Страница 53 из 107
- Просто вспомнился сегодняшний сон, - ответила Бранвен, силясь улыбнуться. – Я почти забыла его, а увидела этих… и вспомнила…
- Тебе приснились коровы? – сид вскинул брови. – И что в них такого страшного?
- Мне приснились какие-то странные коровы, - Бранвен опустила штору, чтобы не видеть стада. - Большие, белые, с пятнами на боках. Они мчались по равнине, посыпанной песком, а я почему-то была одета танцовщицей, с тамбурином в руках… Они налетели, как ураган, один из них вскинул меня на рога и… До сих пор сердце колотится. Это от жары такие сны…
- Нет, не от жары, - медленно сказал Эфриэл. – У лагеря было древнее святилище, там поклонялись быку. Утром я видел его статую и чашу для жертвоприношений.
- Для жертвоприношений! Ужасно… - Бранвен снова вцепилась в ладанку. – Тогда это было нечистое, грязное место. Говорят, в старых храмах может обитать древнее колдовство, человеку лучше держаться подальше.
Эфриэл пожал плечами – суеверия людей его не занимали. Камни умеют держать образы прошлого и могут передать их, окажись рядом человек, умеющий тонко чувствовать. А кто чувствует тоньше, нежели женщина? Вот маленькой леди что-то и приснилось, только и всего.
Коровье стадо благополучно миновало дорогу, и караван двинулся дальше. Немного успокоившись, Бранвен выглянула в окно и застыла, открыв рот и на мгновение потеряв дар речи.
- О! Какое великолепие! – воскликнула она, указывая пальцем туда, где показался первый город Аллемады.
Светло-серые стены домов и башен венчали розовые черепичные крыши. Солнце клонилось к закату, и окрашивало бело-розовый город в золотистые тона. Острые шпили, характерные для Эстландии, мирно соседствовали с яйцевидными куполами зданий, построенных еще во времена завоевателей с востока. И сам город каждым своим камнем, каждым флюгером и окном являл странную смесь западного аскетизма и восточной роскоши.
Проехали через ворота, украшенные разноцветными керамическими плитками, выложенными в виде белых и голубых волн – этот рисунок символизировал реку Гудьямару, которая пересекала город почти по центру.
- Разве есть что-то прекраснее? – вопрошала Бранвен, когда Эфриэл усадил ее подальше от окна, напомнив, что до времени не след показываться мужу на глаза.
Узкие улицы – только разъехаться двум каретам – были вымощены булыжниками, подогнанными друг к другу на удивление плотно. Отполированные ногами сотен прохожих, они сияли солнечными бликами, так что глазам смотреть было больно. То тут, то там виднелись арочные мостики через искусственные каналы, на мостиках стояли нарядные люди, наслаждаясь прохладой, идущей от воды. Почти все первые этажи домов были сделаны портиками, и в их тени тоже сидели, стояли и прогуливались нарядные люди. Всюду, куда ни смотрела Бранвен, виднелись довольные, счастливые лица – красивые, позолоченные щедрым южным солнцем. Женщины ревниво оберегали свою красоту и покрывали головы кусками кружев, уложив их красивыми складками на плечи и спину. Горделивые мужчины с пламенными взорами проезжали верхом на лошадях, сделавших бы честь королевской конюшне. Уличные торговцы продавали горячие пирожки с рыбой и ливером, надрываясь криками: «Пинчо марена! Пинчо хигато!» А кроме них были еще продавцы сладких ореховых лепешек, тонких и хрупких, как стекло, были продавцы пирогов с яблоками и корицей, разносчики фруктовых напитков и родниковой воды. Завидев богатый кортеж, они бросались чуть не под колеса и наперебой предлагали товар. К карете герцогини их не подпустили, о чем Бранвен втайне пожалела. Ей до смерти хотелось попробовать и «стеклянных» лепешек, и яблочного пирога, пахнущих так заманчиво, но вместо этого приходилось сидеть в душной карете, опустив штору, и изнемогать от жары в закрытом платье.
В этот раз остановились не на постоялом дворе, а у местного лорда, который, как Бранвен уже знала, звался на местном наречии «гринголо». Самого гринголо Бранвен не увидела, потому что сразу попала в руки его супруги – благородной пейнеты и их дочери – благородной пантилиты. Благородная пейнета звалась Радегондой и оказалась уроженкой Эстландии, откуда-то с севера. Она еще помнила родной язык, но годы, проведенные в Аллемаде, придали ее речи такой странный акцент, что поначалу Бранвен с трудом понимала, что благородная пейнета желает сказать. Однако вскоре дело наладилось, и беседа потекла почти непринужденно.
- Вы не представляете, как я рада вас видеть, моя старшая сестра, – говорила пейнета Радегонда. – Какая это честь – принимать вас в Каса Помо! А какое наслаждение видеть вашу белую кожу и светлые волосы – смотрю и вспоминаю милый Эркшир. Взгляните на мою дочь – она смугла, как хлебная корка! А видели бы вы моего сына – сущий мавр!
То, что пейнета обратилась к ней, назвав старшей сестрой, удивило Бранвен. Она была чуть ли не младше дочери герцогини, к тому же не помнила никаких родственников из Эркшира. Когда хозяйка дома замолчала, чтобы взять дыхание для следующих восторгов, Бранвен спросила:
- Не напомните ли, миледи, в каком колене и с какой стороны мы приходимся родственниками?
Пейнете Радегонде понадобилось время, чтобы осмыслить вопрос, а потом она расхохоталась:
- Что вы, моя дорогая! Вас смутило такое обращение? А ведь оно – обыкновенное в Аллемаде. Все дворяне первой ступени говорят герцогу «мой старший брат», а герцогине – «моя старшая сестра». Дворяне второй ступени будут обращаться к вашему супруг «мой старший родственник», а к вам – «моя старшая родственница».
- Как забавно и непривычно, - Бранвен чувствовала себя скованно даже с этой милой женщиной, а уж смуглая пантилита Канделария и вовсе повергала ее в трепет. Слишком она была похожа на Адончию – такая же красивая, черноволосая, с ярким и смелым лицом. Она не вступала в разговор – наверное, попросту не знала эстландского, но разглядывала Бранвен с интересом и без особой приязни, и Бранвен предпочла общение с ее матерью: – А что такое – дворяне первой и второй ступени, миледи Радегонда? Я совсем не знаю ваших обычаев и боюсь оскорбить кого-нибудь подобным незнанием…