Ведьма и король

- Не жди ее, - проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса. – Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах[5]!

- Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, - ответил я.

Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.

Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки - не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости. 

Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.

- Хороший знак, - сказал Кельтхайр.

Мы гнали свиней, я накинул на голову капюшон и не желал ни с кем говорить. Через полдня езды, один из разведчиков вернулся. Он приблизился, и у него было бледное лицо.

- Говори! – приказал я.

- Впереди на дороге сидит женщина, - ответил он.

Кельтхайр говорил потом, что я поступил не мудро. Я вытолкал возницу и сам погнал колесницу вперед. Но не дело Кельтхайру решать, где я поступаю мудро, а где не очень.

На дороге сидела Саар. Я сразу узнал ее по густому пучку русых волос. Таких кудрей нет ни у кого на острове. И пусть тот, кто считает по иному, осмелиться сказать мне это в лицо.

Саар щипала струны арфы, и когда я подъехал, вдруг улыбнулась.

- Привет тебе, Конэйр!  - сказала она.

- Ого! – изумился я, улыбаясь неведомо чему. – Ты признала мое имя?

- Только у одного человека в этой стране может быть брошь с изображением змеи, - ответила она. – Ты все еще хочешь, чтобы я поехала с тобой?

- И желание мое усилилось с последнего нашего разговора, - ответил я.

- Тогда послушай, что я скажу. Так вышло, что у меня после смерти родителей осталось не мало – пять сестер и три брата. Им нужен хороший дом и заботливые опекуны. Сможешь ли ты помочь в этом?

- Смогу, - ответил я, не задумываясь. – Я отправлю твоих братьев в Антрим, в школу друидов, а сестер – к своей двоюродной тетке по матери. Она воспитает их с усердием.

- Тогда я обещаю, что  буду сидеть по левую руку от тебя до тех пор, пока тебе не изменит удача.

- А если изменит?..

- Тогда я буду сидеть по правую руку от тебя, потому что место там будет свободно.

Кельтхайр не слышал ее слов. Ему передали потом. Он ничего не сказал, но с тех пор смотрел на Саар, как на врага.

Я позвал ее в свою колесницу, но она отказалась. Угайне был без возницы, и она села к нему. Я посматривал в их сторону, пока Кельтхайр не сказал, что глаза мои станут косыми, как у зайца.

Мои люди отнеслись к Саар радушно. Вряд ли кто-то посмел обидеть ее, даже если бы меня не было рядом. Она держалась просто, но никто рядом с ней не смел громко засмеяться или сказать непристойность. Что-то в ее взгляде, речах, гордо вскинутой голове заставляло вести себя, словно на празднике перед королем, испытывая радость и робость.

На первом же привале она села по левую руку от меня. Так, как будто делала это всю жизнь. Мы жарили мясо, запивая его водой, и разговаривали. Я разглядывал Саар, пока она не замечала моего взгляда.

Она была крепко и ладно сложена. Левый глаз был светло-карий, а правый – небесной отрадной синевы. У нее были длинные пальцы, которые, как видно, никогда не знали тяжелой работы. Я спросил, как она жила, пока не встретила меня, и кто охотился для нее.

Она пожала плечами:

- У нас ни в чем не было недостатка. Люди из деревни кормили нас и одевали.

Я спросил, за какие заслуги.

- За справедливый суд, - сказала она.

Большего она мне не рассказала, хотя я и пытался расспрашивать.

По приезду в Тару, отец не вышел к нам. Вышла моя мачеха – Айлин. Она сказала, что отцу нездоровится, и передала его приветствия. На Айлин были новые украшения из серебра и эмали. Я их не заметил, об этом мне позже рассказал Кельтхайр. 

Во дворец нас не пустили, отговорившись, что к Айлин приехали родичи, и всем не хватит места. Я не обиделся и с удовольствием занял свою старую хижину - где жил в юности с матерью. Рабы развели огонь в очаге и расстелили постели для меня и Кельтхайра. Я приказал приготовить еще одну – для Саар. Молочный брат зашептал, что лучше было бы отправить ее в хижину к рабыням, но я только засмеялся.

Моя колдунья выбрала южный угол. Здесь постелили доски и бросили несколько выделанных шкур. Она села на ложе, опробовав его мягкость, и осталась довольна. Мы с Кельтхайром сходили к реке, чтобы помыться, а когда вернулись, застали посыльных Айлин. Она прислала вкусной еды и пива. Она пришла и сама, чтобы поздравить с удачным походом. Кельтхайр следил за ней взглядом. Айлин была очень красива. Она надела алое покрывало с кисточками. От любого движения ткань шуршала, словно осенние листья. Моя колдунья при появлении мачехи вдруг спрятала волосы под плащ, надвинула капюшон, полностью скрыв лицо, и торопливо посыпала одежду золой из очага.