Арина (Роман, повести)

Уже сидя за завтраком, он вспомнил, что Арина сказала, будто собирается уезжать на Север. И вроде скоро. Видимо, вот с этим она и связывала слово «вероятно», боялась, закрутится перед отъездом и не сможет к нему зайти. Но тогда и сердиться на нее глупо, она все честно написала. Только вот одно непонятно: какая нужда ее туда гонит, что она забыла на этом Севере? Да и как ей не боязно при своей хрупкости рваться из веселой, уютной Москвы куда-то на край света, в царство белых медведей, в объятья полярной ночи. Уж не собралась ли Арина к жениху? Ведь куда-то туда весной уехала с бородатым полярником студентка ихнего курса. Вот и Арина, может быть, завела себе полярника, какого-нибудь лихого морячка, что мутит холодные воды своей грузной посудиной. Недаром она уверена, будто там живут лишь смелые да сильные люди.

— Ну и попутного ей ветра! — вслух сказал Антон и, стараясь больше не думать об Арине, стал собираться в институт.

А через минуту он опять о ней думал. И через час думал, и на другой день, и на третий… Антон почему-то верил, что Арина к нему зайдет, и всю следующую неделю сидел вечерами дома. Он, как и прежде, с утра уезжал в институт, не пропускал ни одной лекции, но в библиотеке уже допоздна не засиживался, домой возвращался всегда засветло.

Дома он находил себе какое-нибудь дело, хотя занимался им рассеянно, без особой охоты и каждую минуту прислушивался к ходу лифта. Если его дверь хлопала на восьмом этаже, Антон сейчас же настораживался, ожидая звонка в квартиру. Но ему никто не звонил, и огорченный Антон окончательно терял интерес к своему занятию, начиная расхаживать по комнатам, вспоминал Арину, казалось, даже рядом слышал ее низкий, чуть глуховатый голос.

Укладываясь спать в первом часу ночи, он всякий раз зарекался ждать впредь Арину, но наступал новый день, и Антон опять после лекций торопился домой, опять весь вечер никуда не выходил из квартиры. Он как бы не по своей воле вдруг стал таким прилежным домоседом, что поверг в уныние Игоря Уланова. Когда он отказался пойти с Игорем в кино, чего раньше с ним никогда не бывало, тот увидел в этом недобрый знак и сейчас же прибежал к Антону, дабы воочию убедиться, не рехнулся ли, случаем, его старый друг. Но зато мать, дважды звонившая из Ташкента, напротив, не могла никак нарадоваться на своего «послушного сыночка», ее до слез тронуло, что Антон в семь часов вечера был уже дома, а не мыкался, как прежде, до полуночи по городу.

К концу второй недели своей самостоятельной жизни Антон вдруг обнаружил, что холодильник, который мать перед отъездом набила разными продуктами, основательно опустел. Ни сырокопченой колбасы, ни ветчины, ни любимого им с детства сыра, оказывается, там уже не было. И только на самой нижней полке сиротливо зеленела небольшая баночка зернистой икры. Антон достал эту баночку, повертел в руках, намереваясь открыть ее на завтрак, но потом передумал, поставил на место: он все-таки надеялся, что Арина может к нему неожиданно зайти, и хотел сберечь икру на тот случай.

Вдобавок ко всему у него на исходе был и сахар, кончался даже чай. Обшаривая закутки в буфете, он разыскал лишь совсем маленькую, двадцатипятиграммовую, пачку краснодарского чаю, по распечатывать ее пока не стал все по той же причине. Еще он наткнулся в буфете на пакетик растворимого кофе, в свое время кем-то подаренный матери, точно такой, какие обычно дают пассажирам в самолете. Заварив себе чашку кофе и бросив туда три кусочка сахару, Антон выпил его вместо завтрака и, чувствуя прежнюю пустоту в желудке, ругнул Костю Чурикова.

Потом, когда он ехал в автобусе, сидел на лекциях, его мысли все вертелись вокруг Кости, который, как вышло на поверку, резал его без ножа. Обещая вернуть долг дня через три, он до сих пор не отдал ему ни копейки. И что было удивительно, сам Костя об этом не заводил и речи, больше того, всю минувшую неделю он вроде бы от него прятался. В аудиторию Костя Чуриков теперь вбегал за несколько секунд до начала лекции, садился подальше от Антона, где-нибудь у самой двери, а в перерыве выскакивал в коридор первым и куда-то исчезал. Если ненароком он все же сталкивался нос к носу с Антоном, то молча и с поспешной торопливостью пожимал ему руку и тотчас отходил в сторону, начинал заговаривать с кем-нибудь из девушек. Со стороны можно было подумать, что Антон в чем-то провинился перед Костей и тот, естественно, сердился на него, не хотел с ним разговаривать.

Но сегодня Антон решил во что бы то ни стало поговорить с Костей и весь день усиленно охотился за ним. И как бы ловко Костя ни ускользал от Антона, после лекций он все-таки подстерег его у самого выхода из института. Когда тот с двумя студентками первого курса пробегал мимо, делая вид, что его не замечает, Антон придержал Костю за локоть и неожиданно для Чурикова спросил:

— Ну как твоя теща… прилетела?

— Да лучше б она совсем там осталась… — затравленно глядя по сторонам, сказал Костя. — Ты потерпи, старик, я сам страдаю… — добавил еще Костя и тут же метнулся к выходу, догоняя студенток.

Слова Кости как кипятком ошпарили Антона. Раньше он все надеялся, что не сегодня, так завтра Костя вернет ему долг, а тот, оказывается, пока не собирался его возвращать. Ведь Костя ясно и прямо сказал: потерпи. Но вся беда в том, что Антону было невмоготу терпеть. Во время последней лекции он дважды проверял свои карманы, а все равно наскреб там лишь… двадцать семь копеек. Правда, перед самым обедом у Антона было рубля полтора, но потом, как назло, в перерыве между лекциями к нему подскочила Люся Тюльпанкина, шустрая активистка их курса. Надо сказать, эта стриженная под мальчишку студентка всегда возникает рядом, когда ее не ждешь. Вот и сегодня она схватила Антона за пуговицу на рубашке и неприятным голосом проверещала:

— А-а, Сеновалов!.. Ты-то мне и нужен, я тебя не охватила!.. Ну-ка выкладывай рубль двадцать… В пятницу у нас экскурсия по усадьбам Подмосковья…

Антон, конечно, не мог признаться, что у него и денег-то кот наплакал, а потому небрежно достал из кармана юбилейный рубль, протянул Тюльпанкиной. Потом еще положил ей на ладонь двугривенный. А теперь вот он сидел с опущенной головой в автобусе, рассеянно поглядывал в окно и думал только об одном: где ему раздобыть хоть немного денег.

В четвертом часу дня Антон вышел у нового мебельного магазина, подле которого суетилось десятка полтора покупателей, стояли легковушки, большие крытые машины. Перед входом в магазин, с одной и с другой стороны от распахнутых дверей, сверкали лаком распакованные диваны, шкафы, кресла, стулья. От новой мебели приятно пахло деревом и краской. Антон немного повертелся у огромных витрин, обдумывая, как и с кем лучше начать разговор, и, увидев молодого парня в темно-сером комбинезоне, подошел к нему, спросил, не нужны ли им почасовые грузчики. Парень минуты две не отвечал, будто его не слышал, потом направился к большой крытой машине, кивком головы приглашая Антона следовать за ним.

— Тарасыч, тут один хочет косточки поразмять, — сказал парень. — А у нас с обеда Сашко загулял. Вот я и подумал…

Возле крытой машины на фанерном ящике сидел широкий в плечах мужчина лет пятидесяти и что-то жевал. Он без всякого интереса посмотрел на Антона и вроде бы нехотя просил:

— А ты кто такой будешь?

— Никто… человек, — ответил Антон.

— Студент, наверно… — предположил парень, который тоже стоял рядом.

— Да, студент, — кивнул Антон.

— Так бы сразу и говорил, — проворчал Тарасыч и достал сигарету, стал прикуривать. — Тогда все понятно, дело молодое, за девицами бегаешь… А в таком разе без денег тоска. Скажем, в кино или там на концерт бесплатно пока не пускают. Вот и выходит нашему брату сплошной разор. А куда от этого денешься? Уж такая доля мужская. Ну, верно я толкую али нет?

— Я не знаю… — Антон пожал плечами.

— Ты со старшими не спорь, это нехорошо, — недовольно сказал Тарасыч. — Мне все шалости ваши знакомы, как-нибудь сам молодым был. Пускай я в студентах не ходил, а за институтками — не веришь? — ухаживал… Ей богу!.. Ты лучше вот что скажи, сколько хочешь подработать?