Страница 5 из 6
- Слушай, это ж Пороськова!!! - опешила Злата, - пошли скорей отсюда, а то не дай Бог нас заметит!
Злата потащила Таню прочь от эпицентра опасности. Но оказалось слишком поздно - они были обнаружены. Ира Пороськова внезапно прервала своё выступление на самой высокой ноте и кинулась с табурета, как тигрица наперерез добыче.
Раскидывая зевак, она с размаху рухнула на колени перед остолбеневшей Таней, не заботясь о чистоте асфальта и судьбе тюлевой юбки. Воздев руки к высоким небесам трагическая примадонна сегодняшнего празднества возопила, обращаясь одновременно к окружающему ареопагу*, (Ареопаг* с др. греческого - судилище, собрание, высший судебный орган в древних Афинах) а, заодно и к Аполлону, взирающему на её высокое искусство с Парнаса:
- Это же она!!! ОНА!!! Посмотрите на неё! Она же - ПОЭТЭССА!!!
Выкрикивая сей жуткий приговор, мадам Пороськова пыталась поймать Танины руки дабы покрыть яростными поцелуями. Таня с расширенными от ужаса глазами выдёргивала руки из цепких лап психопатки и только разевала рот, изо всех сил пытаясь кричать, но крика почему-то не получалось. Злата рванула омертвевшую подругу и потащила прочь, как волчица-добытчица парализованного смертным страхом ягнёнка. Во след убегающим с поля брани дезертирам ещё долго словно расстрельный приговор неслось: "Поэтесса! Поэтесса!"
Финал поэмы...
После эпизода с бегством от произвола городской сумасшедшей, который, конечно, по прошествии стольких лет, кажется теперь совершенно невинным и даже забавным, в Таниной жизни произошло множество разных маленьких и больших событий. Многотрудная, но стремительная карьера редактора в крупном столичном издательстве. Неожиданное материнство и воспитание капризных мальчиков-близнецов. Стремительное замужество с изнуряющим разводом.
После продолжительного отсутствия в отчем доме пришлось Тане, ныне главному и очень ответственному редактору, вырваться из липких пут служебных обязанностей и навестить малую родину по весьма огорчительной причине. Старенькая мама слегла и тихо угасала. Врачи только разводили руками: "Ну, что вы хотите... Возраст..." А по тому, как они стыдливо отводили глаза в сторону, когда Таня пыталась всучить "скромную благодарность", можно было сделать чёткий вывод - дела совсем плохи. Однако сколько будет длиться это страшное безвременье: день, неделю, месяц, год (?) сказать определённо не мог никто.
Тане нужно было как-то срочно решать вопрос, ведь дела ждать не будут. Она провела у постели матери все нерастраченные за несколько лет рабочей гонки отпуска, временной лимит был полностью исчерпан. Начальство зверело, исполнители наглели, дети, оставшись накануне сдачи диплома без материнского пригляда проявляли искреннюю беспечность, что грозило неминуемым крахом... а о том, что творилось в квартире в отсутствие хозяйки, вообще можно было только догадываться. Перевозить мать после тяжёлого инсульта к себе - просто безумие. Оставался только один выход - найти надёжную сиделку "с проживанием".
Однако про "надёжных" пришлось забыть сразу после первого же знакомства с несколькими претендентками. Практически все они являли собой ярко-выраженных алкогольно-зависимых особ, что лишь искали место ночёвки. Попалась и одна весьма экзальтированная - актриса "временно на пенсии", которая стала выдвигать странные условия. Например, в качестве аванса потребовала рыжий парик из натуральных волос, а так же предупредила, что отказывается мыть и переворачивать больную, как и вставать к ней по ночам.
Так что Таня уже была согласна на любую условно-вменяемую женщину, лишь бы та обеспечила умирающей маме посильный уход. В этот момент отчаяния и постучалась в Танину дверь сутулая серая старушка в монашеском платке, длиннополом сером одеянии, с котомкой за спиной, словно кроткая богомолка, сошедшая со страниц классической литературы. Говорила она тихим дрожащим голосом, не окрашенным какими-либо эмоциями. В движениях была нетороплива и даже слегка заторможена. Такой вывод Таня сделала, когда наблюдала, что гостья долго настраивается, перед тем, как сделать шаг или переступить порог.
Ещё больше удивило то, что сняв с головы многослойный покров, она оказалась бритой наголо. Однако, несмотря на уставшее измождённое лицо, женщина была не такой уж ветхой старицей, какой показалась на первый взгляд.
- Вы не сомневайтесь, я всё как надо сделаю. Не первый год в сиделках. А что? Дело нужное, благородное даже. Я и уколы делаю, но только внутримышечные, а в вену не умею. От пролежней, от застоя в лёгких - всё знаю...
Только когда гостья заговорила, скорее не по внешним приметам, а по характерному пришепётыванию, Таня с ужасом угадывала в ней Ирку Пороськову. Чем дольше Таня вглядывалась в неё, тем больше убеждалась - это без сомнения была она, пусть исхудавшая до неузнаваемости, пусть в старушечьих лохмотьях, но - она! Припомнив их последнюю встречу, когда им со Златой пришлось убегать под безумные крики, женщина невольно поёжилась. Однако контраст той разукрашенной ведьмы и этой смиренной послушницы был столь разителен, что Таня решилась спросить:
- Ирина, что с вами случилось?
Странница застыла, словно звук собственного имени стал волшебным заклинанием ненадолго её заморозившим. Очнувшись, она стала тихо, не поднимая глаз, вещать свою историю, словно с трудом припоминая. Рассказ получался обрывочным и монотонным, казалось, что Ирина когда-то давно заучила неинтересный текст наизусть и теперь рассказывает по мере необходимости без всякой на то охоты.
- Последние годы перед больницей я жила в тумане... Квартиру продала... зачем-то... Сын с армии пришёл, а жить негде... Вычеркнул он меня... до сих пор... не знаю даже, где он... Больницу только вспышками помню... Но вот однажды... очнулась я. Вот представьте, будто вы спите, а вас будит резкий паровозный гудок. Так меня вот разбудили. Вижу, вдруг прямо мне в лицо, огромный чёрный рот орёт, как у рыбы-кит... А я чего-то говорю-говорю-говорю, остановиться не могу, а тут ка-ак ртина гаркнул, так смогла - смолкла. Пригляделась, а это наша врачиха меня за плечи трясёт и вопит, громко, прям в лицо. Тут-то пелена с меня и спала. Оказывается, как мне потом рассказали, зашла я на какой-то врачебный консилиум и давай им свои стихи читать без остановки, пришлось нашей врачихе вот таким способом меня в чувство приводить. И надо отдать должное, сработало!
Прямо из психушки меня в один дом взяли за парализованной ухаживать. Я там лет пять жила, пока моя пациентка не умерла, до конца я с ней была. С тех пор по людям и живу, помогаю, чем могу. А мне даже нравится. Польза, опять же от меня какая! - Ирина слабо улыбнулась, но улыбка не сделала ей лицо весёлым, - вы не сомневайтесь, у меня и чистота, и лекарство и питание - всё по расписанию. Довольны будете.
- Ну, а как же ваше заболевание, Ирина? Вы уверены, что можете себя контролировать? - скрывая тревогу в голосе, поинтересовалась Таня.
- Да что вы? Не беспокойтесь. Я же на таблетках. Пожизненно. У меня и пенсия, и группа присвоена. Рецидив со мной только один раз за всё время и случился. Тогда на празднике. Ну, вы, наверное, помните. А сейчас, хорошо - в стабильной ремиссии. К врачихе своей регулярно наведываюсь, так что не волнуйтесь, мама ваша в надёжных руках.
- Ну, а может, пожелания у вас какие-нибудь есть, - с опаской спросила Таня, памятуя о рыжем парике в качестве аванса, - у мамы бессонница, бывает очень беспокойной.
- Да нет, что вы... какие ещё пожелания... Я ведь тоже по ночам не сплю, всё больше работаю... поэму срочно нужно закончить, совсем немного осталось, а главное, финал я уже придумала.
Ирина вдруг встрепенулась, ожила. Выпрямив спину и просветлев лицом, словно стоя под яркими софитами большой сцены, одаряя каждым словом, как бриллиантом, вдохновенно продекламировала: