Страница 67 из 86
Тотка снова легла, опустила голову на грядку телеги и, казалось, пересчитывала светящиеся окна. Телега прогрохотала по мосту и лошадка радостно фыркнула. Дед Цоню шел навстречу, постукивая палкой по дороге. Он знал, как и все село, о том, что стряслось с Тоткой, но не решился остановить Бияза и заговорить с ним, молча прошел мимо.
Вдруг Тотка соскочила с телеги.
— Плачет! — крикнула она на всю улицу.
Бияз с женой бросились за ней вдогонку. Старая Бочвариха прижала крепче ребенка к груди и свободной рукой ухватила вожжи, остановив торопящегося в конюшню коня.
Дед Цоню вошел в корчму и, не взглянув на Портного, заказал литр вина.
Немного спустя в корчму ворвался запыхавшийся Трифон Бияз.
— Лампа мне нужна! — крикнул он, где висела калильная лампа, сетчатый колпачок которой излучал ослепительный свет. — Утопилась, верно, Тотка.
— Не трогай. — Портной оттолкнул его.
— Слышь, Иван, дай ему лампу. Беда, ведь у человека, — оказал дед Цоню.
— Нельзя заведению без света, — ответил Портной, отпихивая Бияза, который пытался снять лампу со стены.
Дед Цоню вскочил и схватил Портного за руки.
— Бери ее, Трифон! — крикнул он Биязу. Дед Цоню затолкал Портного за стойку, выбежал за дверь и навалился на нее плечом. Бияз с лампой был уже далеко. Портной отчаянно колотил в дверь, ругался.
— Спалю я тебя, Иван, так и знай! — спокойно говорил в ответ дед Цоню.
Яркий свет лампы рассекал мрак у реки. Бияз и его жена бегали по каменистому берегу, вглядываясь в пенистые водовороты.
Дед Цоню, подпирая плечом дверь корчмы, горестно подумал: «Нет конца человеческим мукам!»
— Жаловаться буду, узнаешь ты, как на чужое посягать! — орал Портной.
— Спалю я тебя, Иван!..
— Утопилась, господи, утопилась! — послышался вопль Биязихи. К корчме подошел Бияз и молча поставил лампу на ступеньку крыльца. Дед Ценю яростно пнул ее ногой и снял шапку.
Тотка бежала по шоссе к городу. Откуда только у нее брались силы! Ночная тьма не пугала ее. Перевалив через холм, она увидела перед собой внизу огни города и содрогнулась от ужаса.
— Жгут его! — закричала она и снова устремилась к городу, навстречу его огням… У ворот участка она остановилась.
— Сыночек мой… — задыхаясь, бормотала она, ломая руки. — Плачет, слышите, люди? Плачет!
Полицейский не торопясь подошел к ней. Она инстинктивно отступила и ударилась спиной о фонарный столб, обернулась и обхватила его руками, подняла голову.
— Наверху, там он, горит, горит! — воскликнула она, глядя на лампу фонаря.
Полицейский оторвал ее руки от столба и толкнул ее в спину. Сделав несколько шагов Тотка споткнулась и упала. Увидела рядом камень, взяла его и поднялась, словно собираясь броситься на полицейского, но вдруг замерла, радостно улыбнулась. Нежно поглаживая холодный камень и, прижимая его к груди, она пошла медленно вниз по крутой улице.
Рваный полумрак притаился под забором и стрехами домов. Воздух был пропитан сыростью. Дворы и сады пробуждались от сна.
Бабушка Сыбка не постучавшись вошла в кухню.
— Доброе утро, Трифон… жена дома?
— Дома. — Он кивнул на дверь в комнату и вышел. «Кто их знает, что они еще выдумали». Еще вчера стало известно, что Тотка в городе. Кто-то встретил ее на шоссе.
— Святой воды принесла. Вчерась я уговорила попа, молебен отслужить. С перепугу это у ней, пройдет… И с другими такое бывало, да святая вода помогла…
В сухих глазах Биязихи засветилась надежда.
— Пошлю за ней Трифона в город… — сказала она, направляясь к двери.
— Погоди, не надо его посылать, — остановила ее старуха. — Не приведет он Тотку. Она все туда будет рваться, где беда с ней стряслась. Так что лучше мы с тобой сходим, святой водой окропим, может, она в разум придет…
— Ладно, бабушка Сыбка, — охотно согласилась Биязиха и принялась собираться в дорогу.
— Я знала, что ты не откажешься. А то нынче такой народ пошел, никого не признает. А людям следует помнить, что гордыня неугодна богу…
— Пойдем, что ли.
— Пойдем. Раньше выйдем, раньше воротимся… Дай боже, полегчало бы ей…
Дорогой Биязиха все оглядывалась и прислушивалась, не идет ли попутная машина, которая бы подвезла их в город.
Бияз не пошел проводить женщин, но и не отговаривал их отказаться от этой затеи. Он не верил в силу «святой воды», но и не хотел признаться себе, что потерял всякую надежду на то, что Тотка оправится. Он ходил по двору, не зная чем бы ему заняться, чтобы отвлечься от тягостных мыслей.
— Пошла прочь! — прикрикнул он на буйволицу, топтавшуюся у колодца.
— Да ты что, оглохла? — заорал он и, схватив деревянную лопату, стал бить куда ни попало. Буйволица заметалась, ткнулась в запертые ворота и замычала, словно прося помощи. Лопата сломалась и Бияз еще больше разгневался. Сынишка его встал на пороге, придерживая, спадающие штаны, он только что проснулся.
— Пошел в дом, простынешь! — крикнул ему Бияз.
Солнце уже поднялось над Крутой-Стеной, заливая двор своими лучами. Бияз бросил обломок лопаты и тяжело вздохнул.
Биязиха и бабушка Сыбка нашли Тотку в подворотне дома напротив участка. Она сидела расчесывая пальцами волосы, еще больше взлохмачивая их.
— Тут, верно, и ночевала, горемычная, — промолвила Биязиха, качая головой.
— Тс-с! — Тотка мрачно взглянула на мать и нагнулась к завернутому в бумагу булыжнику.
— Ох, господи, совсем рехнулась! — всхлипнула Биязиха и села рядом на ступеньку лестницы. Тотка, лаская камень, что-то шептала ему. Сыбка достала пузырек со святой водой и покропила Тотке голову. Та испуганно вскинулась, глядя на старуху безумными глазами. Старуха покропила еще раз. Тотка поморщила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить.
— Что, опамятовалась? — радостно встрепенулась Биязиха. Тотка вдруг схватила булыжник, прижала его к груди и пошла по улице.
Бабушка Сыбка беспомощно развела руками.
— А ежели дать ей испить свяченой воды, а? — спросила ее Биязиха и, не дожидаясь ответа, поспешила вслед за дочерью, которую уже почти потеряла из вида в толпе прохожих. За ней застучала клюкой и бабка Сыбка.
Тотка шла, покачивая на руках булыжник, сердито оглядывала прохожих, которые нечаянно толкали ее. Женщины догнали Тотку и неотступно следовали за ней.
— Поведем ее в село, чтобы была на глазах, — сказала Биязиха.
— Не пойдет. Обратно сюда прибежит. Тут с ней беда стряслась, тут, может, и опомнится.
— Дай, боже!
Тотка дошла до моста и здесь остановилась. Огляделась по сторонам и, приблизилась к статуе раба, разрывающего цепи. Положила булыжник на постамент и принялась заново заворачивать его в бумагу.
— Ну как мне ее одну-то оставить! — всхлипывая, промолвила Биязиха.
Бабушка Сыбка со смиренным видом перекрестилась.
— Позаботится о ней господь!
Митю Христову сообщили, что на него наложено взыскание и его переводят на службу в село. Впервые участок показался ему каким-то чужим. Он вышел и долго бродил по освещенным улицам города. Почувствовав усталость, он сел на скамью и задумался, опустив голову.
«Помешалась Тотка. Неужто я хотел этого… Откуда я знал, что так выйдет…»
Посидев немного, Митю Христов пошел дальше.
За забором позади церкви, на куче угля стоял маленький мальчик, озираясь по сторонам. Рядом на земле сидел на подогнутых ногах пожилой мужчина, торопливо запихивая в мешок куски угля. Митю Христов притаился за забором, наблюдая за ворами. Он не спешил. Ему было приятно стоять так в засаде, сознавая, что он может в любой момент захватить воров врасплох. Наконец мужчина поднялся, опираясь на костыль. «Одноногий», — узнал его Митю Христов, он уже встречался с ним. Мальчик спустился с кучи, чтобы пособить ему взвалить мешок на спину. Митю Христов вышел из засады. Калека, услышав его шаги, испуганно оглянулся и уронил мешок.