Танцы на быках

Постилая постель возле прогоревшего очага, хозяйка спросила:

- Если ты такая умелая, то почему не наколдуешь себе кусок хлеба?

- Скажи: тайные знания чаще приносят неприятности, чем хлеб, - сразу же отозвался Эфриэл.

Бранвен повторила, и хозяйка понимающе кивнула.

Назавтра началась метель, и Бранвен предложили переждать непогоду. День и вечер прошел так же приятно, как накануне, с той лишь разницей, что в гости к хозяйке Мюлтрют заявилась половина деревни. Вилланы несли съестные припасы, а двое даже ссудили по медной денежке, взамен предсказаний.

- Предсказывай вилланам повышение налогов, приплод и свадьбы – и не ошибешься, - разглагольствовал Эфриэл, легко выдавая пророчества. – Благородным девицам нужно врать о любви, как в рыцарских романах, скупердяям – об увеличении состояния, молодым женщинам – о рождении ребенка. Все очень легко, надо только быть немножко сообразительным.

Бранвен не считала вранье такой уж невинной забавой, но благодаря этому у них появилась крыша над головой и провиант в дорогу.

Последней заявилась одноглазая старуха, перед которой деревенские услужливо расступились и усадили бабку на почетное место.

- Кто тут отбирает у меня хлеб? – спросила беззлобно старуха, улыбаясь морщинистым ртом. – Это ты, девушка, показываешь чудеса и выдаешь предсказания? Не слишком ли ты молода, чтобы знать будущее?

- Скажи, что мудрость не зависит от возраста, - подсказал сид.

Старуху ответ позабавил.

- Нечасто старой Гунтеке удается встретить такое чудо, - сказала она, посмеиваясь. – Я местная травозная, лечу этих людишек уже лет тридцать, если не больше.

- Мне сорок, уважаемая, и когда я родился, ты принимала роды у моей уважаемой матушки, - сказал староста.

- Может и столько, я стара уже, все забываю. Скоро помирать, да я забыла, что есть на свете смерть, - пошутила Гунтека.

- Ну что вы, бабушка, - хозяйка Мюлтрют отрезала половину каравая, завернув его в чистое полотно. – Вы у нас такая одна на сотню лиг вокруг. Кто же будет лечить, если уйдете?

- Не от меня это зависит, не от меня, - старуха забрала хлеб и поманила Бранвен. – Ты устала в пути, девушка. Не стоит обременять Мюлтрют. Пойдем ко мне, я живу одна и буду рада такой молодой соседке. Чем накормить тебя найдется, да и спать будешь не на полу, а на кровати.

Бранвен, испугавшаяся, что станет кому-то в тягость, согласилась переночевать у травознаи Гунтеки.

- По мне, так лучше бы ты осталась здесь… - начал Эфриэл, но сразу понял, что понапрасну толчет пестом воздух.

Травозная проводила Бранвен на окраину, к дому, спрятанному за огромным вязом.

- Завтра метель кончится, - говорила старуха, помогая девушке раздеться и стряхнуть снег. – Конечно, дороги замело, но до столицы путь быстро проторят, пойдешь, как по зеркалу. Садись сюда, деточка, - она пододвинула к очагу складной стульчик и застелила его пледом. – Тут тебе будет тепло и уютно.

- Благодарю, бабушка.

- Ты наверняка голодна? Мюлтрет – известная скупердяйка, лишней корки не даст. Я потому тебя и увела. Сейчас будет готова похлебка, она у меня сегодня богатая – с просом и солониной. А пока согрею сидр, чтобы тебе было повеселее ждать обеда.

Она достала бутыль, оплетенную ремешком, вынула пробку, подняла бутыль над головой и ловко направила струю в кружку, которую держала на уровне пояса. Запахло летом и яблоками, и на душе стало светлее. Напиток зашипел и поднялся пышной белой шапкой, готовясь сбежать.

Бранвен с радостью приняла из рук старухи кружку со сладким пенящимся напитком, куда предварительно была опущена горячая кочерга.

- Вкусно? – ласково спросила Гунтека, ставя рядом с Бранвен столик, на котором дымилась миска густой похлебки.

- Очень! – восхитилась Бранвен, допивая последний глоток.

- Могла бы и поделиться, - заметил Эфриэл, которому только и оставалось ждать, когда старуха отвернется, чтобы схватить кусок лепешки.

Бранвен что-то промычала, подбирая ложкой похлебку. Верно говорят, что голодному и черствый хлеб – сладок. Вот и сейчас благородная графиня Аллемада, которая вкушала без особого восторга нежнейших перепелок и южные фрукты, уплетала просяную похлебку за обе щеки и готова была поклясться, что ничего вкуснее она никогда не ела.

- Матушка, ты мастерица разливать напитки, - похвалила старуху Бранвен. – И благородные дамы не могли бы похвастаться такой сноровкой.

- Я же не всегда жила в этой лачуге, моя красавица, - сказала старуха, доставая гребень и распуская косу Бранвен. – Было время, когда меня звали Гунтекой Белогрудой, и не всякий король мог меня обнять, что уж говорить о князьях. Это сейчас я обмелела, как море в отлив, и пожелтела, как сухой лист. А когда-то была высока, бела и румяна, и носила наряды до самой земли, так что и туфель не было видно. Я смеялась звонко и любила обнимать отважных и сильных, и вкушала только на королевских пирах. Сейчас мужчины стали скупы и болтливы, как столетние старухи, а в мое время все было иначе – влюбленные были щедры и совершали безумные поступки во имя любви… У тебя есть возлюбленный, красавица моя?

- Н-нет, - пролепетала Бранвен, смущенная подобными откровениями. В ее кругу считалось дурным тоном так открывать душу даже перед близкими родственниками.

- Тогда ты зря тратишь время, - хихикнула старуха. – Пока молода, торопись познать страсть молодого и сильного возлюбленного. Иначе будет слишком поздно, и останется только оплакивать загубленную молодость. Взгляни на мои руки, - она сунула Бранвен под нос костлявые конечности, кривые и узловатые, как сучья сухого дерева. – Отвратительное зрелище? А когда-то они умели жарко ласкать героев, и правили четверкой коней, заставляя колесницу проехать по краю обрыва, чтобы два колеса повисали над пропастью. Когда-то я выходила нагая, чтобы пробежать под первым снегом. И мне не было холодно, потому что молодая кровь горячая, она быстро бежит по жилам. А теперь мне зябко и в теплой одежде, как гнилому желудю в морозной земле. Бывало, я пила перебродивший с травами мед, сидя по правую руку от короля, а теперь меня угощают разве что пахтой. Да и кто угощает? Такие же старухи, бородавчатые, согбенные и жалкие.