Перикл

   — Что станется с нами после смерти, узнаем после смерти. Там у нас будет для этого много времени: ведь жизнь, говорят, даётся нам на время, а смерть — навсегда.

Перикл сказал, что вынужден оставить гостей, так как уже в первом часу дня, с рассветом, намерен отправиться в Пирей, чтобы лично осмотреть Длинные стены, проверить, всё ли там оборудовано для обороны, надёжно ли охраняются пирейские укрепления и как идёт подготовка флота к предстоящему нападению на прибрежные города Пелопоннеса.

   — Война обязывает меня быть при деле, а дело требует сил, — сказал он, уходя.

Вместе с ним, пообещав вскоре вернуться, ушла и Аспасия, приказав флейтистам и приглашённым танцовщицам развлекать гостей. Она отсутствовала не менее часа. Это время ушло на разговор с Периклом. Они говорили о Фидии.

   — Мне всё это очень надоело в твоём государстве, — сказала Аспасия Периклу. — Опять по милости мерзавцев нам станут публично перемывать косточки. Аспасия — шлюха, Аспасия принимала дорогие подарки от Фидия, который присвоил часть отпущенного ему золота и драгоценных камней, она позировала ему при создании Афины Парфенос, у богини теперь лицо шлюхи, безбожницы и воровки. И ты в этой же компании — покрываешь вора, лезешь со своим лицом на священный щит богини, желая увековечить себя столь недостойным образом, вместо того чтобы стереть с лица земли ненавистную Спарту и тем прославить себя... Если страсти раскалятся, продолжением суда над Фидием станет Экклесия, где твои враги постараются, к радости Спарты, покончить с тобой. И со мной, конечно. Какая судьба будет ждать тогда нашего сына?

Хорошо, что Аспасия напомнила ему о сыне, о том, что она мать, а он — отец, потому что с некоторых пор он перестал видеть в ней жену, мать его сына — эта женщина представала перед ним лишь как соратник с жёсткими и не всегда выполнимыми требованиями. Они как бы поделили между собой две роли: ему досталась роль демократа, вождя народа, а ей — роль тирана, самовластного деспота. Иногда, впрочем, они менялись ролями, а порой даже вспоминали, что он — мужчина, а она — женщина, но ненадолго и без всяких видимых последствий. Иногда же ему казалось, что они — одно, один ум, одно сердце, одна душа. И это одно клокочет в самом себе и разрывается на части.

   — Нельзя допустить, чтобы состоялся суд над Фидием, — сказала Аспасия в том же тоне, в каком начала разговор: жёстко и не желая слышать какие-либо возражения. — Я уверена: если суд состоится — мы будем уничтожены. Вместе с твоим государством, где каждая сволочь может уничтожить вождя.

Он молчал, вперив взгляд в темноту ночи, — они стояли на выходящем во двор балконе спальни. И когда понял, что она сказала всё, что хотела, спросил:

   — Что ты предлагаешь? Как мы можем отменить суд над Фидием?

   — Доказать, что Фидий невиновен: по решению Экклесии раздеть Афину, взвесить всё её золотое одеяние, пересчитать драгоценные камни и всё, что на ней есть, сверить это с тем, что было выдано Фидию из казны и ткнуть Менона носом в лживость его мерзкого доноса, оштрафовав его на огромную сумму, а то и изгнав из Афин за подлую клевету. Это первый способ. — Аспасия перевела дух: она говорила быстро и нервничала, её прекрасные ноздри вздрагивали, а губы кривились от напряжения.

   — А второй? — спросил Перикл.

   — Первый способ хорош, но он потребует много времени, и результат его непредсказуем: а вдруг да окажется, что золота на Афине меньше, и так далее.

   — Ты не веришь в невиновность Фидия?

   — Я верю в невиновность Фидия, но не верю в честность тех, кто будет взвешивать золото и считать камни. Второй способ: Фидий должен исчезнуть до суда — уехать, уплыть, убежать. Словом, исчезнуть. Нужно немедленно устроить ему побег из тюрьмы, проломить стены, перебить стражу — всё равно как, только бы он исчез. В конце концов, можно всех подкупить. В твоём государстве это очень надёжный способ. Если Фидий не согласится на побег, увести его силой, как это мы сделали с Анаксагором.

   — Я помню, — сказал Перикл. — Что ты хочешь предложить ещё?

   — Ещё: надо немедленно начать войну со Спартой, поднять всех, кто может ходить и держать в руках оружие, этих архонтов, присяжных — всех. Пусть идут воевать. Хватит заседать и тратить на это народные деньги. Все на войну. Некому будет судить. Да и не до судебных разбирательств, когда идёт война. Военное положение — никаких собраний, заседаний, совещаний. У тебя чрезвычайные полномочия, ты один решаешь всё. В том числе и судьбу Фидия. И судьбу этого мерзавца Менона. Вот что ты можешь сделать. Для себя, для меня и для Афин.

   — Для Афин, для тебя и для себя, — поправил Аспасию Перикл. Она на это его замечание не ответила.

   — Два первых шага я предприму уже завтра: потребую созвать Экклесию по делу Фидия — для решения о снятии одежд со статуи — и подумаю о бегстве Фидия, поговорю с ним и с нужными людьми. Хотя второе меня удручает, и я предпочёл бы не делать это. Я верю, что Фидий невиновен.

   — А третий способ? Он тоже для тебя приемлем? — спросила Аспасия.

   — Он за пределами моих возможностей, — ответил Перикл.

   — А зря. Он самый быстрый и самый надёжный. И в другом отношении правильный: надо немедленно разгромить Спарту. Немедленно. И ты станешь полновластным властителем Афин, где все будут трепетать перед тобой и исполнять твою волю.

   — Мы уже говорили об этом.

   — Да, говорили, — вздохнула, согласившись, Аспасия. — Я вернусь к гостям. Спокойной ночи.

   — Не могу пожелать тебе того же: вы будете пировать до рассвета?

   — Не стану же я устраивать всем постели, а возвращаться домой в темноте никто не захочет. Поневоле придётся пировать до утра.

   — Тогда хорошего тебе веселья, — сказал Перикл, хотел взять Аспасию за руку, но она резко повернулась и ушла.

Был ещё четвёртый способ предотвратить суд над Фидием и, стало быть, над ней, над Аспасией, и над Периклом. О нём, сами того не зная, весь вечер толковали гости. Этот способ — смерть. Смерть решает все проблемы не только того, кто умирает, но при этом и проблемы многих других. Для безгрешных смерть — подарок богов, избавление от невзгод жизни, прямой путь на Острова Блаженных, путь к жизни после смерти, к жизни вечной и приятной в прекрасной стране Кроноса и Радаманта, где обитают герои, праведники и все благочестивые люди. Правда, находясь там, уже ничего нельзя сделать для людей, оставшихся по эту сторону смерти, на бренной земле. Но самим уходом за грань смерти можно сделать для людей многое. Не каждому дано умереть с пользой для других. И для себя: ибо подвиг — верный шаг к бессмертию. А потому, видя, что судьба даёт тебе шанс совершить подвиг — умереть с пользой для людей и для себя, воспользуйся им, призови на помощь разум, мужество, благородство, пожертвуй собой ради блага друзей и любимых, ради отечества, ради собственного бессмертия, наконец, соверши подвиг духа, обрадуй Зевса, творца твоего, своим совершенством. Иные думают, что подвиг — это когда в руках разящий меч, когда хлещет вражеская кровь, когда ты бросаешься в огонь или в ледяную воду, чтобы спасти человека, когда ты убиваешь кинжалом тирана, насильника или предателя... Тихая и невидимая смерть тоже может быть подвигом. И тот, кто поможет тебе умереть, — не друг ли тебе, не добрый ли посланец богов, не рука ли судьбы?

Кто причиняет зло Периклу, тот причиняет зло Афинам и, может быть, всей Элладе. Суд над Фидием, несомненно, задуман с тем, чтобы нанести удар стратегу, коварный удар и, быть может, смертельный. Всё, что делал Фидий, он делал по плану и при поддержке Перикла. Все враги и завистники Фидия — это прежде всего враги и завистники Перикла. Сколько их? Любовь афинян переменчива и не всегда сопровождается мыслями о собственной пользе: афиняне могут любить и тех, кто приносит им очевидный вред, и ненавидеть тех, кто приносит добро. Это заметил уже Фемистокл, герой и благодетель афинян, которого они, разлюбив безрассудно, изгнали из города. Фемистокл сказал, покидая город: «Почему вы, афиняне, устаёте получать добро от одних и тех же людей?» Говорят, будто он, произнося эти слова, горько заплакал... Когда Менон сидел на площади и обращался к афинянам с мольбой позволить ему безнаказанно сделать донос на Фидия, афиняне благосклонно выслушивали его и давали ему советы, как лучше написать эту бумагу, чтобы архонты поверили ему и привлекли Фидия к суду. А следовало бы изгнать Менона с позором из Афин как подлого клеветника, потому что Фидий — это олицетворение самих Афин, а Менон — жалкий каменотёс, злобный завистник, продажная тварь. Менон родился на каком-то острове, названия которого никто не помнит, а предки Фидия были слеплены богами из афинской земли. Его отец был скульптором, но Фидий превзошёл отца в искусстве ваяния, как и должно поступать детям по отношению к родителям — превосходить их во всём лучшем.