Страница 47 из 107
- Зачем вы здесь, миледи? – спросил лорд Освальд. – В такой час вам полагается отдыхать. Завтра трудная дорога.
- Как я могу отдыхать, милорд? – голос девушки зазвенел. – Как вы могли нанести мне такое чудовищное оскорбление?
Лорд Освальд пригладил волосы и подергал себя за бородку, собираясь с мыслями.
- Мне жаль, что я огорчил вас, - сказал он. – Но если бы вы не ворвались в мой шатер, нарушив этикет, ничего не произошло бы.
- То есть, если бы я ничего не узнала, все было бы в порядке? Не верю, что слышу это от вас милорд!
- Дорогая моя леди, - было видно, что герцогу не хотелось продолжать разговор, - вам лучше успокоиться и вернуться к себе. Повторяю еще раз: мне жаль, что я доставил вам огорчения. Но все мои дела и помыслы – лишь для вашего и о вашем благе. Вас вверили мне у алтаря, и я буду хранить и уважать вас, как небесную голубку, как мою супругу и…
- Уважать, но не любить?!
- Хватит! Оставь его, - Эфриэл схватил Бранвен за руку повыше локтя и попытался вытащить из шатра, но девушка вырвалась и вплотную приблизилась к мужу.
- Почему вы выбрали ее, а не меня?! Разве она лучше меня, милорд?
Поднявшись, лорд Освальд вздохнул и погладил Бранвен по голове, как несмышленого ребенка:
- Именно потому, что вы мне дороги, миледи, я так и поступаю. Ваша матушка должна была объяснить вам… По приезду в Аллемаду…
- Я не слабосильное существо! – вскричала Бранвен, вцепившись в шнуровку платья и безуспешно пытаясь ее распустить. – Я смогу выносить ваших сыновей, даже если мне придется ехать верхом до вашего замка через всю Эстландию и Норсдейл в придачу!
- Миледи, ведите себя соответственно вашему положению. Вы кричите на весь лагерь, - лорд Освальд перехватил руку жены, не давая снять платье. – Вернитесь к себе, а завтра мы поговорим. Проявите благоразумие…
Эфриэл ухватил Бранвен за кушак и потянул к выходу. Глупая девчонка! Да какой нормальный мужчина захочет ее после воплей, слез и самоуничижения. Но она не вняла голосу разума и снова вырвалась, всматриваясь мужу в лицо.
- Милорд! Я не потревожу вас до самой Аллемады, если пообещаете, что эта девка больше и шагу не ступит в ваш шатер.
Лорд Освальд отвел взгляд и опять пригладил волосы и усы.
- Смею заметить, миледи, не пристало женщине вмешиваться в мужские дела. Подите к себе и займитесь прядением или вышиванием. Если хотите, я прикажу достать арфу, чтобы вы могли играть в дороге.
- Вы не откажетесь от нее?! От этой служанки? А как же клятвы перед ярким пламенем?.. Я – ваша жена! Я требую!..
- Безмозглая гусыня… - выдохнул Эфриэл. Боги ведают, почему он так переживал за глупышку, вздумавшую призвать мужа к ответу за любовницу. Подумать только – за любовницу! Как будто он кусок хлеба у сироты украл.
- Я из Роренброков и не потерплю, чтобы рядом с вами была чужая женщина! – кричала тем временем Бранвен. Она вцепилась в камизу[1] мужа и попыталась его встряхнуть.
Короткая пощечина мигом привела ее в чувство. Вопли прекратились, как по-волшебству, а сама Бранвен застыла, прижимая ладонь к щеке.
- Мне очень жаль, миледи, что пришлось прибегнуть к столь суровому средству, - произнес лорд Освальд, не изменив ни выражения лица, ни тона, - но иного способа не было. Извольте вернуться к себе. Я никогда не бил женщину, и не хотел бы начинать с вас, моей супруги. Мы поговорим завтра, когда вы сможете мыслить здраво.
- Пошли, пошли, - Эфриэл за кушак потащил Бранвен прочь. На сей раз она не упиралась, не сопротивлялась и покорно позволила себя увести. Поодаль крутились служанки во главе с Адончией, и та не сдерживала злорадства – так и сияла. Эфриэл не сомневался, что стоит им с Бранвен уйти, девица тут же нырнет под занавес милордова шатра.
- Говорил же – ничего хорошего не выйдет! Глупышка, только себе навредила, - Эфриэл затолкал Бранвен в шатер, пряча от любопытных рыцарей и челядинцев, и усадил девушку на складной стульчик. – Приди в себя. Это не сказки и не рыцарские баллады, это жизнь.
Он был сердит на нее. Получила по холеной мордочке, сама виновата! Вела бы себя умнее, и мордочка бы не пострадала. Намочив в кувшине первую попавшуюся тряпку, он протянул ее Бранвен:
- Приложи, будет не так больно, и следа не останется.
Но девушка продолжала сидеть, держась за щеку и глядя невидящими глазами куда-то поверх головы сида.
- Эй! – Эфриэл легонько потряс ее за плечо.
Взгляд Бранвен стал осмысленным, брови жалобно изломились, губы задрожали, и слезы хлынули дождевым потоком:
- Он ударил меня! Мой муж ударил меня!
- Еще мало! – грубовато заметил сид, заставляя ее открыть щеку и прикладывая к месту удара холодную примочку. – Я бы тебя убил, если бы ты помещала мне с бабой.
- Лучше бы убил… лучше бы я умерла… - она забилась в рыданиях, уронив тряпку, вскочила и кинулась куда-то бежать.
Эфриэл поймал ее и прижал лбом к своей груди, укачивая, как младенца.
- Тише, тише. Подумаешь – пощечина. Я от тебя получил целых три, и ничего – жив-здоров. Э-э, не знаешь ты, как благородные господа лупят жен!
Она воззрилась на него с таким ужасом, что он поторопился исправиться:
- Не все, конечно. Твой муж не станет тебя бить.
- Но он уже ударил меня… - с упреком ответила Бранвен, как будто это Эфриэл был виноват.
Ночью Эфриэл то и дело просыпался, потому что Бранвен ворочалась и тяжело вздыхала, но стоило ему пошевелиться – таилась, как мышка. Проснувшись в очередной раз, Эфриэл с раздражением подумал, что больно уж она нежна, эта леди Рори. Ей слегка поддали, и она уже готова умереть. Ему вдруг вспомнились события очень, очень давние. Такие давние, что сейчас виделись смутно, как сквозь пелену тумана. Старшие братья – законные сыновья, сиды чистой крови, как они себя величали – в потешном поединке отлупили его до потери сознания, сломав одну руку и пальцы на другой. Чтобы знал свое место, сказали они тогда, и не мечтал прыгнуть выше головы. Сколько ему было? Девятнадцать или двадцать. Странно, что первые сто лет жизни помнятся по годам – вот здесь было десять, здесь двадцать, а тут шестьдесят четыре, в потом все мерится на сотни. Папаша, наверное, считает тысячами. Левая рука заныла возле локтя, хотя Эфриэл знал, что никакой телесной боли нет в помине – она у него в голове. Несколько переломов и синяков, пара шишек – это ничто для истинного сида. Неделя в постели – и снова готов есть-пить и наслаждаться. Но его раны не затянулись и за две недели, а сам он стремительно слабел и уже перестал есть. Папаша тогда сказал, что такие слабаки и рождаются от дурной крови, и перестал даже интересоваться – жив или уже умер его сын от проклятого племени. И тогда появилась Айрмед. Пришла не тайком, а заявилась прямо к княжескому трону. Братья сначала подняли ее на смех, но папаша разрешил лечить – в конце концов, своей серебряной рукой он был обязан и Айрмед, ведь это она помогала Мидаху, когда тот врачевал однорукого калеку, изгнанного и всеми покинутого.