Пропавшие сокровища

- Не «сэр», а «мсье», - снисходительно поправил его Кортец. - Этого обращения во Франции многие не любят. Да и не только во Франции.

- Понимаю, мсье…

Зашуршала шелковая юбка. Вошедшая Мадлен сразу же поняла, что молодой американец не напрасно истратил на нее доллар.

- Мадлен! Князь Джейк Бельский будет у меня завтра в десять утра, - напыщенно произнес Кортец. - Просите его прямо в кабинет.

Мадлен грациозно сделала перед князем Джейком Бельским книксен.

В КАФЕ «ГУИНПЛЕН»

В тот же день Педро Хорхе Кортец посетил кафе «Гуинплен». Он давно здесь не был, но завсегдатаи кафе сразу узнали его. Это были «маршаны» - перекупщики картин, небогатые антиквары; художники - молодые и уже много лет «подающие надежды»; натурщицы; любители картин и редкостей. В кафе, как всегда, было шумно, но шум усилился, когда в дверях показалась массивная фигура Кортеца. Среди посетителей было немало тех, на ком мсье Кортец иногда неплохо зарабатывал, и тех, кто заработал (но не очень много) с его помощью. Послышались возгласы:

- Ого! Дон Педро собственной персоной!

- Великий конквистадор из Стамбула!

- Салют, мсье Кортец! Присаживайтесь…

Отвечая на приветствия и помахивая волосатой рукой, на пальцах которой сверкали камни перстней, мсье Кортец внимательно искал среди завсегдатаев кафе того, кто был ему нужен.

- Он кого-то ищет… - сказала маленькая натурщица с большим черепаховым гребнем в золотой копне волос.

- Да, и уж, наверно, не тебя, - ответил ей молодой весьма кудлатый художник со старинным жабо вместо воротничка и с большой пиратской серьгой в левом ухе.

- Кто-то сегодня заработает, - меланхолично произнес старый «маршан», провожая Кортеца кислым взглядом. - Это ловкач!..

К Кортецу подошел буфетчик, круглоголовый человек в белом переднике:

- Мсье Кортец, вы кого-то ищете?

- Да, мсье Птибо, - рассеянно ответил Кортец. - Мне нужен профессор Бибевуа.

- Он уединился. Что-то пишет в бильярдной.

- Мерси… - Кортец хотел пройти в бильярдную, но, словно вспомнив о чем-то, спросил: - Он должен вам, мсье Птибо?

Буфетчик развел руками:

- Как всегда, мсье Кортец.

- Много?

- Неделю уже не платит. Три тысячи франков. При нынешнем курсе это, конечно, не так уж много, но…

- О, да-да! Узнаю профессора! - Кортец похлопал буфетчика по плечу. - Не унывайте, мсье Птибо. Может быть, мне удастся это дело уладить.

Он прошел в соседнее помещение. Здесь стояла относительная тишина, слышно было лишь, как белые шары на зеленых лужайках бильярдных столов, сталкиваясь, стреляли, словно пистолеты в тире. Время от времени маркер торжественно возглашал:

- Карамболь, мсье Роже! Тридцать два!

- Карамболь, мсье Капо! Шестнадцать!

- Удар не засчитан.

В углу, подле стойки с киями, у подоконника, примостился на вертящемся стуле пожилой человек, облаченный в невероятно потертую визитку. Худобой своей, чахлым лицом, острой бородкой и похожими на пики усами он напоминал Дон-Кихота, а длинными руками и большими оттопыренными ушами - орангутанга. Его стриженый и угловатый череп посеребрила седина.

Человек быстро писал: перо его авторучки стремительно скользило по бумаге, а исписанные листы он небрежно отодвигал в сторону. Это и был Леон Бибевуа, которого все знакомые называли «профессором», хотя еще десять лет назад он был изгнан из последней гимназии за пристрастие к крепким напиткам и нигде не преподавал.

Кортец хорошо знал этого странного человека, обладавшего энциклопедическими познаниями и феноменальной памятью, неудачника, пьяницу, но в свое время очень неплохого педагога. Бибевуа великолепно изучил историю человечества и историю всех видов искусства. Не глядя на подпись, он мог безошибочно назвать автора картины (если тот был, конечно, известен), и для этого ему даже не надо было видеть картину раньше. Он знал также все, что касалось мировой литературы и в особенности литературы древней. Кроме того, Бибевуа в совершенстве владел языками, на которых уже давно никто не говорил: латынью, древнегреческим и санскритом.

Кортец часто пользовался консультацией Бибевуа и, не взирая на странности «профессора», с уважением относился к нему. Сейчас он видел, что Бибевуа увлечен какой-то работой. Обычно высокомерный и бесцеремонный с бедняками, Кортец все же не решался окликнуть его.

- Мсье Кортец! - не оборачиваясь, сиплым голосом сказал Бибевуа. - Вы хотите помешать мне работать?

Кортец догадался: Бибевуа увидел его отражение в темном стекле окна.

- О нет, профессор! Я подожду…

- Вам придется ждать еще час. Я пишу статью за одного идиота, облеченного ученой степенью бакалавра.

- Это интересно. Какая тема?

- Палеографическое исследование эволюции заглавных букв в минускульном письме девятого века.

- О ла-ла! - с уважением воскликнул Кортец. - Что же это за письмо? Кто его автор?

- Вы невежда, мсье Кортец! - просипел Бибевуа, не переставая строчить свою статью. - Это не чье-либо личное письмо, а тип латинского рукописного письма. Выражаясь современным языком, это шрифт, которым написано большинство рукописей латинских классиков.

- Понимаю, профессор. Я пришел не вовремя, но, кажется, кстати. У меня та же тема, - стараясь говорить возможно мягче, сказал Кортец.

- Тоже статья?

- Нет, консультация… Со мной древняя рукопись.

Бибевуа перестал писать и быстро повернулся на своем кресле:

- Покажите.

Кортец передал ему свернутый трубкой пергаментный лист. Сейчас этот лист был прикреплен к ватманской бумаге, и оборотная сторона его оказалась закрытой. Бибевуа поправил очки и впился своими пронзительными глазами в пергамент. Через минуту он поднял голову и молча посмотрел на Кортеца.

- Подделка? - тихо спросил Бибевуа.

Кортец развел руками:

- Не знаю. Это вы должны мне сказать.

Бибевуа вскочил, подбежал к настольной лампе и сунул свой острый нос в самый пергамент. Затем, суетливо пошарив по карманам, он извлек лупу и снова припал к листу.

Кортец медленно подошел к нему.

Бибевуа долго разглядывал лист в лупу. Он был явно взволнован.

- Невероятно! - наконец воскликнул он. - Подлинник!.. Вы знаете, что это?

Кортец неопределенно шевельнул своими мохнатыми бровями:

- Приблизительно…

- Это первая страница книги, которую считают погибшей. Вместе с другими сокровищами византийской столицы она была вывезена в Рим из Константинополя в середине пятнадцатого века. Дальнейшая судьба ее неизвестна! - патетически произнес Бибевуа. - Этому пергаменту цены нет. Как он к вам’попал?

- Я вам потом расскажу, профессор, - уклончиво ответил Кортец. - А что здесь написано?

- Извольте! Вот точный перевод. Киклос. Антология византийских поэтов. Эпиграммы элегические, сатирические и любовные, собранные Агафием, юристом и поэтом.

- Интересно… - задумчиво произнес Кортец.

- Какая прелесть! - с восхищением сказал Бибевуа, разглядывая эмблему древнего титульного листа. - Но где же вся книга?

- У меня есть надежда, что с помощью титульного листа я найду всю книгу! - многозначительно произнес Кортец и взял из рук «профессора» пергаментный лист, когда тот пытался отодрать его от ватманского листа.

- Вы хорошо заработаете, если найдете ее. За такую книгу богатые коллекционеры дадут много денег, - сказал Бибевуа.

- Примерно?

- Оценщиком меня возьмете? - хитро подмигнув, спросил Бибевуа.

- Возьму.

- Смотрите! Без обмана… Эта книга должна стоить не меньше ста тысяч долларов. Мой гонорар скромный - два процента…

Кортец похлопал Бибевуа по спине:

- Я люблю вас, профессор. И потому я готов уже сейчас внести часть вашего гонорара.