Скромный герой

Узнать Обезьяна оказалось сложнее, чем Хосе. Вот уж кто и вправду переменился. И не только внешне, хотя Обезьян порядком растолстел по сравнению с юными годами, волос осталось мало, под глазами залегли сизые тени, на висках, вокруг рта и на шее скопились морщинки. Одет он был в элегантный костюм спортивного стиля и мокасины, как у белого. Одна цепочка украшала его шею, другая — запястье. Но больше всего изменились манеры: перед Литумой предстал спокойный, уверенный в себе человек, открывший главный секрет существования и способный ладить со всеми на свете. Не осталось ни следа от шутовства и обезьянничанья, которыми он отличался в детстве, за которые и получил свое прозвище.

Обезьян обнял двоюродного брата:

— Как чу́дно снова встретиться с тобой, Литума!

— Нам не хватает разве что спеть гимн непобедимых, — рассмеялся Хосе. И, подозвав официанта-китайца, заказал на всех холодного пива из Куско.

Поначалу разговор шел непросто, вымученно: разбор общих воспоминаний скоро начал перемежаться долгими паузами, натянутыми улыбками и беспокойными взглядами. Много воды утекло, каждый из троих жил теперь своей жизнью, и трудно было воскресить былое дружество. Литума ерзал на своем стуле и думал о том, не лучше ли было обойтись без такой вот встречи. Он вспоминал Бонифацию, вспоминал Хосефино, и сердце его сжималось. Однако же, по мере того, как пустели бутылки, сопровождавшие и блюда с рисом по-перуански, и полоски лапши, и супчик вантан, и фаршированные креветки, кровь у непобедимых начинала бурлить, языки развязывались. Теперь они чувствовали себя уверенно и комфортно. Хосе и Обезьян рассказывали анекдоты, Литума упрашивал двоюродного брата показать какую-нибудь пародию из тех, которыми он был знаменит в юности. Например, на отца Гарсию из их церкви Богоматери дель Кармен, что стояла на площади Мерино. Обезьян сначала заартачился, но вскоре оттаял и принялся проповедовать и сыпать библейскими проклятиями, как делал когда-то старый испанский священник — филателист и задира; о нем еще ходила легенда, что однажды он с толпой прихожанок спалил самый первый пьюранский бордель — тот, что стоял прямо на берегу неподалеку от Катакаоса, а заправлял там отец Чунги-Чунгиты. Бедный падре Гарсия! Как же отравляли ему жизнь непобедимые, носившиеся по улицам с криками: «Поджигатель! Поджигатель!» Они превратили последние годы старого склочника в крестную муку. Сам отец Гарсия, стоило ему встретиться с непобедимыми, тоже принимался их чихвостить: «Бездельники! Пьянчуги! Дегенераты!» Уй как смешно! Как весело жилось им в те времена, которые, как поется в танго, ушли и не вернутся.

Когда троица уже покончила с едой — включая и десерт из китайских яблочек, — но не с выпивкой, в голове у Литумы кружил мягкий ласковый ветер. Комната вертелась, и невозможно было сдерживать приступы зевоты, грозившей свихнуть сержанту челюсть. Как вдруг неожиданно сквозь этот сладкий полусон Литума расслышал, что Обезьян заговорил о Фелисито Янаке. Он о чем-то спрашивал. Полицейский почувствовал, как приятное опьянение улетучивается, как возвращается к нему контроль над мыслями.

— Что там слышно о бедном доне Фелисито, братишка? — повторил Обезьян. — Ты должен быть в курсе. Он все так же упорствует и не платит мафиози? Мигелито и Тибурсио сильно беспокоятся, их обоих эта история просто задолбала. Потому что, хотя дон Фелисито всегда держал их в строгости, они любят своего старика. И боятся, как бы мафиози его не прикончили.

— Ты что, знаком с сыновьями дона Фелисито? — удивился Литума.

— Да разве Хосе тебе не говорил? Мы оба с ними давно знакомы.

— Они привозили в мастерскую машины из «Транспортес Нариуала» для ремонта и наладки. — Казалось, откровенность Обезьяна пришлась брату не по душе. — Оба они — хорошие парни. Но мы не то чтобы с ними близкие друзья, просто знакомые.

— Мы с ними в кости любим резаться, — добавил Обезьян. — Тибурсио играет — просто класс.

— Расскажите мне о них побольше, — попросил Литума. — Я их видел всего пару раз, когда они давали показания в комиссариате.

— Замечательные ребята, — высказался Обезьян. — Они сильно переживают из-за того, что происходит с их отцом, хотя старик, как видно, воспитывал их железной рукой. Заставил отработать на всех должностях в его фирме, начиная с самого низа. Да и до сих пор дон Фелисито их держит в шоферах и платит, как поговаривают, сущие гроши. Предпочтения своим сыновьям он не оказывает. Лишнего медяка не накинет и поблажек никаких не дает. А еще — ты, наверно, слышал — он отправил Мигелито служить в армию, по слухам, для исправления, потому что сынок уже начинал выкаблучиваться. Суровый такой отец.

— Дон Фелисито — удивительный тип, которых в жизни редко встретишь, — изрек Литума. — Самый несгибаемый из всех, кого я знаю. Любой другой предприниматель давно бы уже отстегивал дань и выкинул этот кошмар из головы.

— Ну, как бы там ни было, Мигелито и Тибурсио унаследуют «Транспортес Нариуала» и перестанут ходить в бедняках. Ну а у тебя как дела? — попытался сменить тему Хосе. — Я имею в виду, как у тебя, например, с женским полом? Жена там, любовница, любовницы имеются? Или только шлюхи?

— Не наглей, Хосе. — Обезьян опять принялся размахивать руками. — Посмотри, как ты смутил Литуму своим бессовестным любопытством.

— Да неужели ты по-прежнему вздыхаешь о той девчонке, которую Хосефино забрал в бордель? Дикаркой ее звали, верно?

— Даже не вспомню, кто такая, — заверил Литума, глядя в потолок.

— Хосе, не напоминай брату о грустном, че гуа!

— Давайте лучше поговорим о доне Фелисито, — предложил Литума. — О настоящем мужчине с характером и с яйцами. Я потрясен его поведением.

— Да кто не потрясен! — поддержал Обезьян. — Он стал настоящим героем Пьюры, почти таким же знаменитым, как адмирал Грау. Быть может, теперь, когда он сделался такой известной личностью, мафия не осмелится ему угрожать.

— Наоборот, теперь они будут угрожать именно из-за того, что он стал известной личностью. Дон Фелисито выставил мафию в смешном свете, а этого они простить не могут, — высказал свое мнение Хосе. — На кон поставлен авторитет мафиози, братишка. Если дон Фелисито сумеет настоять на своем, то все бизнесмены, которые сегодня платят им дань, завтра же перестанут платить и мафия рухнет. Неужели вы думаете, что они такое допустят?

Кажется, Хосе сильно нервничает? Литума, по-прежнему зевая, все-таки заметил, что его двоюродный брат вновь принялся ногтем рисовать лучики на поверхности стола. Но вглядываться он не стал, чтобы, как при первой встрече, не убедить самого себя, что это паучки.

— А вы почему никак не реагируете, братец? — нахмурился Обезьян. — Я имею в виду гражданскую гвардию. Не обижайся, Литума, но полиция, по крайней мере в Пьюре, — это всегда ни пришей ни пристегни. Ровным счетом ничего не делает и годится лишь на то, чтобы взятки тянуть.

— Да и не только в Пьюре, — горячо подхватил сержант. — Мы, братец, по всему Перу ни пришей ни пристегни. Но все-таки уверяю, что по крайней мере я за все годы, с тех пор как надел форму, ни разу не вымогал денег. Поэтому и живу беднее любого побирушки. А если вернуться к дону Фелисито, то, по правде сказать, дело не продвигается из-за плохой технической подготовки. Графолог, который должен был нам помогать, сейчас в отпуске — ему геморрой удалили. Только представьте: все расследование встало из-за потревоженной задницы этого сеньора.

— Ты хочешь сказать, у вас до сих пор нет ни единой зацепки? — допытывался Обезьян.

Литума мог бы поклясться, что Хосе взглядом умоляет брата переменить тему разговора.

— Зацепки-то имеются, да только все очень зыбко, — вздохнул сержант. — Но рано или поздно они сделают неверный шаг. Проблема заключается в том, что в Пьюре сейчас действует не одна мафия, а сразу несколько. Но они все равно попадутся. Они всегда в чем-то прокалываются и сами себя выдают. К сожалению, до сих пор они не допустили ни единой ошибки.

Литума попробовал еще порасспросить о Тибурсио и Мигелито, и ему снова показалось, что эта тема Хосе не по нраву. В какой-то момент братья даже заспорили.