Страница 44 из 47
— А ты проныра, Роджер, — сказал Джулиан с непередаваемым сарказмом.
— Что?
— Я это сказал в самом положительном смысле.
После этого накал дискуссии заметно снизился, но, к несчастью, до вечера оставалось еще слишком много времени, которое предстояло убить любой ценой, поэтому споры вспыхивали снова и снова с навязчивостью, присущей любой рефлекторной активности. Несмотря на то, что Кэтрин находилась в самой гуще битвы, она воспринимала ее словно откуда-то издали. Она знала, что Роджер не станет интересоваться ее мнением — по крайней мере после того, как она так глупо засмеялась, — к тому же он может испугаться, что она снова заведет какой-нибудь разговор о трусах и окончательно опозорит его. Или же ему подумается, что вместо внятного ответа он столкнется с бессмысленным взглядом — таким, словно Кэтрин смотрит на весь этот мир со дна глубокого-глубокого колодца. Ему ни за что не понять, как далека она сейчас от всего, что происходит вокруг.
Впрочем, на нее вся это болтовня по поводу «Partitum Mutante» и будущего «Квинтета Кураж» не произвела ни малейшего впечатления. Ее немало радовал тот факт, что Бена, по всей очевидности, эти разговоры тоже мало трогали. Так часто, как только это было возможно без того, чтобы вогнать Бена в краску, она бросала взгляды в его сторону и улыбалась ему. Он улыбался ей в ответ, бледный от усталости, не обращая внимания на пронзительные голоса спорщиков, которые все никак не могли успокоиться.
Кэтрин подумала: «Неужели я рискну сделать что-нибудь такое, из-за чего распадутся две семьи?»
В конце концов ситуацию, как обычно, спас Аксель. Странно, как это маленькое и совершенно немузыкальное создание, непрошеный ребенок-кенгуренок, который, как они опасались, будет постоянно мешать им заниматься их серьезным взрослым искусством, позволило им работать, не отвлекаясь, над «Partitum Mutante» две недели без перерыва, поднимая свой голосок именно в те минуты, когда его вмешательство в роли миротворца было абсолютно необходимо.
Сегодня Аксель позволил певцам провести за спорами утро и начало дня, прерывая их на короткий срок только в те мгновения, когда ему было абсолютно необходимо поесть и попить. Однако, когда начал близиться вечер, а спорщики все никак не могли успокоиться, Аксель сообразил, что срочно необходимо его вмешательство. Завывая во весь голос, он заставил свою родительницу поспешить к его крохотному, трясущемуся от плача тельцу, которое к этому времени он умудрился так перепачкать в экскрементах и срыгнутом молоке, что без купания обойтись было просто невозможно. Дагмар, перебитая в тот момент, когда она как раз собиралась заявить о своем выходе из англо-немецкого союза, проглотила свои слова, шумно удалилась наверх и больше не вернулась.
После ее ухода воинственный транс, в который впали спорщики, внезапно развеялся, и музыканты, почувствовав усталость, разошлись. Они ни до чего не договорились, а дождь так и не начался. Джулиан удалился в свою комнату, утешаться фламандским бормотанием телевизора. Роджер сказал, что отправится в постель, хотя, если судить по обиженно-стоическому выражению на его лице, скорее можно было подумать, что он собирается в Гефсиманский сад для последней молитвы.
Кэтрин и Бен сидели в гостиной. За окнами угольно-мохнатые силуэты лесных деревьев вырисовывались на фоне синего, как индиго, ночного неба.
После долгого молчания Кэтрин сказала:
— О чем ты думаешь, Бен?
И Бен ответил:
— Времени почти не осталось. Лучше бы мы немного порепетировали.
Кэтрин закинула руки за спину и прислонилась к спинке дивана. Из этой позиции она могла видеть Бена только одним глазом, но этого ей было достаточно.
— Спой мне что-нибудь, Бен, — прошептала она.
С некоторым трудом Бен поднялся со стула и подошел к застекленному шкафу. Открыв дверцу, он извлек оттуда старинный музыкальный инструмент — нечто, похожее на теорбу[35], какую-то старинную лютню, потрескавшуюся и потемневшую от времени.
Затем он вернулся к стулу и попытался поудобнее и поэлегантнее прислонить объемистый инструмент к своему объемистому телу. Потом начал тихо перебирать струны. Звучный, словно саксгорн[36], голос вырвался откуда-то из его утробы, и в гостиной зазвучали наполненные меланхолией стихи Тобиаса Хьюма (около 1645 г.)
Зачем стремишься долго жить,
Несчастный человек?
Ты настрадаешься сполна
За твой короткий век.
Вспоминая свою долгую жизнь, наполненную сражениями и музыкой, старина Тобиас вполне мог ограничиться этим куплетом, но куплетов было очень много — музыка вынуждала продолжать рассказ, хотя вся суть уже была изложена в первом четверостишии. Бен Лэм спел песню от начала до конца — это заняло почти девять минут — под минималистический аккомпанемент лютневых переборов. Затем, закончив, он встал со стула и аккуратно вернул инструмент на место в шкаф. Кэтрин поняла, что сейчас он отправится спать.
— Спасибо, Бен, — сказала она куда-то себе в плечо. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — откликнулся Бен, удаляясь из гостиной.
Спустя час Роджер и Кэтрин занялись любовью. Это был единственный способ сбросить накопившееся напряжение, Кураж придвинулся поближе к своей странной и неприступной жене, и она позволила ему овладеть собой.
— Я больше ничего не понимаю, совсем ничего не понимаю, — постанывал он, в то время, когда она гладила его взмокшую от пота спину.
— Никто ничего не понимает, милый, — бессмысленно бормотала в ответ Кэтрин, ероша шевелюру Роджера. — Давай лучше спать.
Как только Роджер успокоился, она скинула с себя простыню. Ей казалось, что от жары ее тело светится в темноте, словно кусок янтаря. В доме стояла тишина: Джулиан, очевидно, утратил интерес к телевизору. Из окна доносился запах близящегося дождя, который щекотал ноздри и дразнил.
Уже засыпая, Кэтрин подумала, что видит сон: ей слышались какие-то странные звуки изнутри своего тела, звуки томящейся в плену твари, которая рвется на волю, разрывая ее плоть и мечтая о глотке свежего воздуха. Затем внезапно ее разбудил вполне реальный крик, доносившийся извне. Детский крик, испуганный и бессловесный. Она подумала сначала, что это Аксель, но какой-то инстинкт подсказал ей, что это Дагмар, которая столкнулась с чем-то таким, с чем она не в состоянии справиться в одиночку.
Роджер спал как убитый; Кэтрин не стала будить его, набросила халат и выбежала из спальни.
— Hilfe![37] — кричала Дагмар из последних сил.
Кэтрин вбежала в спальню немки, но увидела там только Акселя, который вопил и корчился на расправленной постели.
— На помощь!
Кэтрин метнулась в соседнюю комнату — спальню Бена. Бен лежал, раскинув руки, на полу, рядом с узкой кроватью, полы пижамы разошлись, демонстрируя его большой бледный живот. Дагмар, склонившись над ним, судя по всему, целовала его в губы. Затем, откинувшись назад, она оперлась руками на его приподнятую грудь, положив одну загорелую ладонь поверх другой, и всем своим весом навалилась на его грудную клетку, так, что на руках у нее выступили жилы.
— Дыхательные пути. Закупорка, — сказала она, тяжело дыша от усилия и продолжая массировать то место на туловище Бена, где, по ее предположениям, скрывалась грудина. Огромная грудная клетка баса возвышалась над полом так сильно, что при каждом нажатии колени Дагмар отрывались от пола.
Кэтрин пересекла комнату одним прыжком и склонилась к голове Бена.
— Роджер! Джулиан! — завопила она, а затем прижалась своими губами к губам Бена. В паузах между ритмическими движениями Дагмар она вдувала из всей мочи воздух в легкие певца. У нее уже начало колоть в боках, а она все продолжала и продолжала делать искусственное дыхание.
«Ну, пожалуйста, прошу тебя, дыши!» — мысленно умоляла она Бена, но тот так и не задышал.