Страница 30 из 108
Феликс больше не слушал. Вмиг вся эйфория, вся глупость вылетела из него. Он, Якоб Людвиг Феликс Мендельсон, без ума влюбился в дочь протестантского пастора. Надо же такому случиться!..
Большое богатство, так же как и нищету, трудно скрыть, однако дом Ротшильдов умудрялся производить впечатление скромного благосостояния. Феликса поразила его простота, которую он невольно сравнил с роскошью собственного дома, и он решил, что трудно поверить, что самый богатый банкир Европы живёт в стиле купца среднего достатка.
Ева Ротшильд словно угадала его мысли.
— Видите ли, герр Мендельсон, — заметила она за обедом. — Амшел и я провинциалы, мы всю жизнь прожили во Франкфурте. — Она была седовласой женщиной, не отличающейся большой красотой, но с матерински добрым лицом и массой обаяния. Она внушала доверие, и Феликс с первого взгляда проникся к ней симпатией. — У нас нет детей, и у нас простые вкусы. Мы не стараемся никого поразить. — И добавила, лукаво взглянув на деверей: — Мы предоставляем это Салмону и Чарльзу.
Салмон Ротшильд, живший в Вене, издал протестующий возглас:
— Из-за того, что я имею жалкий экипаж и ложу в опере, вы считаете, что я живу как принц! Мне даже не позволяют иметь собственный дом. — Он повернулся к Феликсу, ища сочувствия: — Поверьте, я вынужден вести дела из гостиницы!
— Ты действительно занимаешь всю гостиницу, — заметил со смешком Амшел.
— А это очень большая гостиница, — добавил Чарльз с лукавой усмешкой.
Феликс с умилением и удивлением наблюдал за этой мальчишеской перепалкой между тремя братьями, каждый из которых был колоссом в области международных финансов. Только что они говорили о рудниках, которыми владели в Испании, о железных дорогах, которые финансировали в Австрии и Бельгии, об огромных финансовых сделках, о которых они и двое их других братьев вели переговоры в Париже и Лондоне с различными европейскими компаниями. Чарльз Ротшильд упомянул о большом займе, который он только что сделал для Папы Римского[71]. «Его преосвященство великодушно дал мне частную аудиенцию и наградил лентой не помню какого ордена».
— Осторожно, — рассмеялся Салмон, — его преосвященство обратит тебя в католическую веру и затем вернёт нам долг индульгенциями.
Сидевший во главе стола Амшел откинулся в кресле с улыбкой на красивом лице.
— Я думаю, что из тебя однажды сделают графа папского престола, — заметил он Чарльзу. — Ты выглядел бы очень привлекательно в шёлковом камзоле на мессе в соборе Святого Петра.
Чарльз широко улыбнулся в чёрную бороду.
— Ты завидуешь мне. Его преосвященство уже давал мне руку для поцелуя вместо ноги, как принято. Я рассматриваю это как знак особой милости.
Салмон издал короткий смешок.
— Я провожу большую часть жизни, кланяясь принцам, которые должны мне деньги. Ты знаешь, Амшел, — продолжал он, повернувшись к старшему брату, — иногда я думаю, что отец втянул нас в очень странный бизнес.
Они разговаривали с доверительностью и полной откровенностью очень близких людей. На какое-то время они могли расслабиться и наслаждаться знакомой атмосферой их детства. Это был их дом. Они выросли в нём, здесь их отец читал им Тору[72] и призывал своих пятерых сыновей оставаться вместе, чтобы быть сильными. «Смотрите, как хорошо и радостно братьям жить в полном согласии... Им Всевышний даёт Своё благословение»[73].
Феликс почувствовал, что братья приняли его в свой круг, потому что они смотрели на него как на одного из них, члена их долготерпеливого меньшинства, внука великого Моисея Мендельсона. Их доверие смущало его. Что бы они сказали, если бы узнали, что он влюбился в нееврейку?
— Да-а, — протянул Амшел, медленно проводя рукой по лбу, — это странный бизнес — ссужать деньги королям и принцам. — Он взглянул на сидевшего напротив Феликса. — Возможно, вы не знаете, что наш отец основал наш банк, продав старые и редкие монеты его величеству Вильгельму Гессу[74]. Этот принц сделался одним из самых богатых людей в Европе простой продажей своих солдат королю Джорджу Третьему[75] — знаменитых гессианских полков, которые так доблестно потеряли для Англии американские колонии. Но если таким образом он покрывал себя бесславием, то потом сделал всё возможное, чтобы вернуть славу другим путём. На смертном одре он признал себя отцом семидесяти семи детей.
— Амшел! — вскричала Ева Ротшильд строго, но со смешинкой в глазах. — Ты не должен говорить такие вещи.
— Но это правда, — настаивал банкир с упрямством подростка. — Всё это знают. Как бы то ни было, — продолжал он, — его величество был так доволен службой нашего отца, что рекомендовал его датскому королю. С тех пор мы банкиры практически всех коронованных особ в Европе.
— Не говори об этом так трагично, — рассмеялся его брат Чарльз, — мы делаем это не так уж плохо.
— Это правда, — признал Амшел с хитрой улыбкой. — Но всё равно — я хотел стать врачом, а Джеймс фермером. В своём поместье близ Парижа он проводит каждую минуту, которую ему удаётся урвать от работы в конторе, сажая, паша, выдёргивая сорняки... Но нам как евреям эта профессия запрещена.
Некоторое время с какой-то обречённостью и усталой покорностью они обсуждали вечные тяготы и лишения, которые евреям приходится преодолевать, для того чтобы заработать себе средства для жизни в Германии.
— Христиане — странные люди, — заметил Салмон. — Они жалуются, что мы прибрали к рукам банковский бизнес, но ведь это единственное, что они для нас не закрыли.
— Вам нехорошо, герр Мендельсон? — перебила Ева Ротшильд, с участием глядя на Феликса.
— Разве ты не видишь, что ему скучно? — хихикнул её муж. — Он думает, что Франкфурт — кладбище, и не может дождаться, чтобы покинуть его.
— Наоборот, — возразил Феликс с неожиданной живостью, — я думаю, что Франкфурт необычайно колоритный и интересный город.
— Какая перемена со вчерашнего дня! — воскликнул старший из братьев Ротшильд.
— В нём великолепные памятники и огромный шарм.
— Я ценю ваши комплименты, но Франкфурт — скучный город, и мы это знаем. Я прекрасно понимаю ваше желание вернуться в Берлин. Вы можете уехать завтра утром. Передайте вашему отцу, что мы пришли к полному согласию.
У Феликса упало сердце. Покинуть Франкфурт, покинуть Сесиль? Никогда!
— Я бы чувствовал, что не выполнил своей миссии, если бы не привёз полное и детальное соглашение, — заявил он с излишней торжественностью. Он чувствовал на себе взгляды братьев и понимал, что, имея долгий опыт по части неискренних протестов, они не верят ему. — Я должен привезти ему полный письменный договор, — продолжал он с настойчивостью, которая подтвердила их сомнения, — даже если мне придётся задержаться здесь намного дольше, чем я планировал.
— Ваше чувство долга весьма похвально, — заметил Салмон с едва заметной иронией.
— В самом деле оно достойно восхищения, — подхватил Амшел. — Однако я понял так, что, работая в банке отца, вы, так сказать, убиваете время, пока не найдёте возможности посвятить себя карьере музыканта. — В его тоне слышалась откровенная насмешка. — Если хотите, я могу продлить редактирование детального договора на несколько месяцев, для того чтобы дать вам достаточно времени насладиться нашим колоритным и интересным городом.
— Прекрати, Амшел, — оборвала его Ева Ротшильд, — и вы тоже. — Она бросила осуждающий взгляд на своих деверей. — Разве вы не видите, что молодой человек до смерти чем-то озабочен? Он один в этом городе, вдали от семьи, а вы над ним смеётесь. Стыдно! — Она наклонилась и взглянула на Феликса с материнской тревогой. — Вы не хотите рассказать нам, что вас так беспокоит, Феликс? Вы можете нам доверять: мы ваши друзья.
71
Папа Григорий XVI нуждался в деньгах для защиты папских территорий.
72
Священная книга иудеев.
73
Псалом Давида № 133.
74
Вильгельм Гесс — Фридрих Вильгельм 1 (1802—1875), курфюрст Гессенский (Гессен-Кассельский) с 1847 г.
75
Джордж Третий — Георг III (1738—1820), английский король с 1760 г.