Страница 14 из 41
Вторая половина VIII в. – время выхода скандинавов на Верхнюю Волгу, что фиксируется выпадением первых кладов восточного серебра на Северо-Западе Восточной Европы. В Ладоге и ладожской округе найдено несколько кладов дирхемов, датируемых по младшей монете 780-ми гг.[143]. Эти клады невелики по размерам, но само их появление, а также наличие скандинавских граффити (слов и отдельных знаков) на монетах Петергофского клада (первые годы IX в.)[144] указывает на активную роль скандинавов в их поступлении на Север. Однако восточное серебро приходит на Север еще не по Волжскому пути, а по Дону[145]. Это означает, что Волжский путь еще не начал активно функционировать на всем его протяжении и Волжская Булгария еще не стала главным местом встречи скандинавов и арабов[146].
К середине VIII в., видимо, относится славянская земледельческая колонизация Приильменья и Поволховья[147]. Цепочка поселений вырастает в Поозерье, а затем далее вдоль берегов Волхова, и в третьей четверти VIII в. в Ладоге появляются славянские древности[148]. Однако уровень социальной дифференциации продвинувшихся в этот регион словен, земледельцев и скотоводов, был еще довольно низким: относимые словенам погребальные памятники – сопки – являются родовыми усыпальницами, и их инвентарь не обнаруживает сколько-нибудь отчетливых следов социальной дифференциации. Вместе с тем, уже само сооружение огромных, до 10–12 м высотой, насыпей свидетельствует о выделении знати[149].
Балтийско-Волжский путь возникает не как самостоятельный внутренний восточноевропейский маршрут, но, в первую очередь, как продолжение на восток сложившейся к середине I тысячелетия и. э. системы коммуникаций, которая связывала центральноевропейский, североморский и балтийский регионы. Роль Балтики неизмеримо возросла после того, как арабские завоевания в восточной части Средиземноморья перекрыли традиционные еще со времен античности пути в Переднюю Азию и далее на восток. На Северное и Балтийское моря перемещается основной торговый поток между Западом и Востоком, который ранее проходил по Средиземному морю[150]. Новая геополитическая конъюнктура оказалась необычайно выгодной сначала для фризов, а затем и для скандинавов, которые практически монополизировали балтийскую и восточную торговлю[151].
На протяжении IX в. формируются две основные ветви Балтийско-Волжского пути, ведущие на Волгу: северная – к востоку от Ладожского озера по рекам Сясь, Паша, Оять, Олонка к Белому озеру и далее по Шексне, и южная – по Волхову, Ильменю, Мете, Кунье или Ловати[152]. Они маркируются скандинавскими древностями[153], в том числе погребальными памятниками, а также торгово-ремесленными поселениями, значительную часть населения которых составляли скандинавы[154]. Таковы – на северном ответвлении – городища на р. Сясь и Олонка, Крутик около Белого оз. На южном – на развилке речных магистралей от оз. Ильмень в середине IX в. возникает Городище под Новгородом (Рюриково), которое являлось военным опорным пунктом и контролировало вход из Волхова в оз. Ильмень[155]. В Верхнем Поволжье появляются торгово-ремесленные центры у впадения в Волгу р. Которосль (Тимерево)[156], которая вела в Волго-Окское междуречье, и у оз. Неро (Сарское городище поблизости от Ростова)[157], где начинался путь на Оку.
Интенсивность, а вероятно, и характер использования северной и южной ветвей северо-западного отрезка Балтийско-Волжского пути были неодинаковы. Памятники, содержащие скандинавские древности, равно как и торгово-ремесленные центры на северной ветви пути концентрируются (не только в IX, но и в X в.) в его начале – к востоку от Ладожского озера, и в центральной части – у Белого озера. На остальной территории они немногочисленны и рассредоточены, а торгово-ремесленные центры (некрупные даже на Сяси-Ояти-Олонке) не выявлены. Иначе выглядит картина освоения южной ветви пути. И Поволховье, и Приильменье, и Верхнее Поволжье уже в IX в. довольно густо заселены, вдоль рек лежат славянские сельские поселения. Размеры торгово-ремесленных центров здесь велики, и их деятельность чрезвычайно интенсивна. Скопления скандинавских древностей отмечаются не только в торгово-ремесленных центрах, но и в других местах (например, в Петровском и Михайловском), нередко на ответвлениях от основного маршрута[158].
Различия в распределении скандинавских древностей вдоль северного и южного участков Балтийского-Волжского пути позволяют предположить, что в Ладожско-Ильменском регионе и Ярославском Поволжье протекала оживленная торговая деятельность, тогда как на севере, скорее, действовали по-прежнему скупщики пушнины, лишь изредка селившиеся на длительный срок. Они передвигались небольшими группами, используя разнообразные маршруты, останавливались, как правило, в поселениях местных жителей, меняли пушнину на предметы по большей части скандинавского производства, а не привозные восточные предметы роскоши: не случайно, среди скандинавских древностей здесь преобладают такие предметы обихода, как ножи.
Ключевое звено общеевропейской системы коммуникаций, Балтийско-Волжский путь, благодаря чрезвычайно разветвленной системе речных маршрутов, консолидировал огромную территорию на Северо-Западе Восточной
Европы, представляя собой широкую зону[159]. В ней создавалась сложная инфраструктура: возникали торговые центры, куда поступали из «глубинки» продукты питания для обеспечения как населения самих поселений, так и проплывавших через них купцов; свозились потенциальные товары (пушнина, мед, воск и ми. др.), а также предметы и материалы, необходимые для починки судов и для деятельности купцов; доставлялось сырье для ремесленного производства. Эти центры привлекали как скандинавских, так и местных ремесленников, спрос на изделия которых был неизменно высок. Необходимость обеспечивать безопасность и самого пути, и торгово-ремесленных центров заставляла размещать здесь военные отряды[160]. Наконец, часть населения была непосредственно вовлечена в навигацию: проведение судов через пороги и мели (по Волхову, Западной Двине и др.), волочение судов в местах перехода из одной речной системы в другую. Тем самым население обширного региона на Северо-Западе Восточной Европы со второй половины VIII в. оказалось втянутым в интенсивную и разнообразную деятельность, вызванную функционированием Балтийско-Волжского пути.
Наиболее активно эксплуатировалась северо-западная часть пути – прежде всего, Поволховье: в Ладоге, видимо, завершалось плавание значительной части скандинавских купцов. Здесь они могли приобрести все основные товары как местного происхождения, так и восточные предметы роскоши, а также продать товары, привезенные с Запада. Показательно, хотя эти сведения и относятся уже к XI в., что подавляющее число торговых поездок скандинавов на Русь имеет целью Новгород[161].
Создание зоны Балтийско-Волжского пути имело кардинальные последствия для развития местных племенных обществ[162]. Доступ к дальней торговле стимулировал ускоренное социальное развитие тех племен, которые жили в зоне торгового пути: он интенсифицировал имущественное расслоение общества, выделение и обособление знати[163], привлекал племенную верхушку в крупные центры торговли[164], сближал ее интересы с интересами скандинавов в создании благоприятных условий для торговли, в участии в торговой деятельности и получении максимальной прибыли при использовании местных ресурсов, к которым племенная знать имела наиболее естественный и легкий доступ. Даже скромное по объему включение в крупномасштабную международную торговлю и перераспределение ценностей служило мощным источником обогащения знати и создавало условия для ее дальнейшего обособления. Потребность в местных товарах для их реализации в торговле усиливала роль даней и требовала увеличения ее размеров, что влекло за собой усложнение потестарных структур в регионе и, соответственно, усиление центральной власти.
143
Носов Е. Н. Нумизматические данные о северной части Балтийско-Волжского пути конца VIII–X вв. // ВИД. 1976. Вып. VIII. С. 95–110; Noonan Т. S. Ninth-century dirham hoards from European Russia: a preliminary analysis // Viking-Age Coinage in the Northern Lands. The Sixth Oxford Simposium on Coinage and Monetary History / M. A. S. Blackburn, D.N. Metcalf. 1981. P. I. P. 47–174; Кирпичников A. H. Ладога в первые века ее истории. С. 58–59; Фомин А. В. Староладожские клады восточных монет конца VIII–IX вв. // XIV Всероссийская нумизматическая конференция. Тез. сообщ. СПб., 2007. С. 66–67.
144
Мельникова Е. А., Никитин А. Б., Фомин А. В. Граффити на куфических монетах из Петергофского клада начала IX в. // ДГ. 1982 год. М., 1984. С. 26–47; Мельникова Е.А. СРН ННИ. С. 115–120.
145
Фомин А. В. Источниковедение кладов с куфическими монетами; Нахапетян В.Е., Фомин А. В. Граффити на куфических монетах, обращавшихся в Европе в IX–X вв. // ДГ. 1991 год. М., 1994. С. 139–152.
146
См.: Леонтьев А. Е. Волжско-Балтийский путь в IX в. // КСИА. 1986. Вып. 183. С. 3–9.
147
Седов В. В. Восточные славяне в VI–XII вв. М., 1982. С. 64–66; Конецкий В. Я. Население центральных районов Новгородской земли в начале II тысячелетия и. э. Автореферат дисс… канд. ист. наук. Л., 1984; Носов Е.Н. Проблемы изучения погребальных памятников Новгородской земли (к вопросу о славянском расселении) // НИС. Л., 1982. Вып. 1 (11); Он же. Раннегородские центры Поволховья: проблемы возникновения и соотношения // XIII Сканд. конф. М.; Петрозаводск, 1997. С. 163–166.
148
Кузьмин С. Л., Мачинская А.Д. Культурная стратиграфия Ладоги VIII–X вв. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Тез. докл. науч. – практ. конф. Псков, 1989. С. 29–30; Кузьмин С. Л. Первые десятилетия истории ладожского поселения // Петербургский археологический вестник. Европейская Сарматия. Сб. ст. к 60-летию Д. А. Мачинского и М. Б. Щукина. СПб.; Кишинев, 1997.
149
Конецкий В. Я. Новгородские сопки в контексте этносоциальных процессов конца I – начала II тыс. и. э. // НИС. 1993. Вып. 4 (14). С. 3–26; Петренко В.П. Погребальный обряд населения Северной Руси VIII–X вв. Сопки Северного Поволховья. СПб., 1994.
150
Bolin S. Mohammed, Charlemagne and Rurik // SEHR. 1952. Yol. 1; Hodges R. Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origin of Europe. L., 1983.
151
Мы почти не знаем случаев появления на Балтике купцов из Западной Европы (кроме фризов) или арабского мира. Уникальным является сообщение о посольстве Абд ар-Рахмана II (эмира Кордовы) вскоре после нападения норманнов на Севилью (884 г.) к королю и королеве народа ал-маджус во главе с Иахйа ибн ал-Хакамом ал-Бакри по прозвищу ал-Газаль (770–864 гг.): предполагается, что он посетил Хедебю (рассказ о посольстве сохранился в сочинении андалусского историка начала XIII в. Ибн Дихйи; см.: Allen W.E.D. The Poet and the Spae-Wife: an Attempt to Reconstruct al-Gazal’s Embassy to the Vikings. Dublin; L., 1960. См. также: Крачковский И. Ю. Арабская географическая литература // Крачковский И. Ю. Избранные сочинения. М.; Л., 1957. Т. IV. С. 133–134). Не случайно, именно на IX–X вв. приходится расцвет эмпориев как на Балтике (Рибе, Хедебю, Каупанг, Бирка), в том числе и в землях поморских славян (Рерик, разрушенный конунгом Хедебю Готфридом в 808 г.; Ольденбург, Волин), так и на Северном море и в Ла Манше (Дорестад, Квентовик, Лондон). Они богатеют и развиваются на перепродаже товаров, перевозимых с востока на запад и обратно. В начале XI в. в Сигтуне существует «фризская гильдия» – объединение фризских (или скандинавских, торговавших с Фризией) купцов (Wessen E. Sveriges runinskrifter. Stockholm, 1949. В. VII: Upplands runinskrifter. Del 2. H l.S. 138–149, 161–165. No. 379, 391.), видимо, осуществлявшая транзит товаров, привезенных с востока в Бирку и их перемещение далее на запад.
152
От Ильменя начинались и пути на запад: по Шелони, Великой, Чудскому озеру и др.
153
Stalsberg A. Scandinavian Relations with Northwestern Russia during the Viking Age: the Arhaeological Evidence// JBS. 1982. Vol. XIII. No. 3. P. 267–295; Седов В. В. Роль скандинавов в начальной истории древнейших городов Северной Руси// XII Сканд. конф. М., 1993. Ч. 1. С. 104–106.
154
Носов Е. Н. Речная сеть Восточной Европы и ее роль в образовании городских центров Северной Руси // Великий Новгород в истории средневековой Европы. М., 1999. С. 157–170.
155
Носов Е. Н. Новгородское (Рюриково) Городище. Л., 1990; Носов Е. Н., Горюнова В. М., Плохов А. В. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья. Новые материалы и исследования. СПб., 2005.
156
Фехнер М.В. Тимеревский могильник// Ярославское Поволжье X–XI вв. М., 1963; Дубов И. В. Северо-Восточная Русь в эпоху раннего средневековья. Л., 1982; Фехнер М. В., Недошивина Н. Г. Этнокультурная характеристика Тимеревского могильника по материалам погребального инвентаря // С А. 1987. № 2.
157
Леонтьев А. Е. Сарское городище в истории Ростовской земли (VIII–XI вв.). Автореферат дисс… канд. ист. наук. М., 1975; Он же. Археология мери. К предыстории Северо-Восточной Руси. М., 1996.
158
Так, концентрация кладов арабского серебра IX в. наблюдается в вятском регионе – у поворота Волги на юг (поселений торгово-ремесленного типа здесь не выявлено): Мельникова Е. А. Скандинавы на Балтийско-Волжском пути в IX–X веках // Шведы на Русском Севере. Киров, 1997. С. 132–139.
159
Ареал этой зоны, как уже указывалось, маркируют скандинавские древности.
160
Не случайно, некрополи возле таких центров обнаруживают высокую концентрацию «дружинных», воинских захоронений.
161
Джаксон Т. Н. Отражение торговли Новгорода со Скандинавией в древнескандинавской письменности // СС. 1988. Вып. XXXII. С. 117–128; Рыбина Е.А. Торговля средневекового Новгорода. Великий Новгород, 2001.
162
О не только экономической, но и социально-политической роли дальних торговых путей в развитии позднеплеменных обществ, особенно при их переходе к раннегосударственной организации см. исследования К. Поланьи и др. (Polanyi К. Primitive, Archaic, and Modern Economies / G. Dalton. Boston, 1968; Trade and Market in the Early Empires / K. Polanyi. Glencoe, 1957; Polanyi K. Ports of Tread in Early Societies // JEH. 1963. Yol. XXIII. P. 30–45; Idem. Trade, Market and Money in the European Early middle Age// NAR. 1978. Yol. II. P. 92–117; Брюсов А. Я. О характере и влиянии на общественный строй обмена и торговли в доклассовом обществе // СА. 1957. Вып. XXVII. С. 14–28; Массон В.М. Обмен и торговля в доклассовом обществе // ВИ. 1973. № 3). В отличие от обществ с рыночной экономикой, где результаты торговли, как внешней, так и внутренней, проявляются по преимуществу в экономической сфере, в примитивных обществах ее собственно экономический эффект незначителен: престижные обмен и торговля (предметы роскоши длительное время являются основной категорией товаров) обслуживают лить небольшую часть общества – формирующуюся знать и практически не затрагивают более широких слоев населения. Поэтому обмен и торговля в ранних обществах стимулируют в первую очередь их социальное, а не экономическое развитие, прежде всего социальную стратификацию. Они позволяют концентрировать богатства в руках тех, кто осуществляет контроль над торговлей, укрепляют их статус и, консолидируя правящий слой, оказывают влияние на политическое устройство общества. В. О. Ключевский считал торговлю (в том числе и по Волжскому пути) основополагающим фактором в развитии городов и «городовых областей» и тем самым существенной предпосылкой зарождения государственности на Руси (Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1987. Т. 1. С. 143–150). Однако советская историография отказалась от «торговой» теории В. О. Ключевского, хотя констатация значения торговли для экономического развития общества является общим местом. См. также: Мельникова Е. А. К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе. Постановка проблемы // ДГ. 1992–1993 гг. М., 1995. С. 16–32; Носов Е.Н. Современные данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии// Stratum plus. 1999. № 5. С. 112–118.
163
MacCormack С.Р. Exchange and Hierarchy// Economic Arhaeology. 1981. P. 159–166. (BAR. 96). Cp.: Hodges R. State Formation and the Role of Trade in Middle Saxon England I I Social Organization and Settlement. 1978. P. 439–453 (BAR. 47–11).
164
О концентрации знати местных племен свидетельствуют некрополи у торгово-ремесленных поселений. Существует лишь один собственно скандинавский могильник в Восточной Европе – в урочище Плакун напротив Ладоги. Все остальные обнаруживают смешение северных и местных, финских и славянских, погребальных традиций (Стальсберг А. Проблемы культурного взаимодействия Руси и Скандинавии в VIII–XI вв. // Археологические вести. 1994. № 3. С. 192–200).