Страница 45 из 108
— Иногда мне кажется, что сама жизнь — всего лишь огромный и глупый фарс. — Слова вырвались непроизвольно и удивили его самого. Он поймал вопросительный взгляд Мюллера и поспешно переключился на тон лёгкой беседы: — Прежде чем мы перешли к афоризмам о любви и жизни, вы спросили меня, нашёл ли я кого-нибудь, чтобы заменить Шумана в классе композиции в консерватории. Есть человек, с которым я собираюсь контактировать, но я не знаю о нём ничего, кроме того, что он талантливый. Его фамилия Вагнер[89].
— Вы имеете в виду Рихарда Вагнера, сына полицейского чиновника?! — воскликнул мэр.
— Я не знал, что его отец — полицейский чиновник.
— Держитесь от него подальше! — перебил Мюллер. — Я сказал вам, что знаю всех в этом городе, и я знаю Рихарда Вагнера. Он родился в районе Брухль и некоторое время учился за счёт благотворительного фонда в школе Святого Томаса. Его отец умер сразу после его рождения, а мать вторично вышла замуж за актёра по фамилии Гейер. В этой семье было девять или десять детей, и Рихард был младшим. Они все так или иначе были связаны с театром. Его сестра Розали и брат Карл пели здесь. Сам Рихард участвовал в нескольких театральных постановках, но, кажется, не имел большого успеха. По-моему, он даже женат на актрисе. Берегитесь, Феликс. Он из тех людей, которые сами всегда имеют неприятности и приносят их окружающим. Во всяком случае, я точно знаю, что у него ужасный характер.
— У Бетховена тоже был ужасный характер, — улыбнулся Феликс. — Я очень мало знаю о герре Вагнере. Несколько лет назад, когда я только стал дирижёром Гевандхаузского оркестра, он принёс мне свою симфонию. Я посмотрел её и решил, что она недостаточно зрелая. Я отказал ему. Он тогда был очень молодым человеком, не старше двадцати двух лет. Но три года назад мы оба сочинили музыку к годовщине открытия статуи Фридриха Августа и...
— Я помню, — прервал его мэр, которому не терпелось продемонстрировать свою осведомлённость в вопросах музыки. — И знаете, что он написал о ней? Что его простое и прочувствованное сочинение полностью затмевает сложные, искусственные выкрутасы Мендельсона.
— Мне это известно, — сказал Феликс. — И, как ни странно, он не ошибся. Почему-то открытие статуи, даже королевской, не вдохновило меня. — Он медленно пригубил из своей рюмки. — Возможно, вы правы относительно герра Вагнера: он, должно быть, трудный человек, но...
— И ещё одно, — снова перебил Мюллер. — Он занимается политикой и не сегодня-завтра попадёт в тюрьму.
— Мне нет дела до его политических убеждений. Так же как до его религии, вкусов в одежде или еде. Он может быть мусульманином и есть змей, как делают французы. Нам нужен преподаватель композиции, а он знает её. Я видел некоторые его последние работы, партитуры опер, например «Риенци», и, хотя мне не особенно нравится такая музыка, я признаю его талант. Кроме того, сейчас он живёт в Дрездене и, может быть, захотел бы вернуться в свой родной город, особенно... — он сделал паузу, — особенно если у него есть перспектива сменить меня на посту дирижёра Гевандхаузского оркестра.
Мюллер с беспокойством взглянул на Феликса:
— Вы собираетесь уйти в отставку?
С минуту Феликс не отрываясь смотрел на стоящую перед ним рюмку.
— Да, — выдавил он наконец. — Через год или два. Консерватория тогда не будет больше во мне нуждаться. Следует уходить и уступать место более молодым. — С вымученной улыбкой он предупредил вопрос, который Мюллер собирался задать: — Я знаю, что мне только тридцать семь лет, но я чувствую себя усталым. У меня часто бывают головные боли, и мне бы хотелось уйти с работы и уехать. Быть может, в Италию, в какой-нибудь солнечный город.
Круглое лицо Мюллера утратило своё жизнерадостное выражение. Некоторое время он молчал.
— Знаете, Феликс, — сказал он наконец, — я часто удивлялся, почему вы так долго пробыли в этом городе.
— Откровенно говоря, я и сам не знаю. Я нередко задавал себе этот вопрос. Сесиль очень хотела, чтобы я сюда приехал. У неё было такое чувство, что мне надо сюда поехать, некая таинственная интуиция, знаете ли, которая бывает иногда у женщин.
— Знаю — у Эльзы они тоже бывают время от времени и всегда оказываются неверными. — Он залпом выпил свой напиток и поставил рюмку на маленький столик. — А каковы ваши ближайшие планы? Поедете в этом году в Англию?
— В будущем месяце. Я всегда с нетерпением ждал таких поездок, но в этом году не чувствую себя в силах. Я бы не поехал, если бы уже не были подписаны соглашения, хотя я обожаю Англию и мой лучший друг живёт в Лондоне.
— Я его знаю?
— Не думаю. Нет, — поправился он, — я думаю, вы встречались с ним за обедом, который мы давали в его честь три года назад, когда он приезжал навестить нас. Типичный bon vivan[90]. Довольно полный, остроумный, очень умный и деятельный под маской кажущейся беспечности. Он первый советник Ганноверской дипломатической миссии. Мы дружим со студенческих лет.
Мюллер достал часы и, нахмурясь, подержал их в руке, словно какое-то неприятное насекомое.
— Я должен идти, — сказал он, — не то встречу всех, идущих из церкви, и преподобный Хаген будет немедленно проинформирован о том, что, вместо того чтобы лежать больным в постели, я нанёс вам визит. В этом беда маленьких городов: нельзя рыгнуть без того, чтобы это не стало всем известно. — Он с ворчанием поднялся и направился к двери. — Жаль, что мы не можем быть настоящими друзьями, — заметил он, покачивая головой. — Я вами восхищаюсь, но в моём положении нельзя позволить себе дружбу. У меня был приятель, из членов совета. Мы знали друг друга всю жизнь, ходили в одну школу. Были как братья. Но однажды поссорились из-за какого-то глупого политического вопроса и с тех пор больше не беседовали. — Он вздохнул и пожал плечами. — Что ж, c’est la vie[91], как говорят французы.
Он уже вышел из кабинета и надевал шляпу, когда обернулся:
— На вашем месте я бы сходил к доктору Хурбаху. Вы плохо выглядите. — И, не дожидаясь ответа, помахал пухлой рукой и ушёл.
С порога Феликс наблюдал за тем, как его коренастая фигура в цилиндре исчезла в экипаже. Он бросил последний взгляд на круглое красное лицо Мюллера в уже движущейся карете. Ему было жаль, что тот уехал, и он почувствовал тоску. Они не были друзьями, но каким-то непонятным образом ощущали одиночество друг друга. Его мысли, которые он на это время отбросил от себя, теперь нахлынули на него опять, впиваясь в каждую клеточку, грозя завладеть всем его мозгом. Мюллер сказал, что он плохо выглядит. Проявляются ли внешне тоска и отчаяние, можно ли прочесть страх смерти в глазах человека?
Проходя через холл обратно в свой кабинет, он остановился перед овальным зеркалом в раме красного дерева. Убедившись в том, что рядом никого нет, Феликс быстро осмотрел своё лицо. Да, он был бледен, но он всегда был таким. Правда, теперь его кожа приобрела нездоровый пепельно-серый оттенок. Его щёки впали, и обозначились скулы. Странно, он раньше не замечал, как поседели его волосы за несколько последних лет. Но это ещё ничего не значит, некоторые люди седеют очень рано. Это даже привлекательно...
Сесиль вернулась из церкви незадолго до обеда, и, когда она вошла в комнату, он понял, что ей уже рассказали о его завтраке в постели и о визите Мюллера.
— О чём вы говорили? — спросила она за обедом с инстинктивной женской подозрительностью к мужским разговорам, в которых женщины не принимали участия.
Он хотел было ответить, что они обменивались грязными анекдотами, чтобы шокировать её и понаблюдать за её негодованием.
— Ни о чём особенном. Я думаю, что ему было скучно и он заглянул просто поболтать.
— И выпить шнапса. Я заметила бутылку и две рюмки.
Он взглянул на неё, начиная злиться:
89
Вагнер Рихард (1813—1883) — немецкий композитор, дирижёр, музыкальный писатель, его произведения строятся на непрерывном симфоническом развитии («бесконечная мелодия» с системой лейтмотивов); автор опер («Риенци», «Летучий голландец», «Лоэнгрин», тетралогия «Кольцо Нибелунга»), музыкальной драмы «Тристан и Изольда», мистерии «Парсифаль» и др.
90
Кутила, весельчак (фр.).
91
Такова жизнь (фр.).