К себе самому

8. Нелегко найти человека, который становится несчастным оттого, что не заботится о том, что делается в душе другого; а вот те, которые пренебрегают движениями собственной души, неизбежно становятся несчастными.

9. Нужно помнить всегда о том, какова природа целого, и какова моя, и как последняя относится к первой, и какой частью какого целого является, и что никто не может воспрепятствовать тебе всегда и говорить и поступать, следуя той природе, частью которой ты являешься.

10. Философ Феофраст[47] при сравнении прегрешений, несмотря на то что сравнение это несколько банально, замечает, что тяжелее проступки, совершаемые по вожделению, нежели из-за гнева. Действительно, гневающийся человек кажется отказывающимся от разума с некоторым огорчением и внутренней подавленностью; тот же, кто прегрешает по вожделению, покорившись наслаждению, кажется в своих прегрешениях более распущенным и изнеженным. Итак, верно и истинно по-философски сказал он, что проступок, совершенный ради наслаждения, заслуживает большего порицания, чем совершенный в состоянии огорчения. В целом один более похож на человека, ранее претерпевшего несправедливость и побужденного огорчением ко гневу; другой же, напротив, по собственному побуждению стремится к несправедливости, влекомый к какому-нибудь действию вожделением.

11. Каждое твое действие, слово, мысль пусть будут такими, как будто ты уже вот-вот уйдешь из жизни. Уходить же от людей, если есть боги, нисколько не страшно, ведь боги не причинят тебе зла; если же, напротив, боги не существуют или не заботятся о человеческих делах,[48] зачем мне жить в мире, лишенном богов и промысла? Но боги есть, и они заботятся о человеческих делах и возложили всю ответственность впасть или не впасть в действительное зло на самого человека. Если же есть какое-нибудь зло в остальных делах, то и это они предусмотрели, чтобы человеку нельзя было впасть в какое угодно зло. То же, что не ухудшает самого человека, как может ухудшить его жизнь? Природа целого не допустила бы просчета ни бессознательно, ни сознательно, так, чтобы при этом не иметь возможности уберечься от зла или исправить его; и точно так же не допустила бы она такого большого просчета по неспособности или неискусности [а именно того], чтобы добро и зло случалось вперемешку как со злыми, так и с добрыми. Смерть же и жизнь, слава и бесславие, страдание и удовольствие, богатство и бедность – все это главным образом случается как с хорошими, так и с плохими, не будучи само по себе ни прекрасным, ни постыдным. Стало быть, не благо это и не зло.[49]

12. Как быстро все исчезает, в мире – самые тела, в вечности – воспоминание о них! Сюда относится все то, что мы воспринимаем чувствами, а особенно то, что привлекает, обещая наслаждение, или отпугивает [будущим] страданием, или то, что в ослеплении считают великим – как незначительно это и достойно всяческого презрения, как низменно, и тленно, и мертво! [Вот на что нужно] направлять мыслительную силу: напоминать себе, что представляют собой те, чьи мнения и речи приносят некоторым славу и бесславие; что такое умирание и что если рассмотреть его само по себе и освободить его посредством мысленного отграничения от того, что связано с ним в воображении, то ничем другим оно не будет представляться, как только действием природы. Тот же, кто опасается действия природы, – дитя. Более того, смерть – не только действие природы, но и полезна ей. Как соприкасается человек с богом, и какой частью своего существа, и в каком состоянии находится эта часть [рассмотри тоже].

13. Нет ничего несчастнее человека, измеряющего все вокруг и исследующего, по слову поэта, «глуби земли»[50] и то, что есть в душах ближних, путем наблюдений, но не чувствующего, что достаточно быть внимательным только к своему собственному внутреннему демону[51] и по-настоящему служить ему. Служение же ему заключается в том, чтобы сохранять его чистым от страстей, опрометчивости, недовольства тем, что исходит от богов и людей. Ибо то, что от богов, достойно почитания из-за своего превосходства над нами, а то, что от людей, приятно своей родственностью, иногда же заслуживает особого рода жалости из-за неведения [людьми] добра и зла. Это неведение – не меньший недуг, чем утрата способности различать черное и белое.

14. Проживешь ли ты три тысячи или тридцать тысяч лет, все равно помни, что никто не теряет иной жизни, кроме той, которой живет [в данный момент], и не живет иной жизнью, кроме той, которую теряет [в данный момент]. В этом отношении самая долгая жизнь равна самой короткой. Ведь настоящее время для всех одинаково, и исчезающее [тоже поэтому] одинаково, и утрачиваемое столь непродолжительно. Ведь ни прошедшее, ни будущее потерять никто не может, потому что как может лишиться кто-нибудь того, чего у него нет? Поэтому помни всегда две истины: первую – что все извечно имеет одинаковую основу и вращается по кругу, и поэтому совершенно безразлично, наблюдать ли те же самые вещи в промежутке ста или двухсот лет или в беспредельности времени; вторую же – что и человек самого преклонного возраста, и очень рано умерший теряют одно и то же. Ведь настоящее – единственное, чего они могут лишиться, так как только его они и имеют, а то, чего человек не имеет, он не теряет.

15. [Помни] что все – восприятие. Это верно отмечено киником Монимом[52]. Несомненна и польза его высказывания, когда ограничиваешься тем, что в нем истинного.

16. Человеческая душа наносит обиду себе самой более всего тогда, когда она, насколько это в ее власти, отпадает от мира и как бы становится болезненной опухолью на его теле. Ибо быть недовольным чем-нибудь из происходящего означает [именно] отпадение от природы [целого], которой в каждой отдельной части охватываются природы остальных существ. Далее [она обижает себя же], когда отвращается от какого-нибудь человека или устремляется против него, пытаясь навредить ему, как бывает с душой разгневанных. В-третьих [она обижает себя же], когда подчиняется наслаждению или страданию. В-четвертых, – когда притворяется и делает или говорит что-либо фальшиво и неискренно. В-пятых, – когда она не направляет какого-нибудь своего действия и порыва к определенной цели, но действует наобум и непоследовательно, между тем как даже самое малое надлежит делать, имея в виду конечную цель. Конечная же цель существ разумных – следовать разумным установлениям Города и его древнейшему устройству[53].

17. Продолжительность человеческой жизни – мгновение, естество – текуче, ощущение – смутно, состав всего тела – непрочен, душа – кружащийся волчок, стечение обстоятельств – неясно, слава – неразборчива, – одним словом, все, что относится к телу, – поток, все, что относится к душе, – сон и туман, жизнь – военный поход и скитание на чужбине, слава в потомстве равносильна забвению. Итак, что же может служить руководством? Одна лишь философия. Быть же философом значит хранить внутреннего демона неоскверненным и невредимым, пребывающим выше наслаждений и страданий, не делающим ничего ни необдуманно, ни лживо, ни лицемерно, не нуждающимся в том, чтобы другой человек что-нибудь сделал для него или не сделал; кроме того, принимающим случающееся и уделяемое [судьбой], так как оно исходит оттуда, откуда пришел он сам; наконец, ожидающим смерть с кротостью в мыслях, как если бы она была не чем иным, как разъединением на те частицы, из которых составлено все живое. Если же для самих частиц нет ничего страшного в том, что каждая из них постоянно превращается в другую, то почему должен кто-то смотреть с недоверием на превращение и разъединение всего сразу? Ведь это соответствует природе, а в том, что соответствует природе, нет зла.

47

Феофраст (ок. 372–287 гг. до н. э.) – философ-перипатетик. Из его многочисленных сочинений сохранились «Характеры», «О минералах», «О происхождении растений» (не полностью), «Об огне», «Ботаника» (он был основателем этой науки). О Феофрасте см. также Д.Л. V,216–222.

48

То, что боги не существуют вообще, утверждали поэт Диагор Мелосский (V в. до н. э.), философ Феодор из Кирены (ок. 320–280 гг. до н. э.) и Евгемер из Мессаны, который, так же как и Феодор, был последователем гедониста Аристиппа. Диагор и Феодор из Кирены прославились в основном благодаря этому отрицанию и получили одно и то же прозвище «Безбожник». То, что боги есть, но они не заботятся о человеческих делах, находясь в пространстве между мирами (интермундии), утверждал Эпикур.

49

Такие вещи, как слава и бесславие, богатство и бедность, наслаждение и страдание, стоики называли безразличными, но не в абсолютном смысле, а в том смысле, что они не относятся ни к пороку, ни к добродетели, так как эти состояния (слава – бесславие, богатство – бедность) могут одинаково испытывать как хорошие, так и дурные люди.

50

Слова Пиндара, цитируемые также и Платоном в «Теэтете» (173е).

51

Кроме того, что говорилось во вступительной статье о внутреннем, или личном, демоне, см. также диалог Плутарха «О демоне Сократа», небольшой трактат Апулея под тем же названием, а также 9-ю главу в сочинении Ямвлиха «О египетских мистериях» и специальный трактат Плотина «О присущем нам демоне», в котором, впрочем, нет ничего нового, кроме утверждения, что личный демон есть даже у животных. О личном демоне (гении) древних греков и римлян размышляет также Шопенгауэр в «Парергах и паралипоменах» (статья «Трансцендентное умозрение о видимой преднамеренности в судьбе отдельного лица»); он приводит любопытное высказывание Парацельса, свидетельствующее о том, что вера в существование личного демона сохранялась вплоть до Средневековья. Но как уже было сказано во вступительной статье, Марк Аврелий далеко отходит от общеантичного представления о личном демоне и считает, что личный, или внутренний, демон – это одно божество, разделенное в индивидуумах и различающееся лишь по силе своего проявления, а не по качеству.

52

Принимаем конъектуру Менажа, prХj tou~ kunikou~ Moniґmou, которую приводит Шульц (J.M. Schultz, Slevisci, 1802) в своем издании. Киник Моним – ученик знаменитого Диогена Синопского, отрицавший существование достоверного критерия познания и считавший, что люди в своем самомнении все время воспринимают как сущее то, что в действительности не существует, и поэтому все существует лишь во мнении, которое является предвзятым и неправильным. Скептик Секст Эмпирик использовал аргументацию Монима в своем сочинении «Против ученых». У Муллаха (Mullach F. Fragmenta philosophorum graecorum. – Parisiis, 1881. – II. – P. 346) сохранилось несколько фрагментов Монима из его сочинений «О побуждениях» и «Поощрения». Известен истинно кинический афоризм Монима: «Богатство – это блевотина фортуны!»

53

Стоики представляли вселенную как город-государство, которым правит логос, мировой разум, объединяющий богов и людей в одну общину (из этой общины логоса стоики исключали неразумных животных, за что их справедливо критиковали неоплатоники, например, Порфирий в 3-й книге «О воздержании»). В этом городе логоса стоиков имеет силу основанное на общезначимом разуме право. Марк Аврелий в своем представлении о мире как о городе, где правит разум, следует стоической традиции.