Кружилиха

- Ахмет.

Мирзоев повернулся, подскочил на сиденье: как только этот голос произнес его имя, он узнал его сразу.

- Товарищ комбат! - закричал он.

Машина вильнула и чуть не налетела на проходивший трамвай...

- Смотри, черт, - сказал, улыбаясь, комбат. - Ты меня второй раз закатаешь!

Мирзоев задохнулся, слезы брызнули у него из глаз.

- Постойте, - сказал он. Остановил машину около тротуара, повернулся к комбату, и прохожие замедляли шаг, наблюдая с удивлением, как в машине целуются долго и нежно шофер и седок.

- Нализались, - сказал кто-то.

- Вы живые! - восклицал Мирзоев.

- Да, брат, выпутался, - сказал комбат. - Ну-ка, поедем все-таки. А то мы вон толпу собрали.

- Я вас везу к себе, - сказал Мирзоев, берясь за баранку.

- В другой раз, - сказал комбат. - Мне в горисполком срочно.

- Завтра! - сказал Мирзоев. - Завтра я вас лично отвезу в горисполком к началу занятий. Сегодня не может быть никакого горисполкома. Я вас во сне видел сколько раз. Мы только заедем на минутку в магазин "Гастроном".

- Ладно, - сказал комбат, - только в горисполком все-таки сегодня, часа через два. Я всего-то на сутки. А водочки с тобой, по старой памяти, выпьем.

Мирзоев не стал рассказывать о том, что у него вырезана почка и что он воздерживается пить по этой причине: совестно выскакивать с какой-то почкой перед человеком, который так пострадал. Он заехал в магазин и купил всякой снеди на все деньги, какие нашлись в карманах. Потом доставил комбата к себе на квартиру, завел машину по соседству в пожарный гараж, чтобы была под рукой, и, запыхавшись, примчался домой. Он был в детском восторге, ему приходилось изо всех сил держать себя в руках, чтобы говорить связно.

- На-ка, выпей успокоительных капель, - сказал комбат, налив ему в стакан.

Мирзоев обеими руками принял от него стакан, глотнул в экстазе - с отвычки водка опалила ему горло и в самом деле несколько успокоила.

- Ну, как же вы? - спрашивал он счастливо, с любовью заглядывая комбату в очки. - Как вы?.. Где вы?..

Комбат рассказал, что работает в Москве по строительной части. На вопрос: "А как вообще жизнь?" - ответил:

- Да что. Время трудное, что же тут скрывать. Сам знаешь, какова международная обстановка. Ничего, переживем. Не такое переживали, вспомни-ка. - Он улыбнулся своей спокойной улыбкой.

- Международная обстановка - да, - сказал Мирзоев. - Нет, я в смысле вашего личного устройства. Вашего личного, чисто бытового устройства.

Комбат немного нахмурился.

- Ну, что ж личное, чисто бытовое, - сказал он. - Живу, как все. - И, оглядев стол, добавил: - А ты, кажется, устроился неплохо.

- Я живу очень хорошо, - сказал Мирзоев. - Не хуже директора, между нами говоря.

- Зарабатываешь слева, - сказал комбат. - Понятно.

- Знаете, - сказал Мирзоев, с тревогой почувствовав, куда ведет разговор, - иметь такую машину и такого директора, как у нас, и не заработать слева - это надо быть форменным идиотом.

Он достал еще свертки и выложил яства на тарелку.

- Слишком, слишком хорошо живешь, - сказал комбат. - Это тебе вредно. Откровенно сказать, - прибавил он, - я воевал не за то, чтобы несколько веселых парней могли зарабатывать слева и жить без забот.

- Я понимаю вашу мысль, - сказал Мирзоев, покраснев. - Я тоже. Я воевал за то самое, что и вы.

- Постой, - сказал комбат, откинувшись на спинку стула и глядя на Мирзоева черными очками, - ты же комбайнер?.. Ну да, комбайнер. Где же твой комбайн, лодырь собачий? Чего ты околачиваешься в директорских шоферах?

- Вы думаете, он меня отпустит?.. Ого!

- Да ты у него просился?

- Сколько раз, - не моргнув, сказал Мирзоев. - Слышать не хочет.

- Врешь, врешь, - сказал комбат. - Вижу, что врешь.

Он взглянул на часы и встал, обдергивая пиджак на фронтовой манер, как гимнастерку.

- Время. Вези.

- Еще пятнадцать минут! - вскричал Мирзоев. - Вы должны меня выслушать! Сядьте, я вас прошу! Наш спор не кончен.

- Да какой же спор? - сказал комбат добродушно. - Спора нет и не может быть.

Действительно, спора не было, но в душе Мирзоева под влиянием смущения, огорчения и водки поднялся такой вихрь, что ему показалось, будто они с комбатом ожесточенно спорят уже несколько часов.

- Вы должны выслушать, - твердил он, хватая комбата за плечи. - У каждого может быть своя точка зрения. Вы должны узнать мою точку зрения.

- Ладно, валяй, - сказал комбат. - Только быстро.

- Вы сядьте, пожалуйста. Такую вещь я не могу быстро.

Комбат терпеливо сел. Мирзоев перевел дух и заговорил вдохновенно.

Он был фантаст. Мысли рождались в его мозгу мгновенно.

Он сам был уверен, что исповедует то, что только что пришло ему в голову.

Почему люди жалуются на жизнь? Потому что они недостаточно активны.

Разве Советская власть говорит мне: "Не думай, я буду думать за тебя"? Да ничего подобного. Только дураку она говорит: "Поступай вот так-то, а то пропадешь". Умному она говорит: "Думай хорошенько, думай сам; все обдумай, а я тебе помогу". Я умный, я думаю сам.

Молодой человек хочет быть инженером. Держит экзамен и проваливается. Озирается кругом и видит, что еще успеет в этом году поступить учиться на агронома. Есть, видите ли, вакантные места, и смотрят сквозь пальцы на то, что он плохо знает алгебру. И только из-за того, что он плохо выучил алгебру, он идет учиться на агронома, когда он не отличает редьку от капусты. И пожалуйста - судьба человека испорчена. Он будет растить редьку и думать про эту редьку: чтоб ты провалилась. Вы скажете, что все-таки он молодой, что при нем остается и любовь, и физкультура, и хорошая погода, так что он все равно и с редькой будет счастлив. Я не так понимаю счастье...

Человек мечтает жить в Тбилиси, а живет тут у нас. Я его спрашиваю: почему же ты не живешь в Тбилиси? Он говорит: меня не прописали. Вы понимаете, его не прописали, он заплакал и поехал жить в этот климат... Могу я к нему относиться серьезно?

Мне говорят: почему не женишься, столько кругом девушек. Потому что я знаю, на какой я женюсь. Я ее еще не встречал. Если встречу завтра, то завтра женюсь. А если не встречу, то не женюсь ни на ком. Я не плыву по течению. Я выбираю себе жизнь.