Миры Пола Андерсона. Том 19

— Охотно, — ответил Дауид. — Это Пламенеющее Колесо, то есть солнце — Инис, а также все солнца Вселенной. Знак Колеса, кроме того, обозначает Время или, если вы физик, термодинамиче­скую анизотропность, — добавил он со смешком. — Эти перепле­тенные лозы — крестоцвет; он цветет в первый сенокос года, и потому мы посвящаем его ипостаси Бога, именуемой Зеленым Мальчиком. Сочетание этих знаков, таким образом, обозначает Время, которое разрушает и воссоздает. Материал, на котором вы­тиснен узор, — кожа дикого аркаса, воплощение осенней ипостаси, именуемой Охотницей; ее соединение с Мальчиком напоминает нам о Ночных Ликах и одновременно о том, что их оборотной стороной являются Дневные Лики. Каркас из бронзы — сплава, изготовленного рукою человека, — обозначает то, что человек олице­творяет собою смысл и строение Вселенной. Однако, поскольку бронза окисляется и зеленеет, это также указывает, что все сущее рано или поздно исчезает, но при этом дает начало новой жиз­ни... — Он внезапно замолчал и рассмеялся. — К чему вам эта проповедь? — воскликнул он. — Садитесь, и покончим с этим. Не беспокойтесь, можете курить. Нам этот обычай уже известен. Как мы обнаружили, нам нельзя ему следовать — из-за какого-то гене­тического отклонения никотин стал для нас опасным ядом, но если вы закурите, мне это нисколько не повредит. На нашей планете хорошо растет кофе — не угодно ли чашечку, или, может быть, предпочтете нашего пива или вина? Теперь, когда мы на некоторое время остались одни, мне хотелось бы задать вам несколько во­просов — примерно десяток... эдак в пятидесятой степени!

3

Почти весь день Ворон бродил по улицам Звездара, пригляды­ваясь к местным жителям, а время от времени и завязывая с ними разговор, чтобы кое-что разузнать о них и их жизни. Но ближе к вечеру он вышел за черту города и двинулся по дороге, петлявшей вдоль реки в направлении отгороженного дамбами моря. Позади, держа дистанцию в два шага, за ним следовали двое его солдат в боевых кольчугах и островерхих шлемах, с винтовками через плечо. За их спинами яростно пылало золотом закатное небо, а на его фоне чернели силуэты западных холмов. Воздух был пронизан лу­чами заходящего солнца, они проникали в каждую травинку, а река сверкала и переливалась, как расплавленный металл. Между тем впереди, на востоке, небо уже окрасилось в царственный пурпур, и на нем замерцали первые звезды.

Ворон шел не спеша. Он не боялся, что его застигнет темнота, поскольку знал, что период вращения этой планеты составляет восемьдесят три часа. Невдалеке у берега была построена пристань, и Коре решил задержаться и рассмотреть ее получше. Деревянные сараи на берегу были выстроены так же прочно, как и жилые дома, и так же красивы на вид. Пришвартованные к пристани рыбачьи лодки были очень изящны и богато разукрашены от острого носа до такой же острой кормы; они чуть заметно покачивались на воде, которая с тихим журчанием текла мимо. В воздухе носились терп­кие запахи свежевыловленной рыбы, смолы и краски.

— Парусники с косой оснасткой, — заметил Ворон. — У них есть небольшие вспомогательные двигатели, но, похоже, запускают их только при крайней необходимости.

— А так они ходят под парусом? — Коре, высокий и тощий, сплюнул сквозь зубы. — Слушайте, командир, у них что, совсем мозгов нету?

— Так эстетичнее, — ответил Ворон.

— Зато, сэр, мороки-то сколько! — вставил молодой Вильден- вей. — Я в анском походе сам с парусами дело имел. Только и следи, как бы эти проклятые веревки не перепутались...

Ворон ухмыльнулся:

— Согласен. Совершенно согласен. Но дело вот в чем; насколь­ко я понял из отчетов первой экспедиции и сегодняшних разго­воров с местными жителями, гвидйонцы думают по-другому. — И он стал размышлять вслух, объясняя что-то скорее себе, нежели солдатам: — Они мыслят не так, как мы или те, что прилетели сюда с нами. У них другое отношение к жизни. Средний нуэвамериканец думает лишь о том, как выполнить свою работу — независимо от того, нужна она кому-нибудь или нет, — и после этого как следует развлечься, причем и работает, и развлекается он так, чтобы произ­вести как больше шума. Для лохланца важно, чтобы и его работа, и его развлечения соответствовали какому-то отвлеченному идеалу; а если это у него не получается, он склонен махнуть на все рукой и превратиться в сущего зверя.

Но здесь таких различий просто не делается. Здесь говорят: «Человек идет туда, где есть Бог», и это, видимо, означает, что труд, игры, спорт, развлечения, искусство, личная жизнь и все остальное не разграничены, а представляют собой единое гармоничное целое. Поэтому здесь рыбачат на парусных судах, у которых форштевни украшены искусно вырезанными головами, а корпуса расписаны узорами, каждый завиток которых имеет десяток скрытых символи­ческих толкований. Кроме того, на рыбную ловлю берут музыкантов.

Здешние люди утверждают: когда добывание пищи совмещается с развлечением, эстетическим наслаждением и я уж не знаю, чем там еще, то и то, и другое, и третье, и четвертое получается гораздо лучше, чем когда они разложены по разным полочкам. — Ворон пожал плечами и двинулся дальше. — Кто знает, может, они и правы, — закончил он.

— Не знаю, сэр, чего вы из-за них так тревожитесь, — заметил Коре. — Они, конечно, все чокнутые, но я таких тихих и безвред­ных психов на своем веку еще не видывал. Бьюсь об заклад, у них нет машины мощнее колесного трактора или экскаватора, а ору­жия — опаснее лука со стрелами.

— Если верить первой экспедиции, они не охотятся, если не считать тех случаев, когда они в кои-то веки вынуждены добывать пищу или защищать поля, — кивнул Ворон.

Некоторое время он двигался вперед молча. Тишину нарушали только шарканье сапог, плеск реки, шелест листьев над головой и медленно приближающийся грохот морских волн, бьющихся о дамбу. В воздухе витал слабый аромат, исходивший от только что распустившихся пятиконечных листьев на кустах, которые росли здесь повсюду. Затем где-то вдалеке призывно зазвучал бронзовый рог, созывавший домой длиннорогий скот; эхо покатилось вниз по холмам.

— Этого-то я и боюсь, — произнес Ворон и снова погрузился в молчание, которое солдаты больше не решались нарушить.

Раз или два им попадались навстречу гвидионцы, которые степенно приветствовали их, но они шли дальше, не останавли­ваясь, пока не достигли дамбы. Ворон взобрался по лестнице наверх, солдаты последовали за ним. Стена с расставленными через равные промежутки башнями тянулась на многие кило­метры. Несмотря на высоту и массивность, красивый изгиб и облицовка из дикого камня делали ее приятной для глаза. Для реки в дамбе было сделано отверстие и через галечный пляж прорыто искусственное русло к полукруглой бухте; вода, подсве­ченная заходящим солнцем, с ревом набегала и билась о берег. Ворон завернулся в епанчу; здесь, наверху, ничто не защищало от прохладного, влажного, пахнущего солью ветра. Над головой летало множество серых морских птиц.

— Зачем они это построили? — полюбопытствовал Коре.

— Луна близко. Высокие приливы. Наводнения от штормов, — ответил Вильденвей.

— Могли бы поселиться и повыше. Чего-чего, а места, гром и молния, им хватает. Десять миллионов человек на всю планету.

Ворон указал на башни.

— Я интересовался, — сказал он. — Там приливные генераторы. Дают местным жителям большую часть электричества. Заткнитесь.

Не отрываясь, он смотрел на горизонт: с востока надвигалась ночь. Кругом бушевали волны и пронзительно вскрикивали морские птицы. От напряженной работы мысли начало резать глаза. Нако­нец Ворон сел, вынул из рукава деревянную флейту и рассеянно заиграл, как будто он просто искал, чем бы занять руки. Печальные звуки вторили тоскливым завываниям ветра.

— Стой! — резкий возглас Корса вернул его к действительности.

— Тихо, олух, — сказал Ворон. — На этой планете хозяйка она, а не ты. — И тем не менее, вставая, он будто невзначай положил ладонь на рукоять пистолета.

По бархатистому псевдомху, которым поросла дамба, к ним приближалась легкой походкой девушка. На вид ей было двадцать три-двадцать четыре стандартных года, одежда — белая туника и развевающийся на ветру синий плащ — только подчеркивала строй­ность фигуры. Ее белокурые волосы были заплетены в тяжелые косы и гладко зачесаны назад, чтобы была видна татуировка на лбу — условное изображение птицы. Брови у нее были темные, а глаза — синие, почти цвета индиго, широко расставленные. Вы­ражение ее сердцевидного лица было строгим, губы сжаты, но вздернутый носик, усыпанный чуть заметными веснушками, смяг­чал впечатление. За руку она вела мальчика лет четырех, как две капли воды похожего на нее; он на ходу подпрыгивал, но, увидев лохланцев, посерьезнел. Оба шли босиком.