По исчезающим следам

Но тогда я этого еще не знала, Святые, как много я еще не знала.

Двадцатый дом по улице Чкалова был обычной пятиэтажкой. Святые, иногда я думала, что весь мир состоит из пятиэтажек, сложенных из серых кирпичей. На первом этаже «Хозтовары», на остальных квартирки по типу той, в которой мы жили с Кириллом.

Воспоминание, от которого защемило сердце. И я вышла, хлопнув дверцей автомобиля. За спиной проехал трамвай, тополя чуть качали голыми ветками на осеннем ветру, две женщины прошли по тротуару, у одной в авоське лежали зеленые яблоки. Когда исчезла моя семья, мир не остановился, он продолжал жить.

Я свернула за угол дома, обычный двор со скрипучими железными качелями, сейчас пустыми и усыпанными влажными листьями. Зеленые лавочки, сейчас пустые, увядшие кусты шиповника в палисадниках.  Второй подъезд, третий этаж, двадцатая квартира, крайняя левая дверь на прямоугольной лестничной клетке. Я в нерешительности замерла напротив, протягивая руку к звонку. Кто откроет дверь? Алексей Сельников? Или М. Твердин, который вряд ли сможет мне помочь? А может, они оба в одном лице?

Внезапно накатил страх. А что, если это ошибка? Что если вся затея с номером просто чушь? Вряд ли можно внятно объяснить незнакомому человеку, почто меня сюда черти притащили. Но я ведь слышала голос Алексея, разговаривала с ним. И он узнал меня. Узнал! Почему-то сейчас телефонный разговор казался выдумкой, вывертом измученного разума, хватающегося за соломинку.

Нет! Я тряхнула головой и нажала на кнопку. Не имеет значения, отступить сейчас, значит, сдаться. Понимание этого пришло столь неожиданно, что палец на звонке дрогнул и раздавшийся за дверью пиликанье, чуть смазалось.

Ти-лиииинь.

Пусть этот визит окажется бесполезным, я найду что-нибудь еще. Другой номер, другой адрес, вспомню другого человека. Но уже не отступлю. Впервые с того дня, как они исчезли, я поняла, что все еще живу, что дышу, что действую. Надо найти их, чего бы это ни стоило.

Как легко оказалось давать обещания, пока цена не названа.

Замок щелкнул, и я расправила плечи, проговаривая про себя, что скажу, если увижу незнакомца. Но этого не понадобилось. Дверь открыл Алексей.

– Ты? – процедил он. – Я же сказал: забудь.

– Где они? – я сделала шаг вперед, почти упираясь рукой мужчине в грудь. – Где?

– Нигде, – почти прошептал он и вдруг толкнул меня в грудь, заставляя отступить. – Зачем пришла? Жить надоело? – он покачал головой, – Все бабы – дуры.

А я только сейчас заметила, что он полностью одет, в пальто и ботинки, на голове клетчатая кепка.

– Тебе что денег мало? – спросил он, захлопывая дверь, – Или ты еще счет не проверила? Избавь меня от своего присутствия, проверь, козой прыгать будешь. Вмиг о муженьке и спиногрызке забудешь.

– Где они? – упрямо повторила я, жаль только, что решимость в голосе сменилась дрожью, – Говори, а то…

– О, – издевательски протянул он, – Угрозы. Как интересно, – Алексей вдруг схватил меня за воротник куртки, и снова толкнул.

Железные перила впились в поясницу, от неожиданности я икнула и невольно оглянулась, третий этаж, еще одно усилие и костей не соберу.

– А ты не подумала, что устранить проблему проще, чем решать ее. Кто теперь тебя защитит?

– Милиция…

– Что милиция?

Он расхохотался, только вот смех этот звучал зло, с капелькой испуга. Не знаю, почему я так решила. Может потому, что руки мужчины продолжали подталкивать меня за край, но взгляда он избегал.

– Слушай сюда, женщина. Уходи, и не возвращайся. Слишком многие хотели бы знать, что он нашел в человеке, и они не постесняются разобрать тебя на запчасти.

– Это вы послушайте, я прямо сейчас пойду к следователю, я… – он выпустил воротник и сжал руку на горле, – кххх.

– Я предупредил, – пальцы разжались, и я судорожно вздохнула, – Больше разговоров не будет.

Алексей отступил, поправил пальто и стал быстро спускаться по лестнице. «Так-так-так» – слышался перестук ботинок по каменным ступеням.

Я обхватила себя руками и, отступив от перил, прислонилась к коричневой стене. Все было неправильно. Перед Алексеем стоял не следователь, а всего лишь брошеная жена. Он мог разыграть незнание, или вообще, отказаться разговаривать. Но угрожать? Да еще так непонятно.

Моя ошибка, не надо было лезть напролом, надо было присмотреться, расспросить соседей. Словно я в фильме про разведчиков. Глупое ощущение.

Шаги отдалились и стихли, хлопнула подъездная дверь. Спустившись на один пролет, я выглянула в окно. Мужчина быстрым шагом направился к белому Москвичу, стоящему за детскими качелями. Я вытащила ручку и прямо на ладони записала номер, смутно представляя, какой с этого будет толк. Машина дернулась, показалось, что Алексей смотрит на меня сквозь лобовое стекло, и я отпрянула. Автомобиль выехал со двора.

Он не соврал, больше разговоров не было.

Я спустилась еще ниже и остановилась между первым и вторым этажом. Здесь на стене висели почтовые ящики. Все разные с неровными подписями выполненной обычной краской, запертые на внутренний поворотный замок. В том, на котором написана кривая двадцатка, что-то лежало. Я постояла напротив, посмотрела вниз, вверх, в окно, двор оставался пустым, прислушалась, ни одна дверь не хлопнула. Вытащив связку ключей, я засунула плоский между стенкой и крышкой ящика, стараясь отогнуть язычок замка. Железо заскрипело, на пальцы посыпалась отставшая краска. Чуть усилить нажим. Ящик еще раз чуть жалобно скрипнул, и крышка упала, стукнувшись о стену. У нас с Кириллом такой же, и пару раз мне даже удавалось терять ключ. Язычок замка был чуть искривлен, на краске белели свежие царапины.

Я достала почту, и аккуратно прикрыла крышку, конечно, если присмотреться, видно, что ящик вскрыли, но меня это уже не волновало.

Улов оказался невелик, вернувшись в машину, я отложила на соседнее сиденье «Комсомольскую правду», минуту подержала в руках извещение, что в дачный поселок через два дня привезут газ, и остановилась на счете за телефон. Он был выписан на знакомый номер, на имя Михаила Юрьевича Твердина.

Негусто. Теперь я знаю, как зовут Алексея, знаю адрес, телефон и то, что у него есть участок в поселке Юково. Дальше что? Я стукнула кулаком по рулю, прикрывая глаза, заставляя себя думать.

Мне нужны не его квартиры и дачи, мне нужно, то что у него в голове. Но вряд ли он этим поделится. Остается оно – ждать, и смотреть во все глаза. Может, удастся заметить то, что приведет к Кириллу. Или увидеть то, что позволит разговаривать с Алексеем – Михаилом со стороны силы, что, честно говоря, еще сомнительнее первого. Заводя машину и отгоняя ее за палисадник, я вновь почувствовала себя героиней фильма.

Сельников-Твердин вернулся ближе к вечеру. Лавочки у подъезда были заняты старушками, с которыми мужчина вежливо поздоровался. Впрочем, бабушки долго на холоде не просидели, и спустя час, двор опустел. Я не сводила глаз с двери подъезда. И та открылась, полный мужчина вышел погулять с собакой, а еще через пять минут школьники, стукая друг друга портфелями, скрылись внутри.

Я ждала, стараясь не поддаваться желанию снова позвонить в дверь и просить, а может, и умолять мужчину поговорить со мной. Стало темнеть, в окнах зажегся свет. Но я знала, что не уеду, даже если придется заночевать в машине.

Алексей вышел без десяти семь. На этот раз на нем был спортивный костюм и видавшая виды куртка, вместо пальто и костюма. Он направился к Москвичу, но я была готова. Завела машину чуть раньше, и выехала со двора первой, едва не лопаясь от гордости за собственную сообразительность. Правда, потом пришлось чертыхаясь разворачиваться через трамвайные пути, потому что он поехал в другую сторону.

Первую остановку мужчина сделал в центре на площади Подбельского, сейчас она переименована в Богоявленскую. Как страну мотнуло от политического реализма до религиозного экстаза, я благополучно пропустила. Сельников вышел из машины и закрылся в телефонной будке у здания почты. Я притормозила на противоположной стороне Комсомольской улицы. Сквозь стеклянную дверцу было видно, как мужчина набирает номер и минут пять очень эмоционально с кем-то разговаривает. Жаль услышать с кем и о чем, не было никакой возможности. Алексей с размаху опустил трубку на рычаг. Он был не то чтобы зол, а скорее раздражен и задумчив.