Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 21 из 84

Фончито покачал головой.

— Так, значит, он сказал «Люцифер»? — переспросил Ригоберто. — Именно «Люцифер»?

— Это можно перевести как «несущий свет», «податель света», — спокойно объяснил кабальеро. «Он говорил как будто в замедленном кино, папа». — А это означает, что ты очень пригожий мальчик. Когда ты подрастешь, все девушки в Лиме будут сходить по тебе с ума. Разве в школе тебе не объясняли, кто такой Люцифер?

— Я прямо так его и вижу, я представляю, что ему было нужно, — пробормотал Ригоберто, теперь с величайшим вниманием ловя каждое слово Фончито.

Мальчик снова покачал головой:

— Я знал, что должен сразу же уйти, я прекрасно помню, сколько раз ты говорил мне, что я не должен разговаривать с неизвестными наподобие этого господина, который хотел заморочить мне голову, папа! — Фончито размахивал руками. — Но, клянусь тебе, в нем было что-то особенное — в его манерах, в его речи, — и он совсем не выглядел нехорошим. К тому же мне сделалось любопытно. В «Маркхэме», насколько я помню, нам никогда не рассказывали про Люцифера.

— Он был прекраснейшим из архангелов, любимцем Господа там, наверху. — Господин не шутил, он говорил очень серьезно, на его идеально выбритом лице читалась едва заметная добрая улыбка; кабальеро указал пальцем на небо. — Но Люцифер, сознавая свою несравненную красоту, впал в грех гордыни. Он ощутил себя равным Богу, ни больше ни меньше. Только представь себе. И тогда Господь его покарал и перевел из ангелов света в принца сумерек. Так все и началось: история, появление времени, зла — да и человеческой жизни.

— Папа, он не был похож ни на священника, ни на этих евангелических миссионеров, которые бродят от дома к дому и раздают религиозные журнальчики. Я его спросил: «Вы что, святой отец, сеньор?» — «Нет-нет, какой же я священник, Фончито, не знаю даже, почему ты так решил». И он рассмеялся.

— С твоей стороны было большой неосторожностью заговорить с ним: он ведь мог проследить, где ты живешь, — пожурила пасынка донья Лукреция, огладив его лоб. — Никогда, никогда больше так не делай! Обещай мне, мой дорогой.

— Мне уже пора, сеньор. — Фончито поднялся из-за стола. — Меня ждут дома.

Кабальеро даже не пытался его удерживать. Вместо прощания он улыбнулся самой открытой улыбкой и помахал рукой.

— Ты ведь прекрасно знаешь, кто это был, не так ли? — повторил Ригоберто. — Тебе уже пятнадцать лет, и ты должен разбираться в таких вещах, верно? Это был извращенец. Педофил. Полагаю, ты понимаешь значение этого слова, я могу и не объяснять. Разумеется, он к тебе присматривался. Лукреция права. Очень плохо, что ты ему ответил. Ты должен был уйти раньше, чем он с тобой заговорил.

— Папа, он не был похож на гомосека, — успокоил Фончито. — Клянусь тебе! Тех извращенцев, которые охотятся на мальчиков, я определяю в секунду — взгляд у них такой особенный. Даже прежде, чем они успевают рот открыть. А еще они всегда стараются меня потрогать. Этот же был совсем другой: такой воспитанный, элегантный. Ну правда, не похоже было, что у него дурные намерения.

— Вот такие-то и есть хуже всех, Фончито, — заверила донья Лукреция, встревоженная не на шутку. — Тихони, про которых не скажешь, кто они такие на самом деле.

— Скажи, папа, — сменил тему Фончито, — то, что этот сеньор рассказывал про архангела Люцифера, — это правда?

— Ну, в общем, так сказано в Библии, — смутился дон Ригоберто. — Это правда для верующих, так оно и есть. Не могу поверить, что в школе «Маркхэм» вам не дают читать Библию — хотя бы для общего развития. Но давайте не отдаляться от темы. Еще раз повторяю, сынок: я категорически запрещаю тебе всякое общение с незнакомцами. Ни угощений, ни разговоров — ничего. Ты меня понял? Или ты хочешь, чтобы я раз и навсегда запретил тебе выходить на улицу?

— Для этого я уже слишком большой, папа. Мне, вообще-то, пятнадцать лет.

— Да уж, прямо мафусаилов век, — рассмеялась донья Лукреция. Но Ригоберто тотчас же услышал в темноте ее вздох. — Если бы мы только знали, куда заведет нас это знакомство! Боже мой, какой кошмар. И все это длится, по-моему, уже около года.

— Около года, а может, и чуть больше, любовь моя.





Ригоберто почти сразу же позабыл об этом эпизоде с незнакомцем, который рассказывал Фончито о Люцифере в маленьком кафе в парке Барранко. Но снова вспомнил и начал волноваться через неделю, когда, по словам сына, после футбольного матча в школе «Сан-Агустин» этот субъект снова предстал перед ним.

— Я уже выходил из душевой и собирался встретиться с Курносым Пессуоло, чтобы вместе вернуться в Барранко. И верь не верь, папа, но там был он. Тот самый господин!

— Привет, Люцифер, — поздоровался кабальеро все с той же вежливой улыбкой. — Помнишь меня?

Господин сидел в холле, отделявшем футбольную площадку от дверей школы. Дальше, на проспекте Хавьера Прадо, вилась лента легковушек, маршруток и грузовичков. У некоторых автомобилей уже горели фары.

— Да-да, я вас помню, — подтвердил Фончито. И добавил довольно резко: — Простите, папа запрещает мне разговаривать с незнакомцами.

— Ригоберто поступает совершенно правильно, — согласился кабальеро. На нем был все тот же костюм, но фиолетовый жилет был другой, без ромбов. — В Лиме так много нехороших людей. Повсюду встретишь либо извращенца, либо умалишенного. И такие вот чистенькие детки, как ты, — это их излюбленная мишень.

Дон Ригоберто выпучил глаза:

— Он назвал мое имя? Сказал, что мы знакомы?

— Вы что, знакомы с моим отцом, сеньор?

— А еще я был знаком с Элоизой, твоей мамой, — подтвердил кабальеро, сразу сделавшись очень серьезным. — Я знаю также и твою мачеху Лукрецию. Не могу назвать нас близкими друзьями, мы виделись всего несколько раз. Но они мне очень понравились и с самой нашей первой встречи показались мне идеальной парой. Отрадно слышать, что они тебя хорошо воспитывают и заботятся о тебе. Такой симпатичный парнишка, как ты, ни от чего не застрахован в этом Содоме и Гоморре, который зовется Лимой.

— Расскажи, пожалуйста, что такое Содом и Гоморра, папа, — попросил Фончито, и Ригоберто подметил, как в его глазах вспыхнул лукавый огонек.

— Это были два древних города, погрязшие в пороке, из-за чего Господь и стер их с лица земли, — осторожно ответил Ригоберто. — Так, по крайней мере, полагают верующие. Тебе придется немножко почитать Библию, сынок. Для общего развития. Хотя бы Новый Завет. Мир, в котором мы живем, полон библейских аллюзий, и если ты не научишься их улавливать, то вечно будешь попадать впросак и демонстрировать свое невежество. Ты, например, не сможешь разобраться в классическом искусстве, в истории Древнего мира. А этот тип и вправду объявил, что знает меня и Лукрецию?

— А еще что он знал мою маму, — добавил Фончито. — Он даже назвал ее имя: Элоиза. Он говорил так, что просто невозможно было ему не поверить.

— А свое имя он назвал?

— Нет, не назвал, — смутился Фончито. — А я даже не спросил и не дал ему времени назваться. Поскольку ты приказал мне не обмениваться ни словом с незнакомыми мужчинами, я сразу же убежал. Но он точно знает тебя, знает вас. Если бы не так, он не сказал бы, как тебя зовут, как звали матушку и что мачеху мою зовут Лукреция.

— Если ты случайно встретишься с ним снова, не забудь спросить, как его зовут, — велел Ригоберто, недоверчиво глядя на сына: этот его рассказ — правда или очередная выдумка? — Но при этом не заводи с ним разговоров, не вздумай принять от него бутылочку кока-колы или что-нибудь еще. Я все больше убеждаюсь, что этот господин — один из тех извращенцев, которые запросто бродят по Лиме, охотясь на мальчиков. Иначе что бы ему делать в школе «Сан-Агустин»?

— А знаешь, что я тебе скажу, Ригоберто? — прошептала донья Лукреция, прижимаясь к нему в сумерках, словно прочитав его мысли. — Иногда мне кажется, что все это выдумка. Типичная для Фончито фантазия. Он ведь уже проделывал с нами подобные штучки, верно? И он говорил мне, что беспокоиться не о чем, что этого кабальеро нет и не может быть. Что он его придумал, чтобы покрасоваться, чтобы мы поволновались и обращали на него побольше внимания. Однако проблема в том, что Фончито — непревзойденный обманщик. Ведь когда он рассказывает об этих встречах, я просто не могу ему не верить. Он говорит так откровенно, так невинно, так убедительно, так… не знаю, в общем. С тобой такого не случается?