Страница 19 из 72
К автомобилю Алексей не вернулся, постоял у будки, и двинулся к пешеходному переходу. Пока он ждал зеленого света светофора, я заперла машину и пошла вперед. Едва не налетев на мужчину, несущего в руке авоську с хлебом, поняла, что почти бегу и заставила себя остановиться. Нет ничего более привлекающего внимание, чем бегущий человек. Алексей перешел дорогу и направился к автобусной остановке.
Раздался автомобильный сигнал, какой-то замешкавшийся пешеход в плаще и резиновых сапогах бросился через проезжую часть на желтый свет, торопясь на остановку.
Я последовала за ним, очень надеясь, что Сельников не пересядет на автобус или трамвай. Но даже если так, машина все равно быстрее, догоню, главное заметить, на что именно он сел. Но уезжать Алексей (или Михаил, хотя мысленно я все равно продолжала называть его первым именем) не спешил, сидел на скамейке, и вроде бы никуда не торопился.
Пузатый автобус подкатил к тротуару, раскрыл двери и в салон стали подниматься люди. Не очень много, время уже позднее. Пара рабочих в спецовках, женщина с корзинкой, девушка в шапке, за руки которой цеплялись две девочки в клетчатых пальто. Бабка с граблями наперевес наоборот отошла от тротуара, как и не очень трезвый дядька в вытянутых на коленях трениках. Сельников опустив голову, рассматривал что-то у себя под ногами, и я быстро прошла мимо лавки.
Тротуар имел форму полукруга, люди, ожидавшие транспорт напротив белых стен Спасо-Преображенского монастыря, стояли словно на выступающем языке, к которому один за другим подъезжали автобусы. Прятаться особо было негде, а потому я отошла к самому краю и остановилась за спиной полной шумно дышавшей женщины, у ног которой стояло закрытое мешковиной эмалированное ведро. Звякнув, мимо проехал трамвай.
Вдоль дороги стали зажигаться фонари. Минут через десять Алексей встал и направился к проезжей части. В этот момент к остановке подъехал троллейбус, и еще добрый десяток человек пошло в том же направлении, только мужчина не стал подниматься в салон, а остановился у столба, на котором висели круглые часы.
Как на свидании, – подумалось мне.
И словно в ответ на мои мысли с другой стороны к столбу подошел мужчина в очках, делавших его похожим на филина. Низкорослый, лысоватый он тем не менее не производил впечатления человека пользующегося общественным транспортом. Слишком легким был его пиджак для такой погоды, слишком дорогим на вид.
Мужчины пожали друг другу руки, немного натужно для добрых знакомых, и отошли к козырьку остановочного комплекса.
Полной женщине чем-то не понравилось место, и, подхватив ведро, она переместилась на три метра вправо. Я, стараясь не торопиться, зашла за нетрезвого парня в трениках. Алексей как бы невзначай оглядел остановку и, расстегнув куртку, откинул полы перед очкариком. Тот склонился вперед.
Наверное, я что-то пробормотала, потому что пьяный мужчина обернулся, распространяя вокруг запах дешевого портвейна.
Вот оно. Сельников – барыга, перекупщик. Не знаю, что он продает, но судя по красным двадцатипятирублевкам, перекочевавших их одних рук в другие, сделка прошла успешно.
Я почувствовала удар в плечо, и пьяный голос протянул:
– Эй, лялька, – второй толчок. – Гыть со мной!
Он говорил развязно и громко, так что все начали оборачиваться – толстая тетка, и старуха с граблями, Алексей и его уходящий в сторону Первомайской покупатель. Сельников нахмурился и что-то проговорил, наверняка ругательство, но фыркнувший двигателем автобус заглушил звуки. Пьяный попытался подхватить меня под локоток, но качнулся в сторону и едва разминулся с черенком от граблей, которые тащила спешившая бабка.
Сельников быстрым шагом направился обратно к светофору. Я бросилась за ним, не представляя, что будет, когда догоню. Бросилась и налетела на полную тетку, которая в очередной раз решила сместиться. Женщина упала, тоненько заголосив, ведро опрокинулось, и красноватые картошины раскатились по тротуару. В любое другое время я бы остановилась, извинилась и помогла подняться, смиренно выслушав все, что она решит сказать. Но не сегодня.
Когда я выбежала к светофору, Алексей уже садился в машину. Открыть и завести копейку дело двух секунд, но за эти секунды москвич успел выехать на перекресток, и уйти на Московский проспект.
Что будет, когда я его догоню? Прижму к обочине и заставлю остановиться? Серьезно? Самой смешно. Тогда что? Буду преследовать, пока не остановится? Еще куда ни шло. И снова – что дальше? Пригрозить милицией, если он откажется разговаривать? Если не скажет, где Алиса и Кирилл то пойдет под суд. С барыгами обычно не церемонятся, статья-то с конфискацией.
И тут меня до меня дошло. Ноги стали ватными, и машина заглохла. Догадка объясняла все: деньги на сберкнижке, отсутствие работы и исчезновение. Муж называл Сельникова коллегой, может, так и было? Только работали они отнюдь не на заводе. Кирилл мог торговать, мог нарушать закон и мог исчезнуть, если грозило разоблачение.
Я снова завела машину, и выехала на перекресток. Это все меняло. И разговор с Алексеем, если таковой состоится, пройдет совсем в другом ключе. Никаких угроз, никакой милиции, только просьба, только убеждение. Я не враг своей семье.
Некстати вспомнился рассказ бабушки, как в неурожайный год ее сосед припрятал в погребе мешок колхозной картошки. За эту захоронку его объявили врагом народа и сослали на Колыму. Жена сразу подала на развод, а вот сын… Сыну пришлось почти так же плохо как отцу. Чтобы не говорили, но с детьми не разводятся. Конечно, времена уже не те, но иногда такие инциденты еще случались, появлялись статьи в газетах или репортажи в новостях, но всегда где-то далеко, всегда не с нами, но… Это «но» заставляло предполагать худшее.
Прямой, как стрела Московский проспект был частично освещен. Красный запорожец перестроился и свернул направо, позади мигнула фарами такая же копейка, прося либо поторопиться, либо освободить дорогу. Светлый москвич опережал меня на пару сотен метров.
Я прибавила газу. Было кое-что не вписывающееся в новую теорию. Например, никогда и никем не выдававшийся паспорт. Если Кирилла поймают, вопросов ему зададут очень много. Ведь если его помают, могут обнаружиться и другие странности вроде острых ногтей или того, как Алиска шипит на незнакомых людей и бродячих собак. Внутри все сжалось, опять вспомнились бабкины россказни, которые непременно должны были научить подрастающее и практически потерянное поколение, жизни.
– «Их поднимут на штыки», – произнес ее голос у меня в голове.
К горлу подкатила тошнота. Надо успокоиться. Какие штыки, скажите на милость?
– «Как зверей», – добавила мертвая бабушка.
– Хватит, – сказала я себе. – Хватит придумывать. Ничего не будет.
Проспект уходил на юго-запад города, и чем дальше, тем реже встречались работающие фонари. На секунду показалось, что я упустила москвич, но уже через минуту, светлую машину, осветили чужие фары. Алексей включил подворотник, намереваясь остановиться у тротуара, и я с облегчением последовала его примеру.
Мы успели доехать до «Крестов», местность назвали по Крестобогородскому храму, что стоял на въезде в город, и по особоценному кресту, что там хранился. Москвич подкатил к тротуару перед остановкой, и желтый свет покачивающегося фонаря осветил машину. Я ударила по тормозам и застонала. Москвич был другой светло-желтый. Водитель, мужчина средних лет с кудрявыми волосами, опустил стекло и громко спросил у стоявшей на остановке женщины:
– Далеко до Борисцева?
Упустила! Я стукнула кулаком по рулю. И пусть на помощь Сельникова рассчитывать особо не приходилось, неудача имела горький привкус.
Женщина покосилась на машину, оглянулась и успокоенная наличием еще двоих ожидающих ответила:
– Да нет, – она махнула рукой, – Напрямки через Карабиху до Космодемьянска, а там указатель увидите, – а потом, нахмурившись, добавила, – наверное.
– Ежели до Юково доберешься, разворачивай, проскочил, – добавил стоящий поодаль мужик, прикуривая сигарету.