Страница 239 из 247
Он снова поцеловал ее. И этим будто показал, что бессмысленный, по его мнению, разговор окончен.
- Хорошо, милорд, - сказала Эмер, чувствуя пустоту в душе и почти безразличие. – Оставим глупости. Будем думать о важном. Пусть меч и сковородка служат короне. Ради будущего Эстландии. А теперь выйдите. Мне надо переодеться.
Прежде, чем уйти, Годрик поцеловал ее прямо в губы, и лорд Саби шутливо пригрозил ем наказанием, ибо это «очень похоже на оскорбление чести Ее Величества». Когда за мужчинами закрылась дверь, Эмер медленно приблизилась к платью и встала против него, разглядывая, как врага.
- Ты мне совсем не нравишься, - сказала она платью, будто оно было живым существом и могло слышать. – Всегда ненавидела пурпур. Это мерзко, что придется умирать в пурпуре. Я бы предпочла зеленый, как холмы Вудшира.
Разумеется, платье ей не ответило, но Эмер не нуждалась в собеседнике.
- Ты – простая тряпка, - продолжала она, сбрасывая плед и оставаясь в одной рубашке. – Сгниешь, расползешься на нити – и тебе не страшно. А мне страшно. Теперь страшно. Когда собирались рубить голову, я не боялась, потому что знала, что проиграла, и что Годрик навсегда для меня потерян. Когда нет счастья в жизни – на что сама жизнь? А теперь он рядом, - она приподняла пурпурный подол и нырнула внутрь королевского наряда, - и я боюсь. Потому что слишком много оставляю в этом мире. Я еще не насладилась им так, как хотела. Сейчас я жалею, что согласилась смотреть в это проклятое зеркало! Насколько проще было бы жить, не зная, что тебе предстоит умереть. Да еще в таком мерзком платье!
С платьем она провозилась довольно долго. В корсаж были вшиты деревянные реечки, чтобы королевская спина всегда была прямой, но Эмер они только мешали – она не могла расправить плечи так, как привыкла.
- Хотя, это к лучшему, - сказала она платью, завязывая ленты на вороте. – Мы столько пережили, а он так и не признался, что любит меня. Я была откровенна до донышка, а он… Значит, не любит. И зачем тогда?
Она повернулась к зеркалу, и остановилась, как вкопанная. Потому что возле зеркала открылась потаенная дверца, и возле нее стоял Годрик в образе Ларгеля.
- Зачем ты здесь?! Что слышал? – накинулась на него Эмер, пытаясь сообразить, давно ли он здесь стоит и с какого момента был свидетелем ее беседы с платьем.
- Слышал достаточно, чтобы оценить вашу преданность, графиня Поэль, - ответил он.
- Ваше Преосвященство! – Эмер поняла, что обозналась, приняв за мужа настоящего епископа.
- Вы ожидали своего мужа? – спросил епископ. – Он там, за дверью, с лордом Саби. А я решил проверить потаенный ход и не жалею. Столько интересного, порой, узнаешь. Значит, все дело в предсказании? И вы готовитесь умереть смиренно, как божья овечка, только потому, что Фламбар – этот молодой осел – никак не догадается наврать вам ласковых слов, да побольше? Какая глупая самоотверженность.
- Не ваше дело, - ответила Эмер мрачно. – Чем читать нотации, лучше бы за собой смотрели. Разве это достойно священнослужителя и мужчины – лазать по норам, как крыса, вынюхивать и следить за чужими женами?
- Я не вынюхивал, - сказал Ларгель почти дружелюбно. – И то, как вы решили распорядиться своей жизнью – меня не касается. Скажу только, что я не верю в предсказания. Ни на мизинец не верю. Но я вам не нянька, чтобы учить. Пришел благословить вас, только и всего.
И прежде, чем она успела возразить, положил руку ей на макушку и сказал, глядя ей в глаза:
- Да защитят вас небеса, и согреет душу яркое пламя, - а потом легко коснулся указательным пальцем груди Эмер, между ключицами, нечаянно затронув золотую восточную монету на шнурке, спрятанную под рубашкой. – Всё, благословение вы получили. Теперь можете идти и умирать спокойно.
- Вы очень добры, епископ, - сказала Эмер, когда за ним закрылась дверь потаенного хода.