Страница 15 из 54
— То же и с Европой, — добавил он. — Не могу не испытывать ностальгию по старому миру. Да, в нём было много всего. Но им можно было и наслаждаться, если у вас были деньги и немножечко свободы. У меня было и то, и другое. Итак, как я уже говорил, мне было семнадцать, когда я с успехом выполнил своё первое задание. Меня официально зарегистрировали в Сикрет сервис, и я получил своё назначение на станцию «П» (Париж) во Франции. Благодаря моему первому опыту, а также юности и успеху у женщин, одни коллеги стали называть меня «Казино Бонд», а другие — «Наш молодой альфонс». Не очень приятно. Возможно, они мне завидовали, но так или иначе я старался не обращать на это внимания. Я был одиночкой. Мэддокс был единственным человеком, которому я доверял. Я подчинялся непосредственно ему, и всё время был очень занят. Для того чтобы не было подозрений, Мэддокс настоял на том, чтобы я продолжил своё обучение в женевском университете. 1938-ой ещё не закончился. Для богатого молодого студента жизнь там была нетребовательна, и фрау Нисберг с радостью приняла меня обратно. Конечно, я уже не был прежним мальчиком-непоседой, каким она меня помнила. Повзрослевший и возмужавший, я превратился в самостоятельного человека. Не было больше пьяных ночных посиделок с однокурсниками, не было и лыжных заездов, доказывающих, что я крут. Я стал более спокойным, более швейцарским, что ли. Одевался элегантно, курил заграничные сигареты, из-за которых весь мой дом пропах, как бордель. Машину держал в гараже герра Нисберга, расположенном сразу же за магазином. Иногда я уезжал на ней на несколько дней, а иногда и на несколько недель. Фрау Нисберг, наверное, думала, что у меня появилась какая-нибудь богатая и любвеобильная поклонница, и со стороны это действительно могло так показаться: ведь мой телефон порой звонил прямо посреди ночи, а когда фрау Нисберг заходила в мою комнату на следующее утро, то находила её совершенно пустой. Когда же я возвращался небритый и не выспавшийся, то её вера в то, что в этом виноваты женщины, лишь укреплялась. Она думала, что они не дают мне нормально учиться, хотя я учился — работе шпиона. Если бы герр Нисберг рассказал фрау Нисберг о том, что как-то он заметил три аккуратных округлых отверстия в одной из дверей моей ма
ши
нци
был
— И в чём же заключалась ваша работа в тот период? — спросил я.
— Обычная агентурная рутина — курьер или связной. Курсировал по Европе, узнавал новые маршруты. Например, как попасть в Г ерманию через Страсбург или в Италию через Симплон. Несколько раз проходил и в Испанию через Пиренеи — минуя таможню.
— А прикрытие?
— Разное. Иногда — английский студент, изучающий иностранные языки с целью последующей работы в Министерстве иностранных дел, а иногда и просто богатый молодой англичанин на отдыхе, катающий в своём «Бентли» какую-нибудь красотку. Последнее, конечно, было предпочтительнее.
— Это было для вас хорошей
шк
— Несомненно. Мэддокс преподавал мне Европу — не в смысле туризма, а в смысле опутывающей её
шп
«Конечно, иначе бы мы с вами сейчас не беседовали», — подумал я.
— А что маскировка?
— Ничего сложного. Изменяются лишь несколько главных, узнаваемых особенностей человека. Конечно, мне было проще в том плане, что с ранних лет я знал языки и имел опыт общения с уличными компаниями, приобретённый ещё в Египте и во Франции. Фактически я просто продолжал своё детство. Манипулировал действительностью — так, как делал это в Итоне — будучи наполовину в обществе и наполовину против него. Своего рода привилегированный аутсайдер, тщательно планирующий свои приключения таким образом, чтобы избежать каких-либо эмоциональных сложностей.
Постепенно Бонд перешёл на рассказ о том, как он впервые убил человека. Это произошло в Берлине. Долгое время после этого он вспоминал случившееся с содроганием. И ему повезло, что это было единственным отрицательным последствием этой истории.
На дворе был всё еще 1938 год. Бонд получил задание, какое получал и раньше — передать секретную информацию начальству в Лондон. Сикрет сервис тогда сотрудничала с малочисленной группой немецкого сопротивления — антифашистами, вынашивающими планы по устранению разного рода нацистских лидеров. Именно эта группа совершила покушение на фюрера в 1944-ом, известное как заговор Штауффенберга. Но и в 1938-ом группа не сидела сложа руки. Получая от британцев посильную финансовую помощь, в ответ она посылала им сверхсекретную информацию. Большая часть этого двустороннего обмена контролировалась станцией «П», сотрудником которой являлся Бонд. Его беглый немецкий как нельзя лучше подходил к роли курьера. Обычно, отправляясь в Германию, он останавливался в отеле «Адлон». Отель этот совершенно ему не нравился. Он был воплощением той Германии, которую Бонд не любил — грузной, чванливой и авторитарной. В нём всегда было полно членов партии и их жирных сторонников. Мэддокс считал отель относительно безопасным с той точки зрения, что тот не находился под самым носом у нацистов, но Бонд не был в этом так уверен. В прошлый раз там внезапно произвели проверку в связи с тем, что его изволил посетить Геринг. Бонд тогда избежал обыска только благодаря своему нахальству и заносчивости. На своём отличном немецком он уверенно проинформировал сержанта гестапо, что позволит провести у себя обыск
только
Способ Бонда вступить в контакт со связным был несложным и хорошо проверенным. Уходя на ужин и оставляя ключ консьержу, он платил ему солидные чаевые и предупреждал, что некая молодая особа, возможно, будет интересоваться им, и пусть консьерж отдаст ей ключ. Что плохого в том, что богатый молодой иностранец герр Бонд пожелает провести ночь с женщиной? Возвращаясь с ужина, он уже найдёт связного (вернее, связную) в своей постели. Встреча с ней будет немногословной (в номере могут быть микрофоны) и должна будет походить на обмен любезностями между иностранцем и девушкой по вызову. Будет шампанское, смех и всё остальное. Обмен документами произойдёт параллельно с «оплатой её услуг». Каждый раз, когда Бонд посещал «Адлон», связная была одна и та же
— высокая, худая и умно выглядящая блондинка. Он никогда не интересовался её именем, а чувство опасности лишь усиливало возникающую между ним и ею страсть. Мысль о том, что любая такая встреча может оказаться для них последней, заставляла их тела крепче прижиматься друг к другу. Каждый раз девушка казалась Бонду всё красивее и красивее. Впоследствии он придёт к выводу, что она была самой искусной любовницей в его жизни. Он был практически влюблён в неё — страсть, анонимность, и никаких обязательств. Где-то в три или четыре часа утра девушка просыпалась, тихо одевалась и уходила. Мысль о ней была одной из причин, по которой Бонд стремился в командировку в Берлин снова и снова.
В мае 1938-го он ехал туда уже в четвёртый раз. Против всех правил он захватил с собой бутыль парфюмерии от Герлена — «Голубые сумерки». Его изысканный аромат, казалось, вполне подойдёт девушке. Оставив подарок на прикроватном столике, Бонд, как обычно, заплатил консьержу, передал ему ключ от номера и ушёл ужинать.