Закат Луны

– Итак, друзья, я затеял одну грандиозную кампанию…

Он замолк, осмотрелся вокруг себя: посмотрел, назад, на стены, вперёд себя, на потолок. Искал явные признаки шпионской аппаратуры.

– Может, по яблочку? – Гарвич показал на пакет с яблоками, стоявший сзади него на столе.

– Не, кушай один, – Ян отмахнулся.

– Ты? – Джон обратился к Сюзанне.

Она закачала головой.

– К сожалению, я ничего не могу сказать здесь и сейчас, – он показал на свои уши и провёл пальцем по периметру комнаты, намекая то, что, согласно древней земной поговорке, у этих стен могут быть уши.

– Единственное, что я могу сказать: вы понадобитесь мне оба.

Джон вынул из кармана ключ с брелоком и протянул его Погорельскому:

– Это ключ от твоей комнаты.

На белом пластмассовом брелоке, который был выполнен в виде овальной пластины, красовалась единственная надпись: «2-17».

Погорельский сделал недоумённое лицо:

– Комнаты?

– Да, здесь в гостинице. Номер на этом этаже. Домой тебе не стоит возвращаться, я боюсь за твою сохранность.

Погорельский помолчал немного. Потом сказал:

– Ты зовёшь меня на дело, Джон, но даже не говоришь, что нужно делать. Из твоих слов я понимаю, что это нечто грандиозное, но, в тоже время, столь… – он замолчал, подыскивая слова, дабы не дать потенциальной вражеской технике уловить какою-нибудь условную фразу, – …столь загадочное, – он сделал руками знаки, символизирующие кавычки, давая понять, что на самом деле хотел сказать слово «секретное», – что согласиться очень трудно. Практически невозможно.

Ян взглянул на Сюзанну, спросил:

– Ты в курсе происходящего?

Она лишь отрицательно покачала головой в ответ. Погорельский развёл руками, делая молчаливый жест для Джона: «Вот видишь!»

– И ты согласна? – настаивал Погорельский.

Сюзанна была в замешательстве. Влиять на ответ Погорельского она не хотела, а ей казалось, что заговори она сейчас – и Ян откажется, а Гарвич воспримет отказ Погорельского как предательство. Да и сам Погорельский боялся, что его вопрос, адресованный Сюзанне, будет расценен Джоном как попытка нарушения их любовных отношений, если они есть, конечно. Но он словно прочитал её мысли:

– Ну, Сюзанна… Это не повлияет на моё решение…

– Да, Ян, я согласилась.

Желая внести ясности в свой ответ, она добавила:

– Но ты должен понимать, что все мы, когда пришли… – она сделала паузу, – в организацию, не руководствовались личными мотивами… Точнее даже не так: личный мотив был один – свобода планеты и её волеизъявлений. Разве я могла отказаться сейчас?

Сюзанна высказала последнюю фразу на одном дыхании, без всякой опаски – даже не вспомнила про потенциальную отслеживающую технику в номере.

Тогда Ян вновь обратился к Джону:

– Понимаешь… Я никогда не слышал, что можно отказаться, Джон. Все послания, которые передавались… – опять пауза, – я всегда расценивал как приказ. И тут, мне заявляют, что я могу согласиться, но могу и отказаться. И ты при этом мотивируешь меня слишком личностно, для того, чтобы я расценивал это как работу, необходимую всем, а не лично тебе.

Погорельский встал, походил по комнате, заложив руки за спину. Джон молчал. Через некоторое время Гарвич всё же изрёк:

– Возможности отказаться, находясь в отлёте, не будет, потому что не будет возможности вернуться. Я гарантирую тебе, что задание направленно на общие цели и моих личностных мотивов тут нет. Можешь расценивать это как приказ.

Они помолчали. Погорельский задумался над фразой «не будет возможности вернуться…» Она вообще могла любого испугать. Наверняка, возможность была, но уже после окончания дела.

Потом Джон продолжил:

– Я собираюсь сделать то, что напрямую будет влиять на нашу независимость. Доселе не было ни таких целей, ни задуманных мною масштабов. Возможно, на кон сейчас поставлено существование землян как таковых.

Ян остановился и оглянулся на Джона. Последняя фраза звучала крайне тревожно.

Он решил, что стоит принять авантюрное предложение – и отправиться вместе с Джоном в неизведанное. В принципе, ему ничего не стоило переночевать здесь: его никто не будет искать: кроме Мишеля у него, фактически, не было друзей, не было у него и «второй половины», домашних животных он тоже не держал – при его образе жизни и работе было бы большой безответственностью заводить питомцев. Что же касалось неизвестной акции, то некое интуитивное чувство заставило Погорельского склонить чашу весов своих раздумий в сторону согласия с Гарвичем – словно тумблер переключился в положение «да».

– Хорошо, я согласен.

– Тогда утром я жду тебя.

– А как же легальная работа?

Джон, молча, задумался, потом спросил:

– Ну, насколько я знаю, на работу тебе через два дня, так?

Погорельский кивнул.

– Что могу сказать… Тебя хватятся… Но вряд ли к тому моменту тебе захочется вернуться. Да и вернуться ты не сможешь. Вылет завтра. Ян, зайди ко мне утром.

Погорельский подумал ещё немного, и сказал:

– Думаю, нам предстоит ещё много потрудиться…

Погорельский запустил руку в пакет, достал оттуда яблоко и с громким хрустом откусил от него почти половину. Сделав рукой прощальный жест, он вышел из номера и отправился по коридору к себе.

Номер Погорельского полностью копировал номер Гарвича. Тут и догадываться не надо было – все номера выполнены под копирку, распределения на «стандарты», «люксы», «полулюксы», и прочей градации не было. Да и зачем, когда в Азуре все равны? Равенство во всём – от номеров гостиниц, до места секретаря Совета. Идеальный коммунизм.

Утром, по своему обыкновению, Ян поднялся рано. Про себя отметил удобство самозаправляющегося покрывала кровати. Он решил: «Человечество со времён Шумерской цивилизации спит на кроватях, а привести электричество в кровать даже Тесла не сообразил. Неужели нам нужно было столкнуться с более развитой цивилизацией, чтобы хоть как-то догадаться до этого?» Солнце только-только поднималось, поливая космопорт, который был виден из окон гостиницы, кроваво-красным светом. На металлических тушах кораблей красные блики отражались, словно сгустки крови. Он вспомнил, что Сюзанна называла его Солнцем, и эта ассоциация с кровью, придуманная им самим, ему не понравилась. «Если солнце вот так разливает кровь, тогда чего ждать от меня?» – подумал Ян.

На часах было шесть утра. Время встречи оговорено не было, Джон ограничился своим обычным «с утра». Насколько помнил Погорельский, обычно это означало «сразу после завтрака», и, если завтрак начинался в семь, значит, в семь пятнадцать нужно было быть у Джона как штык. Завтрак не возился в каждый номер отдельно – в общей столовой гостиницы накрывался так называемый «общий стол» – по сути, тот же шведский, но азурцы намеренно изменили название: ни одно слово не должно было напоминать о прежнем распределении людей по нациям, ни единого напоминания о былом неравенстве, даже географическом.

За завтраком Погорельский планировал встретить кого-то из коллег по сопротивлению – не втроём же они улетают с планеты – хотя бы самих Джона и Сюзанну, но ни одного знакомого лица он так и не нашёл. Ян предполагал, что вероятнее всего, кто-то из боевой группы должен полететь с ними, ну и наверняка пара человек из разведки, хотя последних он никогда не видел в лицо.

Джон уже ждал Яна, когда тот позвонил в его дверь. Он открыл Погорельскому дверь, и сел за стол, как и сидел до этого, обхватив голову руками.

Кроме них в комнате оказалось ещё двое мужчин, уже одетых в лётные комбинезоны, одного из них Ян знал по боевой работе, это был Эндрю Кла́йфтон, такой же боевик, как и Ян – они не раз участвовали в акциях вместе, второго Погорельский видел впервые. Незнакомец назвался как Ху́го Ба́ргас. Погорельский что-то слышал про него, якобы он являлся начальником разведывательной службы сопротивления, но никогда не видел его, ни вживую, ни на фотографиях – Гарвич умел хранить конспирацию внутри сопротивления, безопасность для него была превыше всего.