Страница 97 из 103
Тоня поблагодарила и побежала к приисковому управлению. Там действительно стояла легковая машина, и водитель сказал, что если металлург, который вот-вот должен выйти, разрешит, он довезет девушку до города.
Ободренная, Тоня начала ходить перед высоким крыльцом управления. Теперь все будет в порядке.
«А как же я вернусь? — вдруг спросила она себя. — Ведь машина-то обратно не пойдет… Ну, как-нибудь! Найду доктора Дубинского, вместе что-нибудь придумаем!»
Металлург запаздывал. Тоня ходила до тех пор, пока у нее не начало мелькать перед глазами. Она сильно прозябла, захотела есть и спохватилась, что оставила пакетик с хлебом, данный матерью, на скамейке возле гаража.
Около часу дня она в тысячный раз повернула за угол управления и услышала голос шофера:
— Девушка, скорее! Сейчас поедем!
Тоня кинулась к машине:
— Пожалуйста, товарищ, подвезите меня! Мне в город!.. У нас учительница заболела, я за врачом.
Голос у Тони был просительный, робкий, но смотрела она на пожилого, усталого металлурга так, точно хотела сказать: «Попробуй только, откажи!»
Он молча нагнул голову, шофер открыл дверцу машины, и Тоня уселась в кабину.
Радуясь быстрой езде и сознанию, что наконец удаляется от поселка, она забыла о голоде и чуть не запела, но во-время спохватилась, сообразив, что около нее чужие люди. А петь очень хотелось, и песня состояла из двух слов: «скорей» и «вперед».
Это приподнятое настроение постепенно понижалось и сменялось новой тревогой. Час проходил за часом, а впереди неизменно лежал отрезок дороги, огибавшей гору. Когда же горы кончатся и дорога протянется далеко видимой, ровной лентой? Скорей бы уж выехать на равнину — половина пути будет пройдена.
Тоня начала вертеться в кабине, нетерпеливо поглядывая в окно. Шофер понимал ее нетерпение и бормотал:
— Сиди, сиди. Еще не скоро.
В город приехали около шести часов. Поблагодарив своих спутников, Тоня зашагала к здравотделу, стараясь идти быстро, хотя затекшие за долгую дорогу ноги плохо ее слушались. Она чуть не вскрикнула от досады, когда ей сказали, что сегодня работа конференции кончена и врачи разошлись. Никто не мог сказать, где остановился доктор Дубинский. Узнав адреса двух амбулаторий и поликлиники, она поспешила туда.
Город вырос за годы пятилеток из большого села. В нем не было ни церквей, ни старинных зданий. Прямые, широкие улицы, новые аккуратные дома… Говорили, что еще недавно на месте городского сада было болото, на месте треста — озеро, а на главной площади, где теперь театр, научно-исследовательский институт и поликлиника, паслись стада…
Проходя мимо магазинов, Тоня жадно взглядывала на витрины. Особенно привлекали ее выставки книг. Многие магазины уже закрывались. Если бы сейчас, сию минуту войти, можно было бы успеть порыться в книжных сокровищах. Но останавливаться нельзя… Тоня торопливо уходила от соблазнов. Прохожие заинтересованно поглядывали на румяную, рослую девушку в белом платке и длинном полушубке, с твердыми и ребяческими глазами. Она шла уверенно, не спрашивая ни у кого дороги, но по тому, как оглядывалась по сторонам, можно было понять, что это не горожанка.
Тоне решительно не везло: поликлиника была закрыта, а в амбулаториях она нашла только дежурных врачей, не имевших права отлучаться. Один из них дал ей адрес своего товарища, но, узнав, куда нужно ехать и что предстоит еще отыскивать машину, сказал:
— Ну, машину сейчас найти не так просто. Во всяком случае, сначала отыщите ее, а потом уже идите к врачу.
«Что же делать? Пойду в трест», — решила Тоня, снова очутившись на улице.
Все более тревожась, она почти побежала к тресту. Картины одна страшней другой преследовали ее… Надежде Георгиевне опять худо. Новикова и медсестра не знают, что делать. Сабурова задыхается, стонет… А не выполнить поручение Каганова тоже нельзя… Хоть бы в трест не опоздать…
Но в тресте было еще много людей, и даже «воевать», как выразился Михаил Максимович, ей не пришлось. Оказалось, что все знают о работах на Лиственничке и о том, что сегодня собираются брать пробу. Услышав, что Тоня — бригадир, молодой человек, взявший требование, посмотрел на девушку с уважением и сказал, чтобы она подождала, он сам все оформит.
К счастью, ждать пришлось недолго. Он скоро вернулся и провел Тоню в склад, где она получила тяжелый круг кабеля, тигли и банку с ртутью. Отыскали какой — то старый мешок, чтобы удобнее было нести кабель.
Когда Тоня вышла из треста, был девятый час.
«Куда же идти?» спросила она себя, остановившись у ограды, чтобы поправить сползающий с плеч мешок, и громко сказала:
— Знаю куда.
Она подошла к первому прохожему:
— Как мне найти обком партии?
Однако, отыскав большое белое здание обкома, Тоня оробела. Там, наверно, уже кончился рабочий день… А если и не кончился, удобно ли тревожить такого большого и занятого человека, как Василий Никитич?
«Да, удобно, — решила она через минуту. — Он к Надежде Георгиевне хорошо относится, и… вообще удобно».
Секретарь Круглова, хорошо одетая, спокойная девушка, с удивлением посмотрела на слегка запушенную снегом Тоню, на ее большой мешок. Тоне стало неловко под ее взглядом.
— Василий Никитич, наверно, уже домой ушел? — несмело спросила она.
Девушка улыбнулась.
— Домо-о-ой? — протянула она. — Василий Никитич раньше двух часов ночи домой не уходит. Только прием давно закончен. А вы откуда? С Таежного? Ну, присядьте. У него совещание. Как народ выйдет, я доложу.
Тоня села, с удовольствием вытянула усталые ноги. Бегая по городу, она не догадалась купить чего-нибудь поесть и теперь снова почувствовала, как проголодалась. Словно назло, секретарю принесли чай с аппетитными бутербродами.
Тоня отвернулась и стала глядеть на часы.
— Вы, может быть, есть хотите? — спросила девушка. — Я попрошу еще чаю принести.
— Нет, что вы! Я сыта, — поспешно ответила Тоня, принуждая себя свободно и открыто взглянуть на любезную девушку.
«Не хватало еще, чтобы со мной тут люди возились… Разиня несчастная!..» — сердито подумала она.
Тоня начала было дремать, но встрепенулась, услыхав громкие голоса и смех. Из кабинета Круглова выходили люди.
«Какие огромные всё дядьки!» — подумала Тоня. В полусне эти действительно рослые, плечистые люди показались ей великанами.
Она испугалась, что Василий Никитич уйдет, и окончательно проснулась. А он уже стоял перед ней, такой же аккуратно одетый и весело-озабоченный, каким Тоня видела его на прииске.
— Ко мне? — быстро спросил он и обернулся к секретарю — С Таежного, говорите? Везет нам сегодня на таежников…
«Когда же она успела сказать, что я с Таежного? Как я не слышала?» — удивилась Тоня.
— Василий Никитич, я… — начала она.
— Позвольте… — перебил ее Круглов. — Ну конечно же! Медалистка из таежной школы? Помню вас. Проходите в кабинет.
В просторном полутемном кабинете он сел за большой, освещенный лампой стол и указал Тоне на широкое кожаное кресло. По всей комнате в беспорядке стояли стулья. Два кресла, таких же, на какое села Тоня, почему-то отгораживали угол комнаты.
— Вас как зовут? — спросил Василий Никитич.
— Кулагина Антонина, — ответила Тоня, как бывало отвечала в школе.
— Да, да, Кулагина! — повторил он. — Горного мастера дочка. Хорошо ваш отец выступал тогда на вечере… Ну, слушаю вас.
Василий Никитич, директор наш, Надежда Георгиевна, опасно заболела, нужен врач, все амбулатории закрыты, поздно уже…
Тоня выговорила все это единым духом.
— Поехал врач к Надежде Георгиевне, да не один — еще профессора с собой повез, — ответил Круглов, чему-то улыбаясь.
— Как? — не поняла Тоня.
— Очень просто. Машина ваша сегодня тут была?
— Была… Шофер Трескин приезжал… Я с ним выехать опоздала.
— Ну вот. Я с вашим доктором Дубинским по телефону говорил и с профессором. Они уехали.
— Но вы-то как узнали, что больна Надежда Георгиевна? — недоумевала Тоня.