Страница 12 из 47
— Какой же?
— Спросить у нее, разумеется,— нетерпеливо сказал Ли.— Вытянуть все, что ей известно. Сходить туда сегодня же вечером.
— А потом?
— Меня это не касается. Знать ничего не хочу. Но чем меньше посвященных, тем лучше. И ведь ты вряд ли позволишь ей бегать по округе и трубить на весь свет, что мы ищем горы золота и мешки денег, которые ее дружок где–то припрятал. Особенно сейчас, когда он мертв, а?
Луиджи Конти кивнул. Он все понял.
— Заодно присмотритесь к этому фраеру, к ее новому кавалеру. Едва ли она клюнула на какого–то простофилю из провинции. Не исключено, что он замешан во всем этом куда больше, чем ты думаешь.
На берегу моря, сверкающего в лучах утреннего солнца, стоял белый особняк. Зной еще не вступил в свои права, воздух дышал прохладой, легкий приятный бриз шелестел зелеными кронами пальм. По белокаменному простенку между большими окнами скользнула ящерка. Блестящими черными глазками посмотрела на лужайки, где увлажнители неутомимо разбрызгивали воду по изумрудной траве, спасая ее от суши. Но вот по красной черепице крыши пробежала тень хищной птицы — ящерка замерла, потом быстро метнулась вниз и скрылась в цветах на клумбе.
В доме тишину нарушало лишь легкое гуденье кондиционера. Маркизы в широкую зеленую и белую полосу скрадывали солнечный свет, погружая комнату в уютный сумрак. На низком белом диване сидели двое — мужчина и женщина. Женщина одета в огненно–красное платье, тяжелый узел черных волос сколот золотой пряжкой в форме бабочки. Темный загар, глаза лихорадочно блестят.
— Значит, вы ничего не вытянули из Карлоса, а теперь он уже на том свете? Мертв и похоронен?
Мадам Тереса Гонсалес–и–Лион неодобрительно взглянула на человека, сидевшего рядом с ней на диване, и медленно выпустила дым сигареты, вставленной в длинный мундштук. Темно–красным лаком блеснули длинные ногти.
— Похоронен? Не знаю, не знаю. Рыб кормит, наверно.
— Если это шутка, то не слишком удачная. Ты что, не понимаешь, насколько это серьезно? Карлос был единственный, кто знал, единственный, кто мог вернуть деньги назад. Другие источники сейчас перекрыты. Мы до них не доберемся. Но золото! — Она почти выкрикнула это слово и с силой ударила кулаком по столу. —Золото! Неужели ты думаешь, что мы сумеем вернуться без него? Кто станет финансировать контрреволюцию? От наших так называемых друзей этого не дождешься,— презрительно бросила она.— Они здорово обожглись и теперь молятся всем богам, чтобы это не выплыло наружу, иначе будет скандал. А вы убиваете единственного человека, который что–то знал. Будь Альберто жив, он бы вас прикончил.
— Мы вовсе не собирались убивать Карлоса, Мадам,— спокойно отозвался мужчина, доставая сигары.— Мы его прижали, возможно жестковато, но без опасности для жизни.
— Да? — с издевкой сказала ока.— Хуан, брось ты в конце концов эти ужасные сигары! Ты же знаешь, я их не выношу. «Без опасности для жизни», говоришь. Но он умер. Объясни! — Слова хлестали, как удары бича.
— Похоже, у Карлоса было больное сердце. А мы не знали. Скончался он от сердечного приступа, только и всего. Ну а труп мы так запрятали, что они его нипочем не найдут. .
— Нет, не так это было,— проворковала она, откинувшись на спинку дивана.— Уж не ты ли прикончил его, когда он раскололся? Вы сперва вытянули из него все секреты, а после пристрелили, чтоб самим прикарманить денежки, верно?
— Мадам,— терпеливо произнес Хуан, играя портсигаром.— Вы прекрасно понимаете, до чего дико все это звучит. Я работал для генерала больше десяти лет, был шефом службы безопасности. Если б я хотел скрыться с деньгами, я бы уже сто раз мог это сделать. Вы сами знаете, не хуже меня. Впрочем, у нас есть в запасе еще одна карта. Неразыгранная.
— Это какая же?
— Червонная дама. Или пиковая, если угодно. Приятельница Карлоса. Астрид Моллер. Молодая красивая художница по интерьеру.
— Он что, оставил деньги ей?
— Мы не знаем. Но вполне возможно, она кое–что знает. Сейчас мы ее ищем.
— Найдите эту особу и вытряхните из нее все, что ей известно. Да поспешите. Чует мое сердце, не мы одни в этом деле работаем. Наши милые «клиенты» тоже наверняка унюхали золото. Ну а что будет, если ты опять провалишь операцию, тебе объяснять не надо.
Он сидел молча, смотрел на нее, размышлял о своем. Хотел было что–то сказать, но осекся, только пробормотал:
— Да, Мадам. Что будет, мне объяснять не надо.
Он встал, поднес к губам ее руку, поцеловал. Она
усмехнулась. Сверкнула зубами, словно хищник ощерил клыки.
Я люблю тебя, а ты прямо как паучиха, как черная вдова, думал он, шагая к выходу. Яркое солнце на веранде почти ослепило его. С моря доносились крики птиц. Длинные волны набегали на белый песок, оставляя на нем кружевные узоры пены.
Черная вдова, думал он. Стоит подойти чересчур близко, и ты убьешь.
ГЛАВА VI
После завтрака я с телефонной трубкой в руке сидел на кровати. Завтрак был из «Делика», так сокращенно называлась закусочная «Деликатес», расположенная на углу в двух шагах от гостиницы. Правда, в тесной забегаловке, где двое симпатичных пуэрториканцев за стойкой, выбиваясь из сил, жарили бекон и готовили сандвичи, деликатесами и не пахло, можно было говорить разве что о завтраке на скорую руку, с конвейера. Здесь предлагались на выбор все мыслимые варианты сандвичей — от новошотландского лосося на ржаном хлебе до салями и сыра между двух гренков, проложенных листиками салата. Я взял кружку горячего черного кофе и большой круглый сандвич с яичницей и жареной ветчиной, уложил свою добычу в коричневый бумажный пакет и отнес к себе в номер. Восемь утра. Астрид не отвечает. Либо так и не приходила домой, либо уже успела уйти.
Я мрачно положил трубку и посмотрел в окно: дома напротив тонули в промозглом тумане. Надо выяснить но телефону, не отменен ли сегодня вечером мой рейс. Нет смысла приезжать в аэропорт Кеннеди и торчать там без дела. И Астрид пропала. Волей–неволей напрашивался вывод, что скрылась она умышленно. Может, ее друг возвратился раньше, чем она рассчитывала, а может, решила, что зашла чересчур далеко и, пока окончательно не запуталась, лучше разом все прекратить...
Ну что ж, нам не привыкать. Такое и прежде бывало. Я иронически улыбнулся, глядя на свое отражение в зеркале над невысоким секретером. Шведский антиквар, не первой молодости, оплывший (хоть это и не бросалось в глаза), слегка потрепанный,— это, конечно, не бог весть что. Астрид явно предпочитала более пылкие ухаживания и «гульбу» с размахом. Недаром это слово показалось ей допотопным. «Гульнем»... «Гульба»... Вот и я такой же. Допотопный, не чета ей.
С телеэкрана вещал очередной проповедник. Дородный, потный, он воздевал руки к небу — ну, по крайней мере, к студийному потолку — и возвещал о том, что вот сию минуту поведал ему Господь. Что именно он, Билли Райан, он и никто другой, избран Богом спасти мир от греха и скверны. Нужно только, чтобы каждый вносил свою лепту в церковь Билли Райана. Судя по всему, от чеков господь тоже не отказывается. В нижней части кадра вспыхнул адрес, с почтовым индексом и так далее.
Церковь Билли Райана была одной из многих религиозных империй с многомиллионным капиталом, с недвижимостью в виде мотелей и доходных домов, с храмами и центрами досуга. И в основном все это содержалось если и не на лепту вдовицы, то на тысячи и тысячи пожертвований. Они шли с разных концов Америки, чеки на крохотные суммы, от одиноких старушек, которые искали у потных пастырей утешения и отрады.
Вспомнилась газетная заметка, попавшаяся мне на глаза несколько лет назад, о филателистическом аукционе в Швеции, где один из самых дорогих экспонатов — редкая исландская марка — был продан агенту некоего популярного в Америке телепроповедника. Пути господни, как видно, еще более неисповедимы, чем я думал, а может, тут попросту не у всех чистые руки. Стеля добродетели ох как узка, но большинство лицемеров проповедников замечают это, только уже оступившись.