата. Что же это за выстрелы? И тут осенила догадка: наверное, стреляли в тире. Только почему так рано? Не спится, что ли? Надо предупредить директора стадиона, на территории которого находится тир, чтобы прекратили ночные стрельбы, не мешали людям спать.

Участковый не знал, что едва он повесил трубку, как в отделение сообщили о побеге заключенного из пересыльного вагона, что по тревоге несколько оперативных групп уже мчались на его участок. Он не знал, что и дома трижды вызывали его к телефону и жена, встревоженная долгим отсутствием мужа и телефонными звонками, закутавшись в стеганый халат, нервно ходила по комнате, не зная, что делать: то ли будить детей и соседей, то ли терпеливо ждать…

Незнакомца он увидел, когда тот плескался у водопроводной колонки. Сначала Ташходжаев подумал, что это рабочий пивзавода возвращается домой, потом обратил внимание на его холщовую куртку. Она была слишком чистой для рабочего. Да и лицо человека было ему незнакомо. В своем районе Ташходжаев знал почти всех жителей. «Надо документы проверить», — подумал младший лейтенант и вслух сказал громко, требовательно:

— Один минут, товарищ! Идите сюда.

У Боба похолодела спина. «Попался!» Он ничем не выдал своего состояния, хмыкнул что-то неопределенное, остановился. «Притвориться пьяным, — пришла спасительная мысль, но он ее отбросил. — Разыграю работягу, с ночной смены».