Бездна. Дилогия

Иметь оружие, как мне кажется — сокровенное желание каждого индивидуума, носящего штаны и бреющего физиономию. К сожалению — это желание вступает в определённое противоречие с некоторыми статьями уголовного кодекса, за соблюдением которых следят люди, имеющие оружие. Жуткая несправедливость!

Остальные тела мы загрузили так быстро, что я даже не успел запомнить черты мёртвых лиц. Единственное, сохранившееся в памяти — это ловкость, с которой нарик содрал золотой браслет с мощной руки одного из покойников. Чувствовался профессионализм.

— А ну валите отсюда! — скомандовал Швед и отдав автомат Зверю, полез за руль осиротевшей машины.

Два джипа, доверху набитых покойниками, съехали на обочину, где и остановились. Вряд ли кто-то подойдёт к этим крутым тачкам и поинтересуется, чем конкретно заняты их хозяева. А когда содержимое летучих голландцев будет обнаружено, отыскать убийц окажется очень даже непросто. Такие мысли приходили мне в голову, пока я занимал место в уютном салоне, нервно поглаживая пистолет, упирающийся в бедро. Единственное, чего я сейчас опасался, так это того, что смертоносная машинка может сама по себе бабахнуть, продырявив ногу. Зато в игре появился неучтённый никем фактор, который я мог использовать для самозащиты. Если только успею…С братанами расправились очень быстро. Никто не пытался поговорить, объясниться, извиниться в конце концов. Щелчок затвора — треск автоматов. Вот и весь разговор.

От всего этого становилось не по себе. Особенно, когда я попытался ответить на один простой вопрос: на кой хрен в научной экспедиции столько автоматического оружия и людей способных его применять? Какова цель поездки, если для её достижения можно, ничтоже сумнящеся, прикончить семь человек?

Вопросы эти, в одночасье вылетели из моей головы, когда Зверь, пофыркивая, словно морж, заполз в кабину и подвинул нарика ко мне. Следом занял своё место Теодор Емельянович. Как я заметил, своё оружие он отдал гиганту ещё снаружи и теперь тщательно протирал руки идеально белым платком. Должно быть платок был пропитан одеколоном и по салону плыли волны какого-то терпкого запаха. Осматривая идеально чистые руки, Теодор недовольно ворчал:

— Всё это — грязь. Ненавижу участвовать в избиении младенцев, а эти ребята — сущие телята или по вашим определениям — лохи.

— Никто не спорит, — Зверь равнодушно пожал плечами, укладывая оружие в баул, — скорее всего — сынки каких-нибудь шишек. Привыкли кататься на тачках, потрахивать своих шлюшек и бить мордасы всем, кому ни попадя. Провинция, одним словом.

— Наша стерва всё-таки успела отрезать парочку ушей, — восторженно сообщил Швед, плюхнувшись на своё место, — вылажу из тачки, глядь: а у одного жмура уже чего-то не хватает. Когда только успела?

— Эти наклонности, — Теодор недовольно поморщился, — поехали. Мне хотелось бы успеть до заката, а времени осталось в обрез.

— Какая разница? — Зверь покачнулся, когда джип рванул вперёд, — там-то всё равно, день или ночь.

— Прежде чем угодить туда, — Емельянович особо выделил последнее слово, — нам предстоит удалить полтора метра слежавшейся и мокрой почвы. Если не успеем засветло — придётся работать при свете фар.

— А сколько осталось до места-то? — уши Шведа, подобно локаторам, поворачивались из стороны в сторону, улавливая каждое сказанное слово.

Теодор вновь зашелестел бумагой, а Зверь, наклонившись вперёд начал давать ему советы, но так тихо, что я ничего не мог разобрать. Наконец они сошлись во мнениях, определив искомое расстояние в семьдесят километров. Судя по спидометру, скорость держалась на уровне полутора сотен, поэтому ехать оставалось не так уж и долго.

Непроизвольно поглаживая, спрятанный пистолет, я пытался представить себе то место, куда мы едем. Почему-то понятие пещеры вызывало у меня образ подпирающих небеса скал, у подножия которых чернели отверстия, ведущие в неизведанные глубины. В общем некое подобие Морийского царства.

В чём-то я оказался прав.

— Есть какие-нибудь особые приметы? — спросил Зверь, после долгого молчания, — а то, как бы не пришлось увязнуть в этой глухомани надолго.

К этому моменту мы успели свернуть с относительно пристойной дороги на просёлочный тракт, представлявший собой невообразимое месиво из грязи и каких-то булыжников. Пожалуй, здесь могли пройти только танки, да ещё, может быть машины, подобные нашим. Даже сверхмощные джипы, временами, бесполезно ворочались в потоках жидкой грязи, пытаясь вырваться из липкого плена. Стеклоочистители работали на пределе, с трудом удаляя грязевые нашлёпки с лобового стекла. Швед непрерывно матерился и скрипел зубами. Его лысина стала багровой, словно помидор.

— Не совсем приметы, — Емельянович оставался спокоен, — скорее ощущения. Каждый, кто хоть раз побывал там, всегда ощущает приближение к порталу. Это — как зуд, внутри тебя. Обычно он слаб и практически не ощущается, но чем ближе врата — тем мощнее становится. Он чувствуется всё сильнее, до тех пор, пока в точке врат не исчезает вовсе.

Слова, которые он произносил, становились всё более плавными и напевными, точно он засыпал. Потом его левая рука медленно поднялась, чтобы резко обрушиться на плечо яростно пыхтящего Шведа. От неожиданности тот нажал на педаль тормоза и джип, клюнув носом, остановился.

— Здесь, — Сказал Теодор и некоторое время сидел молча, рассматривая ничем не примечательный участок абсолютно голого поля. Другие машины, уехавшие было вперёд остановились и начали сдавать назад. Их колёса утопали в грязи, едва ли не по верхние края дисков. Когда двигатели заглохли, наступила полная тишина. Прекратился даже дождь, барабанивший по крыше, а быстрый ветер начал разгонять пелену туч, сковывающих тёмно-синее небо.

— Ну и? — Спросил Швед, вытягивая короткую шею и ворочая круглой головой, очевидно в попытке разглядеть хоть что-нибудь, — ни хрена тут нет.

Вместо ответа, Теодор открыл дверцу машины и некоторое время сидел без движения. Как я заметил, его тонкие ноздри жадно втягивали холодный воздух, точно он пытался уловить некий, хорошо знакомый ему аромат, принесённый промозглым ноябрьским ветром. Потом руководитель поднял правую руку и негромко приказал:

— Дай мне лозу.

— А как же тот зуд, о котором ты говорил? — поинтересовался Зверь, извлекая из-за пазухи нечто тонкое и блестящее, похожее на скрученную проволоку.

— Так вернее. Иначе мне придётся очень долго блуждать по этой грязи, отыскивая нужную точку, а времени у нас — в обрез.

— Может быть стоит, тогда, выпустить нашу учёную братву? — проволока перекочевала в руки Теодора и тот начал изгибать её, превращая в диковинное подобие бабочки, — пусть начинают отрабатывать свои деньги.

— Если бы я ещё знал, какую именно вещь им нужно искать, — Емельянович выбрался наружу и направился прямиком в чистое поле, поворачивая из стороны в сторону своё загадочное приспособление, — впрочем, пусть достанут какие-нибудь приборы, фон снимут, что ли…

Зверь легко вымахнул из джипа и направился к автомобилю, где очевидно располагались болоньевые дутыши. Не прошло и минуты, а учёные уже начали вытаскивать из машины какие-то ящички, подключая один к другому многочисленными проводами. Один умело устанавливал треногу, на конце которой ослепительно сверкала серебристая тарелка антенны, уставившаяся в стремительно темнеющее небо, пробитое множеством ярких звёзд.

Но моё внимание было поглощено не этой суматохой, а одинокой фигурой в чёрном бушлате, медленно бредущей по полю. Казалось, человек не имел определённой цели и блуждал по случайной траектории. Так вдребезги пьяный пытается добраться домой по короткой, но очень широкой дороге. Проволочное кружево в приподнятых руках казалось странно живым. Присмотревшись, я понял почему: оно непрерывно двигалось из стороны в сторону, вибрируя мелкой дрожью.

— Курануть бы, — тоскливо протянули у моего уха, и я отвлёкся, взглянув на нарика, тоскливо уставившегося в опустевшую коробочку, — ща как дунул бы, да так, чтобы крышу вырвало! На прошлой неделе кореша план привезли — Кубанский! Рубит нараз! Жалко лаве нету, а то купил бы, не фиг делать.