Охотники. Пророчества Разрушения

– Конечно, мастер. Гууном именуется недовампир, жертва крововысасывания, получившая в процессе первичную дозу экскретов вампирьих желёз, что являет начальный этап перевоплощения в настоящего упыря. Гууны отличаются немалым разнообразием, вампиры умеют придавать им нужные качества – силу, выносливость, быстроту… Такие создания внешне уже отличаются от человека, порой значительно. Обычный же гуун, безо всяких… э-э-э… усилений – очень похож на нас.

– Всё верно, молодец. Как же это случается и когда?

– Случается, мастер, когда нападавший вампир изливает первую дозу ихора, но дальше не двигается, ограничившись впрыскиванием содержимого подскульных железистых мешков; это приводит к утрате жертвой свободы воли, способности рассуждать, значительной части воспоминаний и навыков. Укушенный таким образом становится гууном, недовампиром, рабом упыря, покорным и нерассуждающим. У кровососов всякого ихора много, но для гууна того самого, подскульного, ещё больше требуется, чем для полного превращения. Когда упыри до конца доходят, когда жертву в вампира превращают, разные другие их яды в дело идут, но каждого – поменьше.

– Молодец. Красно говоришь, гладко, как по книжкам, даже не теми словесами, которыми я тебя учил. Запоминаешь, парень. И наша сегодняшняя добыча – это не гуун, в бою не слишком опасный, если, само собой, он не бойцовая тварь, специально для этого выращенная. Но и тогда, коль головы не терять и глупостей не делать, ты с ним справишься – гуун может быть и силён, но туп, в отличие от вампира. А здесь у нас с тобой, приятель, самый что ни на есть настоящий упырь. Молодой и голодный. Ты его взял – молодец, честное слово, молодец.

Но всё равно, дружище, я тебе серьёзно говорю – запомни, назубок затверди две вещи, если, конечно, хочешь со мной остаться. Ну, или хотя бы выжить. Только две, большего от тебя пока что не требую.

– Внимаю вашему слову, мастер.

– Заковыристо выражаешься, однако. Книжник? Впрочем, не важно, мы, охотники, друг другу вопросы о прошлой жизни не задаём. Так вот, ни один человек ни разу не смог одолеть вампира в «честном поединке». Гуунов – случалось, да, и не то чтобы очень редко. Чего ёжишься? Так оно и есть. Почему оно так, разумеешь?

– Да, мастер. Вампиры невероятно сильны, быстры, почти не замечают ран, могут быть убиты лишь прямым ударом в сердце или срубанием головы. Что мы, мастер, сегодня и проделали.

– Молодец, парень, вижу, запоминаешь. Хотя, конечно, есть и другие средства их упокоить, но, в общем, верно. Или голову с плеч, или серебряный клинок сквозь сердце. Этому мы голову снесли. Кислота кислотой, она дело хорошее, но кончать упыря лишь с её помощью – себе дороже, только если целиком в кислоте этой растворить. Не напасёшься, всю жизнь на алхимиков работать станешь, такого кредита нам даже мэтр Бонавентура не откроет.

– Мастер, а зачем ему головы-то упырьи?

– Изучает он их. Вскрывает. Dissects, как он сам говорит по-учёному. Железы их изучает, яды, ихор то есть. Вот и эту башку ему снесём, когда с делом покончим. Всё равно эликсиры пополнять надо. Но я про другое сейчас. Хочу я, чтобы ты запомнил, парень: самый сильный силач нашего рода рядом даже с самым слабеньким упырём – что кутёнок. Самый быстрый бегун – что черепаха. Ну и так далее, парень, и так далее. Не дрожишь ещё пока?

– Никак нет, мастер.

– Это правильно, что не дрожишь. Этот, сегодняшний, – мы его на испуг взяли. Он отлёживался, солнце для него сразу после трансформации – что нож острый, глаза света не переносят…

– Вы поэтому его вспышками и ослепили, мастер?

– Именно. Ими и ослепил, едва тот через порог в сени вылетел. Молодой, говорю ж, и глупый. Будь упырь хоть чуток постарше, ни за что дурости такой бы не сотворил. А как бы он поступил, знаешь, парень?

– Вы говорили, мастер, выжидать бы стал…

– Так. Он бы не дёрнулся, не шелохнулся бы. Выждал бы, пока мы внутрь зайдём, пока в подпол влезем. А вот тогда он нас бы и схарчил.

– Но мы не полезли бы в подпол, верно ведь, мастер?

– Разумеется, парень. Те, кто напролом упырю навстречу прут, долго не живут. И мы бы, конечно, к нему очертя голову не полезли. Но об этом после говорить станем.

А вторая вещь, которую тебе знать надо, – ни один вампир ни разу не смог одолеть… кого?

– Себя, мастер. Свою природу одолеть они не могут.

– Молодца. Именно что природу свою. Взять хоть нашего сегодняшнего. Что с ним случилось? Жрать хотел, крови хотел. Налетел на ту девчонку, разорвал всю, налопался до закачения зенок. Ничего не соображал уже, заполз в первое попавшееся место. Нам с тобой его даже искать не пришлось. Что всё это значит? Упырь не может не жрать, вот что.

– Как и мы, мастер…

– Ёрничаешь, парень? Это хорошо, это правильно, но только до некоего предела. О коем тебе и напомнит мой подзатыльник.

– Ой!

– Ничего, терпи. Сам знаешь, я без дела рук не распускаю. Так вот, сказал-то ты верно – упырь не может не жрать. Таково его упырье естество, и там, где мы, люди, можем себя сдержать, поголодать, если надо, последнюю краюху отдать тому, кто ещё пуще нашего мучается, упыри никогда… что сказать хочешь, парень?

– Так ведь люди-то, мастер, люди – они тоже разные бывают…

– Правильно говоришь. На иного посмотришь – ей же ей, иной упырь краше покажется. Да, хуже вампиров люди порой. Не зря ж из них самые злые кровососы и получаются. Не из эльфов там или орков – а из людей.

– А из гномов, мастер?

– Ни разу не слышал. И не встречал. И никто не встречал. Гюнтер плёл что-то такое, ну так на то он и Гюнтер, чтобы языком молоть. А вот знавал я одну чародейку, Кларой Хюммель звали, не ведаю, откуда, но не нашенская она, точно – так вот говаривала та волшебница, что не родился ещё такой упырь, чтобы гнома смог бы обратить. Мол, у гномов совершенно невероятная резистентность к такого рода делам.

– Резистентность, ага… ну да, понятно. Устойчивость.

– Хм-м, парень, а ты точно из книжников. Я-то это слово сам только с десятого раза выговорить смог правильно. Устойчивость, верно. Сопротивляемость. Но не важно, главное – что гномов-упырей мне досель не встречалось и, сподоби силы заокраинные, не встретится. А у нас с тобой начинается дело уже настоящее, за что князь нам деньжат авансом-то и отсыпал. Мальчишка-кровосос-то сегодняшний не просто так тут очутился.

– Так, мастер, значит, именно тут и сидит тот, кто его обратил?

– Нет, парень, соображаешь ты быстро, хорошо, но тут вот ошибся. Тот, кто паренька этого с пути истинного сбил, кто его обратил, того тут давно уже нет. И след простыл, да не просто простыл, а всеми мыслимыми чарами затёрт. Старый вампир здесь прошёл, приятель, старый и сильный. Проскользнул незамеченным, долго, видать, скрывался, высматривал, выжидал. Ну и… дождался. Не одного парнишку этого, нами с тобой упромысленного, он обратил. Попался в его сети и ещё кто-то. Кто-то, кто княжескую дочь сгубил. Жаль, князь про этого гада ничего толком сказать не смог. Вот этого второго нам сыскать и надлежит, за это награда и положена. А это потруднее выйдет, чем нашего сегодняшнего торопыгу на кол нанизать. Но всё равно – надлежит его найти и поступить с ним соответственно. Опять спросить чего хочешь?

– Д-да, мастер… а почему мы упырей-то этих по одному ловим? Ловим по одному, а они всё лезут и лезут. Всё больше их и больше с годами. И народ на рынке болтает, что, мол, есть тайное вампирье царство за горами, оттуда они к нам и пробираются, и, пока стоит оно, ничего с кровососами мы не сделаем. Одного на кол посадим – трое других появятся.

– В корень зришь, парень. Я не я буду, если из тебя толка не выйдет. Упырей и впрямь больше становится, мы, охотники, промеж себя давно уже заметили. Кто-то зубоскалить принялся, Мартин-косой, если не ошибаюсь: мол, хорошо, работы больше, деньжат тоже. Вот уж поистине, бывают и среди охотников дураки, хоть и удачливые… Чепуха это, конечно. Каждый новый вампир – новые смерти. И новые вампиры, когда в силу войдёт.