Страница 38 из 63
имущества, которое образовалось в части семей, принадлежащих к номенклатуре и высокооплачиваемым категориям служащих в
конце 30-х - 50-х годах в виде дач, мебели и т.д. (однако следует помнить, что эти показатели, сказываясь на общих по интеллигенции,
относились на деле к весьма ограниченному кругу семей). По обеспеченности основными бытовыми приборами семьи рабочих и
интеллигенции практически не различались (471)
Сферами, в которых отличие образованного слоя от остального населения было сколько-нибудь существенным, оставались разве что
некоторые ценностные ориентиры (472), круг общения (473) и поведение в быту. Последнее, обстоятельство, впрочем, получило
отражение в литературе только с середины 80-х годов, поскольку крайне невыгодно характеризовало "класс-гегемон"
социалистического общества. В 1971 г. из попавших в вытрезвитель 73% составляли рабочие и 5% - "не занятые трудом", 6% -
пенсионеры, 8%- служащие государственного аппарата и сферы обслуживания, 5%ИТР, 2%интеллигенция. 1%- студенты и
учащиеся (474). По опросам 700 школьников Красноярска "основными характеристиками образа жизни рабочих" оказались, например,
"высокая зарплата, проведение досуга с товарищами за бутылкой вина", тогда как в представлениях об образе жизни инженеров и
научных работников эти черты не были отмечены (475). В мотивах разводов семей рабочих первое место занимало пьянство,
служащих - мотивы психологического характера, связаные с межличностными отношениями (476). По таким видам поведения, как
попадание в вытрезвитель и хулиганство интеллигенция давала показатели, в 3-7 раз меньшие, чем ее удельный вес в населении (см.
табл. 185), причем отмечалось, что "наиболее криминогенной является группа квалифицированных рабочих" (477). Вообще, тот факт,
что по показателям преступности социальные слои советского общества отличались довольно сильно, тщательно замалчивался, но
был достаточно очевиден по образовательному уровню преступников (см. табл. 186) (478). Причем на долю интеллигенции
приходились в основном должностные и финансовые преступления, тогда как разбои, кражи, грабежи и хулиганство почти на 100%
оставались за представителями рабочего класса и колхозного крестьянства.
Хотя то место, которое занимал в советском обществе образованный слой, его качественные показатели и степень отграниченности и
отличия от остального населения не позволяют характеризовать его в целом как элитный и привилегированный, восемь десятилетий -
все-таки достаточно продолжительный срок, чтобы даже из числа советской интеллигенции успело сформироваться уже третье
поколение, т.е. слой лиц, способных выработать хотя бы и отчасти ущербное, но специфическое для интеллектуального слоя
самоощущение. В сочетании с наличием некоторого числа носителей досоветской культурной традиции и интеллектуалов в первом-
втором поколении, сумевших вполне преодолеть обычный для советского интеллигента разрыв между своим формальным
положением и культурно-образовательным уровнем, это обеспечило образование внутри советской интеллигенции социально-
профессиональных групп, действительно отличавшихся от массы советского населения и отгороженных от него в культурно-
психологическом плане.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Образованный слой, выращенный советским строем, представлял собой в некотором роде уникальное явление. В отличие от практики
большинства других стран и дореволюционной России, где он складывался естественно-историческим путем, в СССР он был создан
искусственно, причем в огромной степени из не годного к тому материала, и как нечто временное, подлежащее “отмиранию” в
недалеком будущем. Эти обстоятельства и определили его внутреннее состояние и положение в обществе. Вместо небольшого по
численности, но компетентного дореволюционного интеллектуального слоя, чуждого идейно-политическим основам новой власти,
страна получила массовую, низкоквалифицированную, но в целом политически надежную и преданную этой власти прослойку
“служащих”. Форсированная “интеллигентизация” общества привела к исчезновению подлинного интеллектуального слоя как особого
социального фактора, эффект “всеобщей полуграмотности” губительно сказался на перспективах выделения интеллектуальной элиты.
Система образования, сложившаяся и функционировавшая при преобладающем влиянии идеологических установок режима, давала
своим воспитанникам в лучшем случае лишь более или менее узкоспециальные навыки, необходимые для исполнения
профессиональных функций, да и то лишь в лучших учебных заведениях (масса провинциальных вузов, профанируя и фальсифицируя
понятие высшего образования, была неспособна и на это). Общекультурный уровень, обеспечиваемый советским образованием,
уровень гуманитарной культуры, был не только ниже всякой критики, но являлся, скорее, величиной отрицательной, ибо подлинная
культура не только не преподавалась, но заменялась “партийными дисциплинами” (история, например, до середины 30-х годов
вообще была запрещена к преподаванию).
Воспитанная таким образом интеллигентская масса была лишена понятий о личном и корпоративном достоинстве по причине своего
происхождения и отсутствия связи с прежним образованным слоем (где такие понятия естественным образом проистекали от былой
принадлежности к высшему сословию). Новых же понятий такого рода она приобрести не могла, поскольку в советском обществе
образованный слой не только не имел привилегированного статуса, но, напротив, трактовался как неполноценная в социальном плане,
временная и ненадежная “прослойка” - объект идейного воспитания со стороны рабочих и крестьян.
Единственной чертой, роднившей новый интеллектуальный слой со старым, была слабая связь с собственностью. Это, в принципе, та
черта, которая предполагает относительно большую зависимость от государства и склонность к конформизму. Но если до революции
это компенсировалось принадлежностью значительной части интеллектуального слоя к высшему дворянскому сословию и
связанными с такой принадлежностью психологическими факторами, то в советского время полная материальная зависимость от
государства ничем компенсироваться не могла.
Такой интеллектуальный слой, однако, единственно и мог соответствовать характеру установившегося государственного порядка.
Общество с подобным качеством, статусом и положением в нем “образованного сословия” в принципе не может быть
конкурентоспособным в сколько-нибудь длительной исторической перспективе и обречено на деградацию, что вполне проявилось к
концу 70-х годов. Деградация интеллектуального слоя была неизбежной прежде всего потому, что советский строй основан на
принципе антиселекции. Он не только уничтожал лучших, но (что еще более существенно) последовательно выдвигал худших.
Результатом же продолжавшегося более полувека отбора худших явилось то, что не только верхушка политического руководства в
составе нескольких сот человек представляла собой коллекцию соответствующих человеческих образцов, но и на всех последующих,
низших этажах пирамиды находились люди тех же достоинств. Вот почему советский строй не способен был принципиально
измениться в случае устранения его высшего руководящего слоя.
Успешное развитие государственного организма в огромной степени зависит от того, насколько удается “совместить” элиту
интеллектуальную с элитой управленческо-политической, проще говоря, в какой мере удается в данном обществе привести
интеллектуальные качества человека в соответствие с его общественным положением - обеспечить продвижение по служебной
лестнице если не наиболее одаренных, то, по крайней мере, наиболее образованных людей. Если одаренность может оцениваться