Страница 84 из 100
— Значит, Сима у тебя ночует, — говорю я Люсе, когда ухожу.
Игорь незаметно от Люси показывает мне кулак.
Глава четырнадцатая
На техосмотр номер два машина попадает раз в месяц. В этот день она ползет по конвейеру от механиков к электрикам, от электриков к радистам, от радистов к арматурщикам, — словом, все специалисты ее щупают и трогают, как врачи допризывников на медкомиссии. И тут надо быть начеку. Во-первых, никто лучше тебя не знает самые мелкие, скрытые неполадки; во-вторых, не каждый все внимательно осматривает, другой так и норовит спихнуть поскорее машину к соседям; в-третьих, находятся и такие, которые сделают кое-как, если вовремя не поднять шума.
Поэтому мы с Володей сегодня с утра в гараже. Пришли раньше восьми, чтобы первыми попасть на конвейер. И теперь у нас все хорошо, глядишь, минут через тридцать могут и осмотр закончить. Володя особенно доволен: скоро Кузю увидит.
Кузя — это сын Володи. Ему еще нет и двух месяцев, но Володя без Кузи уже скучает. Он даже на линии о нем все время помнит: кто бы ни был пассажир, а Володя, если едет по Кировской, обязательно домой заскочит, чтобы хоть одним глазком на Кузю посмотреть.
— Володя, а Кузя тебя узнает? — спрашиваю я.
Озабоченное лицо Володи сразу будто бархатом погладили. Его круглый нос теперь наползает на щеки, а маленькие татарские глаза делаются как щелки.
— Еще бы он отца не узнал, — улыбается Володя. — Только увидит и скорее кричать: «Ыть, ыть!»
— А что это значит?
— «Ты, ты», — переводит Володя язык Кузи.
В это время возле нас появляется Игорь. Он в новом сером костюме, в белой нейлоновой рубашке, с бабочкой. И духами от него так разит, что дышать горько.
— Ты, никак, в бочку с одеколоном угодил? — говорю я.
Игорь пропускает это мимо ушей и протягивает мне заявление. Я беру, читаю. Оказывается, он просит шестидневный отпуск. На углу заявления уже есть резолюция начальника колонны: «Разрешить».
— Это какие у тебя семейные обстоятельства?
— Женюсь, старик, — весело отвечает Игорь. — Вернее, отправляюсь в предсвадебное путешествие. Я плыву сегодня с Симой в великий град Углич, чтобы предстать пред очами своей будущей тещи.
Эта новость меня не удивляет. Я знаю, что после той ночи, когда Сима ночевала у Люси, Игорь отвез девушку в гостиницу и теперь каждый день с ней встречается. Он водит Симу в кино, на концерты, бродит с ней допоздна по улицам.
— Поезжай, поезжай, — говорю я. — Теща встретит тебя с кочергой на пороге. Это не Сима, она враз поймет, какой ты правильный шалопай.
Володя его подбадривает:
— Ничего, Игорь, ничего. Парень ты веселый, любой теще понравишься.
— Конечно, он приедет и сразу концерт теще выдаст. Из четырех номеров: вертикальное движение ушами, горизонтальное движение ушами, вращение ушами против солнца, вращение ушами по солнцу. Ведь у Игоря талантливые уши. Правда, пожилые люди не слишком ценят тех, кто шевелит только ушами, но это ничего, ты все равно не робей.
— А я и не собираюсь, — ухмыляется Игорь. — Если что не так — украду Симу. Это ей даже больше понравится. Она у меня смелая.
— Тогда тебе конь нужен. Хотя бы хромой. И бурка простреленная.
Игорь прячет заявление, поправляет бабочку.
— «Ракета» побыстрее коня умчит нас по Волге, — говорит он и уходит.
А мы с Володей гоним «зеленуху» в колонну, уверенные, что теперь она весь месяц будет служить нам безотказно.
В конторе колонны я неожиданно сталкиваюсь с директором парка и сразу теряюсь. Правда, я уже третий день приезжаю с планом, и мне теперь не стыдно ему в глаза посмотреть, но вся беда в том, что начальство меня смущает: я не знаю, о чем с ним говорить. Это осталось еще от школы. Я всегда боялся увидеть учителей где-нибудь в метро или трамвае. И если с ними там встречался, то незаметно выскальзывал из вагона на первой же остановке.
— Ну, как, Алеша, дум спиро, сперо? — говорит директор и подает мне руку.
Я молчу, переминаюсь с ноги на ногу.
— Это латынь, — усмехается Николай Иванович. — «Пока дышу, надеюсь». Мудрые слова, большой смысл в них заложен… Так что, может, по-английски малость покалякаем?
Он ведет меня в курилку, где в землю вкопана бочка с водой, а вокруг стоят скамейки. Мы садимся, закуриваем. И тут Николай Иванович поздравляет меня, что я стал с планом приезжать.
— Рано поздравляете, — говорю я. — Всего три дня приважу план. Могу еще сорваться.
— Это уже не страшно, если и сорвешься, — успокаивает меня Николай Иванович. — Главное, Алеша, чтоб уверенность у человека жила. А она у тебя появилась. И теперь ты сам от себя не убежишь. Да и уменье, что пришло к тебе постепенно, незаметно, уже никуда не денется.
Потом Николай Иванович расспрашивает меня на английском о новых книгах, кинофильмах. Слова он подбирает медленно, заметно волнуется, как ученик на уроке. И мне теперь кажется, что он совсем не похож на директора и что я давно его знаю и могу говорить с ним о чем угодно.
— А где ты собираешься проводить свой отпуск? — спрашивает он снова по-русски.
Отпуск, отпуск… Это первый отпуск в моей жизни. И где я буду его проводить?
— Что задумался? — говорит Николай Иванович и бросает в бочку с водой папиросу. — У тебя когда там по графику?
— В июле.
— Это хуже.
— Почему хуже?
— Хотел тебя в лагерь наш сосватать. На вторую смену. Местком пять хороших комсомольцев требует. Отрядных вожатых не хватает.
— Что вы, разве я могу…
— Ничего, ничего, — перебивает меня Николай Иванович. — Человек все может… А в отпуск пошел бы в августе или в сентябре. В бархатный сезон. Так, что ли?
Конечно, я и позже могу отдыхать. Только дело вовсе не в этом. Главное, какой из меня вожатый, если я с одним Борькой не слажу. Ведь вчера он снова отмочил номер. Поймали они со Степкой французскую болонку какой-то пенсионерки, унесли на чердак и покрасили розовой краской. Только голову оставили белой. После такой химобработки старушка увидела свою собачку и чуть в обморок не упала. Пришлось мне потом извинения просить да чистить болонку весь вечер ацетоном. И самое обидное, что я за это Борьку даже не наказал: рука не поднялась.
— Чтобы быть вожатым, надо призвание, — говорю я.
Николай Иванович приглаживает ладонью темные волосы с седыми прожилками, снова закуривает. Потом кладет мне на плечо руку и говорит:
— Алеша, если бы все кивали на призвание, мы давно бы по миру пошли. Знаешь, вот наш Михеевич всю жизнь мечтал стать врачом, а всю жизнь работает водителем.
— А почему он на врача не учился? — спрашиваю я.
— Пойми, Алеша, закончить институт не каждый может. Вот у Михеевича шесть сыновей, и все, как говорят, в люди вышли. А самому некогда было учиться, надо было на хлеб зарабатывать, чтобы шесть ртов накормить. Вот и остался водителем. Но беды тут нет. Знаешь, какой это водитель? К нему инженеры, механики за советом идут. Это не водитель, а профессор, Да, да, профессор в своем деле.
— Выходит, что призвание — это выдумка, — говорю я.
— Нет, брат, не выдумка. Только главное другое: если человек настоящий, то он любому делу душу отдает.
Тут в курилку вбегает Пуля, чем-то озабоченная и, как всегда, слишком серьезная.
— Вот вы где, — говорит она Николаю Ивановичу. — А я весь парк обегала. Там болгары приехали, делегация.
— Мать родная! — Николай Иванович встает, одергивает пиджак. — Я совсем забыл… — И они с Пулей скрываются за дверью служебного корпуса.
Я некоторое время сижу в курилке, дымлю сигаретой и думаю. Странно как-то получается. У нас в школе уже с восьмого класса каждый говорил о призвании. И, бывало, слушаешь одного, слушаешь другого и веришь, что скоро новые Яблочковы, Грибоедовы, Пироговы появятся. Только трое из класса никак не могли откопать в себе дара. И столько же не решили точно, кем они станут. К последним и я относился. Меня и к химии, и к живописи, и к литературе тянуло.