Страница 1 из 3
<p>
— Привет, — доброжелательно улыбаюсь я, зная, что это действует на нее безотказно: за столько лет изучил каждую ее потаенную мысль, каждую реакцию на слова, каждую родинку на изящном теле. — Я Эдвард. Хочешь кофе? Я взял ванильный латте.
Она удивленно и восхищенно глядит на меня: ее мягкие губы приоткрываются, наполняя мою голову сотнями фантазий о том, как «это» между нами было. И десятками новых, которые еще предстоит испытать.
— Это мой любимый! — изумленно восклицает она.
Знаю. Но если скажу, откуда, она испугается и мы не сможем двигаться дальше.
Отточенная техника, вызубренная до мелочей за восемьдесят лет. И как еще я не устал завоевывать эту брюнетку снова и снова? Почему меня неизменно тянет к ней, только к ней?
— Правда? — искренне, чтобы поверила, удивляюсь я. — Мой тоже!
Мы заводим непринужденный разговор, ровно до тех пор пока не наступает время икс. Автобуса нет, а большая чашка кофе просится наружу. До здания школы довольно далеко…
— Черт, — приплясывает она.
— Прямо за углом густой лес, — заговорщицки подмигиваю я. — Никто не заметит.
На остановке полно народу. Я не могу схватить ее прямо здесь. Но в лесу…
— Спасибо, — застенчиво краснеет она, это всегда заставляет мое сердце биться быстрее. Как в первый раз… Впрочем, для нее он первый.
Она заворачивает за угол, и я, выждав ровно семь секунд, иду за ней. Главное — действовать быстро. Иначе она успеет закричать. Хватаю за пышные каштановые кудри, крепко зажимаю рот рукой, тащу сквозь заросли к старому, покосившемуся сараю в глубине леса. Она пытается меня укусить, колотит руками и упирается ногами во встречающиеся деревья — упрямая девочка. Пару раз ей удавалось сбежать от меня, однажды — ударить по голове веткой, но никогда наша близость не бывала слаще, чем тогда, когда получалось оставить ее в сознании до самого конца. Она так самозабвенно сопротивляется.
Распахиваю гнилую деревянную дверь с ноги и швыряю девушку на пол, с утра застеленный мною мягким матрацем — мне нравится причинять ей боль, но я не хочу, чтобы она потеряла сознание от ушибов раньше времени. Она задыхается, обращенный на меня взгляд — как у испуганной лани, а затем она оглядывается в поисках средства самообороны. Но тут ничего нет, я все убрал.
— Сегодня я не стану связывать тебя, — сообщаю я, скидывая куртку и дергая ширинку на джинсах. — Я хочу взять тебя просто так.
— Нет… — шепчет она, мотая головой, а в глазах вместо слез дрожит решимость дикой кошки, намеревающейся обороняться. — Не надо, прошу…
— Да, умоляй меня, — соглашаюсь я, безжалостно наваливаясь сверху и сминая пальцами округлые бедра, дергающиеся прочь от каждого прикосновения, накрываю плотно сжатый рот губами, не обращая внимания на острые ноготки, царапающие мои щеки в попытке оттолкнуть. Задираю короткое платье — как можно одеваться настолько привлекательно, провоцируя монстра, живущего в темной части меня?
— Нет, нет, — кричит она, борясь. Ее тонкая талия податливо изгибается от моих жестких ласк. Ровные зубки впиваются в мою нижнюю губу, и я чувствую привкус собственной крови. Рыча, я толкаю язык в ее рот, завожу хрупкие руки за голову и прижимаю к матрасу. Она распята подо мной, между нами последний оставшийся клочок ткани — ее белые хлопковые трусики в зеленый горошек. Милые и по-детски невинные.
— Пожалуйста, — часто испуганно дышит она, ища в моих глазах сострадание, которого не будет. Каштановые волосы пышной волной рассыпались вокруг головы, мое обоняние щекочет божественный запах ее юного тела. — Пожалуйста, отпусти меня…
Первые слезы поражения мерцают в необыкновенных карих глазах, но я уже давно прошел стадию сожаления, чтобы так легко сдаться мольбе.
— Завтра я сделаю это иначе, — клянусь я, подцепляя хлопок пальцами и срывая одним резким движением. Я знаю, что ей будет больно, но это только сильнее заводит меня. Я давно готов — монстр, родившийся внутри меня много лет назад, не знает пощады.
Отвернув голову, девушка мучительно прикрывает глаза и смыкает губы, когда я вхожу в ее лоно с грубостью и неистовством. Она такая горячая, такая узкая и влажная. Маленькое хрупкое тело напрягается и дрожит от моей дикой страсти, а изо рта вырывается болезненный стон. Она больше не смотрит на меня за время, что я пользуюсь ее девственным телом, получая извращенное удовольствие. Терпит и молчит, и я знаю по опыту, что она до последнего не сдастся, несмотря на кажущееся смирение.
Едва я получаю оргазм, забываясь на одну секунду в сумасшедшем экстазе, она ударяет меня по лицу, скидывая с себя, вскакивает и убегает прочь, даже не потрудившись прикрыться курткой. Я смеюсь ей вслед, обещая встретиться еще раз… завтра.
</p>
***
<p>
Что бы вы сделали, если бы судьба подставила вам подножку, превратив жизнь в порочный замкнутый круг? Если бы, была на то воля бога или дьявола, проживал один последний день жизни снова и снова, снова и снова, снова и снова, в течение восьмидесяти лет?
Я помнил свою смерть. Она настигла меня, едва мне исполнилось семнадцать. Я только что переехал в маленький городок Форкс к отцу, думая, что это самый ужасный город на свете. Было около девяти часов утра… Испытывая подаренную в честь приезда тачку — серебристый «вольво» последней модели, — я беспечно рассекал на вдохновляющей скорости местное шоссе, игнорируя хлещущий в лобовое стекло мерзкий дождь. Жизнь казалась прекрасной: пахнущий дорогой кожей салон, громкая музыка в крутых динамиках, остатки травки в бардачке…
У меня впереди была целая жизнь, которую я бы строил своими руками, куча различных путей, которые я мог выбрать, престижный университет… но красный пикап перевернул все мечты. На пустынном, казалось, шоссе, он появился внезапно, вспоров сплошную стену дождя ослепляющими фарами. Визг тормозов, стремительное сближение, испуганные карие глаза молодой девчонки за рулем ржавой развалюхи…
Я помнил, как смотрел на свое изломанное окровавленное тело, застрявшее в потрескавшемся переднем стекле, невесомо поднимаясь куда-то ввысь. И сожалел об упущенных возможностях, о том, чего не успел сделать. Красный пикап в попытке свернуть с моего пути, перевернулся и теперь валялся в кювете, медленно вращая большими колесами. Из бокового окошка свешивалась тонкая безжизненная рука…