Страница 5 из 107
— Дальше их решение обычно воплощается в жизнь. Само собой разумеется, всех людей до единого ставят в известность о принятом решении заблаговременно. Если вопрос, который решается, важен, то он длительное время обсуждается в обществе. Но естественно, люди придают больше веса мнению тех, кто известен своей мудростью, нежели словам тех, кто глуп или невежествен.
— И все соглашаются с принятым решением?
— А почему бы и нет? Вопрос уже разобран по косточкам, и наиболее логичное решение найдено. Да, разумеется, всех убедить или удовлетворить невозможно никогда. Однако, поскольку они люди, то есть разумные существа, и находятся в явном меньшинстве, они подчиняются воле большинства.
— А как... э-э... финансируются подобные мероприятия?
— Это зависит от конкретного случая. Проект сугубо местного значения — например, постройка новой дороги — осуществляется непосредственно силами самой общины, и при этом каждую ночь устраиваются пиршества и увеселения. Для более крупных и специализированных проектов могут потребоваться деньги, сбор которых осуществляется в соответствии с местными обычаями. Например, мы, звездарцы, пускаем Танцора по улицам с мешком, и каждый жертвует ему столько, сколько считает разумным.
Тольтека решил на время прекратить расспросы: он и так продвинулся дальше, чем антропологи первой экспедиции. Впрочем, возможно, он был внутренне готов услышать подобные ответы и сразу же принять их на веру, вместо того чтобы неделями докапываться до тайны, которой на самом деле не существует. Если экономическая структура общества проста (а автоматизация производства упрощает ее до предела, при том, разумеется, условии, что материальные потребности людей остаются скромными), а само общество однородно, его члены в своей массе обладают интеллектом выше среднего и агрессивностью ниже среднего уровня, то почему бы и не возникнуть идеальному анархическому государству?
Кроме того, нужно помнить, что в данном случае анархия не означает аморфности. В целом гвидионская культура являлась одной из наиболее сложных и запутанных, из всех, которые когда- либо создавало человечество в процессе своей эволюции. А это, в свою очередь, тоже странно, поскольку в ходе научно-технического прогресса традиции обычно отмирают, отношения между людьми упрощаются. И все же...
— Какое, по вашему мнению, воздействие окажут контакты с
другими планетами на ваш народ? — осторожно спросил Тольтека. — С такими планетами, где многое происходит совершенно по- другому, чем у вас? .
— Не знаю, — задумчиво ответил Дауид. — Для решения этого вопроса нам требуется больше исходных данных и время для их всестороннего обсуждения, а без этого предугадать возможные последствия не стоит и пытаться. Но я тоже иногда задумываюсь, не будет ли для вас более целесообразным постепенное внедрение в новую культуру, а не резкий переход к совершенно иному образу жизни.
— Для нас?!
— Не забывайте, мы прожили здесь долгое время. Мы лучше вас знаем ипостаси гвидионского Бога. Если бы мы, скажем, отважились посетить вашу родину, мы бы вели себя крайне осмотрительно; поэтому я со своей стороны советую вам приобщаться к нашему миру со всей возможной осторожностью.
Тольтека не удержался:
— Странно, что вы так и не попытались построить звездолет. Насколько я могу понять, ваш народ сохранил или воссоздал все основные научные знания предков. Если имеется достаточно многочисленное население и достаточно большой излишек национального продукта, можно соединить термоядерный реактор с гравитационным излучателем и вторичным импульсным генератором, окружить эту двигательную установку оболочкой и...
— Нет!
Это был почти вопль. Тольтека резко повернул голову, чтобы взглянуть на собеседника. Гвидионец был бледен как полотно.
Через секунду его щеки вновь порозовели и рука, конвульсивно сжимавшая рукоятку управления, расслабилась. Однако, когда он отвечал, его глаза продолжали, не мигая, смотреть прямо перед собой.
— Мы не применяем атомной энергии. Солнца, воды, ветра, приливов и биологических топливных элементов, а также электрических аккумуляторов вполне достаточно для создания запаса энергии.
Затем они въехали в город. Дауид вел автомобиль по широким, прямым улицам, не вязавшимся с увитыми плющом домами и остроконечными черепичными крышами, живописными парками и бьющими фонтанами. Во всем городе было лишь одно большое здание — массивное, угловатое строение из монолитного камня, угрюмо вздымавшееся над уютными печными трубами и резко контрастировавшее с ними. Переехав реку по изящно выгнутому мосту, Дауид остановился. Он уже настолько успокоился, что улыбнулся своему гостю:
— Это мое жилище. Не желаете ли вы войти?
Когда они сошли на мостовую, из-под крыши дома выпорхнула крохотная алая птичка, уселась Дауиду на палец и радостно защебетала. Он что-то прошептал ей в ответ, смущенно улыбнулся Тольтеке и повел его к парадному входу в дом. От улицы его заслонял куст высотой в рост человека, на котором зеленели только что раскрывшиеся звездообразные листья. На двери был установлен массивный замок, но, судя по всему, им не пользовались, и дверь была не заперта. Тольтеке снова невольно вспомнилось, что на Гвидионе, по всей видимости, отсутствуют преступления, так как его жители, беседуя с пришельцами, не могли даже взять в толк, что это такое.
Открыв дверь, Дауид развернулся и низко склонился перед гостем:
— О гость мой, а быть может — Бог мой, желанный и любимый всем сердцем, переступи порог дома сего. Во имя радости, здоровья и разума, Инис, Она и звезды свидетели — да будет мой огонь твоим огнем, да будет моя вода твоей водой, да будет мой скот твоим скотом, а мой свет — твоим светом. — Он перекрестился и, протянув руку, начертал пальцем крест на лбу Тольтеки. Этот обряд пришел, по-видимому, из глубокой древности, и тем не менее гви- дионец вершил его не для проформы, а истово, со всей серьезностью.
Входя в дом, Тольтека заметил, что дверь только облицована деревом. По существу, это была стальная плита, плотно пригнанная к проему в украшенной лепкой стене, которая оказалась из прочнейшего железобетона двухметровой толщины. Натертый до блеска дощатый пол сверкал под солнечными лучами, льющимися в широкие окна, но каждое окно было снабжено железными ставнями. В отчете первой нуэвамериканской экспедиции отмечалось, что такие дома-крепости строят здесь повсюду, но почему — выяснить не удалось. Из уклончивых ответов аборигенов ученые-антропологи экспедиции сделали вывод, что это традиция, сохранившаяся со времен варварства, которые последовали непосредственно за уничтожением первой колонии водородной бомбой, и что нынешние мягкосердечные гвидионцы не любят вспоминать о той мрачной эпохе.
Впрочем, стоило коленопреклоненному Дауиду зажечь перед нишей в стене свечу, возникшее недоумение вылетело у Тольтеки из головы. В гвидионском святилище находился металлический диск, наполовину золотой и наполовину черный, с волнистой линией посередине — то был древний как Вселенная символ «инь- ян». Однако по бокам диска в нише лежали книги, как обычные, так и микрофильмированные, с заголовками вроде «Применение биоэлектрических потенциалов в диагностике».
Дауид встал.
— Садись, друг дома моего. Моя супруга ушла в Ночь... — Он замолк в нерешительности, но затем продолжил: — Она умерла несколько лет назад, и ныне лишь одна из моих дочерей не замужем. Сегодня она танцевала в поставленной в вашу честь приветственной пантомиме и поэтому будет дома позднее. Когда она придет, мы сможем принять пищу.
Тольтека оглядел предложенный ему хозяином стул. Его конструкция была так же рациональна, как у любого нуэвамериканского шезлонга, но сделан он был из бронзы и обит тисненой кожей. Космонавт провел рукой по орнаменту, в котором повторялся мотив свастики.
— Насколько мне известно, у вас во всяком орнаменте заключена скрытая символика. Мне в высшей степени интересно, потому что в этом отношении моя культура диаметрально противоположна вашей. Не могли бы вы для примера объяснить мне значение этого узора?