Земля по экватору

Она везла Владику несколько банок его любимого брусничного варенья, и чемодан был тяжелым. Там, в Ленинграде, ей советовали отправить варенье посылкой, но она и слушать не хотела. Теперь она должна была идти с этим тяжелым чемоданом в незнакомый город.

Но у дверей с надписью «Выход в город» ее окликнули:

— Мария Федоровна вы будете?

Какой-то солдат смотрел на нее выжидающе, а она не сразу поняла, о чем он спрашивает.

— Что? А, да, я.

— Раечкина? — снова спросил солдат.

— Раечкина.

— Ну, тогда порядок, — сказал солдат, улыбаясь и одергивая сзади гимнастерку. Давайте мне ваш чемодан.

Потом он кивнул в глубину площади, где стоял «газик» с брезентовым верхом, и сказал:

— Поехали. Только, Мария Федоровна, дороги у нас — не витамин.

Город она не успела разглядеть. Он оборвался сразу за многоэтажными домами. Шоссе, будто широкое лезвие, разрезало густой сосновый лес. Скоро машина свернула, и дорога в самом деле оказалась трудной. Мария Федоровна боялась за банки с вареньем: так отчаянно швыряло «газик», хотя солдат вел его с аккуратной боязливостью, тормозя перед каждой выбоиной.

— Да уж, — сказала она, — дорога в самом деле…

— Зато красота-то какая! — сказал солдат. Он словно пытался извиниться перед Марией Федоровной за эту дрянную дорогу, словно хотел оправдаться красотой лесов, уходящих чередой в голубую дымку. Мария Федоровна, придерживая чемодан, глядела по сторонам.

Вообще говоря, она долгое время не понимала, почему Владику обязательно надо было стать пограничником. Он хорошо кончил десятилетку, мог бы поступить в вуз, но послал документы в погранучилище и скоро уехал. Мария Федоровна считала, что это все книжки, романтика вскружили парню голову.

Мало-помалу она свыклась с тем, что Владик приезжает из училища раз в год, в отпуск, и в первый же вечер убегает к своим школьным друзьям.

Последний раз они виделись три месяца назад, когда Владик оказался в Ленинграде проездом на заставу. Они отправились в театр. Вернее, Мария Федоровна пошла одна, Владик должен был подойти. Он появился не один, с ним была девушка, он познакомил ее с матерью и сразу потащил обеих в буфет.

Мария Федоровна разглядывала девушку с откровенным любопытством. Та поначалу смущалась, а потом поглядела Марии Федоровне в глаза с отчаянной смелостью — истинно женский ход, возвращающий ей утраченное самообладание.

Девушка была как девушка, звали ее обычно — Ирина, и Мария Федоровна не могла сказать, понравилась ей Ирина или нет. Временами она перехватывала взгляд, каким Владик глядел на девушку. Было в нем не то восхищение, не то удивление, но Мария Федоровна не понимала, чему тут удивляться или чем восхищаться. Обыкновенная девушка; таких встретишь сто раз на день и не обратишь внимания.

После спектакля Ирина настаивала, чтобы Владик ее не провожал, и это Марии Федоровне понравилось. Но Владик повел их к стоянке такси. Они отвезли Ирину на Выборгскую, Владик вышел с ней из машины «на минутку», и его не было минут десять. В глубине темного подъезда Мария Федоровна видела белое платье девушки, по-, том ей показалось, что они целуются, и она отвернулась.

Шофер такси скучал, курил, наконец сказал: «Задерживается лейтенант», и Мария Федоровна ответила, что это ее сын и что он завтра уезжает. Шофер кивнул — «Понятно» — и вылез размяться и постучать ногой по скатам.

Она не заметила, как за перевалом, густо поросшим можжевельником и низкими корявыми соснами, разом открылись дома и вышка заставы. Солдат сказал:

— Встречают уже. Вон, даже отсюда видно.

— Где?

Она увидела фигурки людей, такие маленькие на расстояний.

— Товарища лейтенанта там нету, — сказал солдат. — Только к вечеру будет. Это вас дежурный встречает и жена начальника.

Через десять минут жена начальника заставы Татьяна Викторовна подвела Марию Федоровну к обыкновенному бревенчатому дому и открыла дверь.

— Вот здесь и живет Владислав Степанович. Как фон-барон — целые три комнаты. Мы с семьей замполит та в другом доме живем — видели по дороге, двухэтажный? — а он здесь.

Мария Федоровна разглядывала комнаты со стесненным сердцем. Занавески на окнах, покрытый клеенкой стол, узенькая койка с солдатским одеялом на ней, в другой комнате — диванчик и столик возле него, на котором лежит почему-то телефонная трубка, а аппарата нет, и еще радиоприемник в углу на табуретке. В третьей комнате была большая печь и кухонный стол — вот и все, что она увидела. Пожалуй, только коврик, прибитый над диваном, придавал одной из комнат какое-то подобие уюта. Да две фотографии висели на стене — ее, Марии Федоровны, и той девушки, Ирины.

— Вам тут записка, — сказала Татьяна Викторовна. — Вон она, на столе лежит.

Мария Федоровна взяла листок с оборванным краем: должно быть, Владик вырвал его из блокнота наспех. «Дорогая мамочка, прости, что не смог встретить тебя — служба! Буду вечером, ты иди к Татьяне Вик. и отдыхай здесь, целую».

Записка тоже была написана второпях.

— Я своего уже два дня не видела, — сказала Татьяна Викторовна. — Пойдемте ко мне, там все приготовлено.

Потом они обедали, и Мария Федоровна видела, что у начальника заставы куда уютней. Просто здесь чувствовались прочный, установившийся быт и хозяйская женская рука.

— А где же ваш сын? — спросила она. Владик писал, что у начальника заставы есть рыжий Андрюшка. Татьяна Викторовна отвернулась.

— В городе, в школе-интернате. Я извелась вся. Никак не могу привыкнуть.

— Скучает, наверно?

— Нет, не очень. Это я скучаю.

— Все мы такие, — сказала Мария Федоровна. — Мне тоже все кажется, что он маленький. Да он и на самом деле маленький. Двадцать один год… Как он тут?

Татьяна Викторовна пожала плечами.

— Как все. Работы у него, конечно, много, он ведь за боевую подготовку отвечает и службу. Ну, устает, конечно. А так ничего — здоров.

Расспрашивать о Владике больше Мария Федоровна постеснялась. Татьяна Викторовна предложила ей пройти на заставу.

— Пойдемте скорее, пока солдаты спать не легли.

— Разве у вас так рано ложатся спать? — спросила гостья, поглядев нэ часы: было начало девятого. Татьяна Викторовна махнула рукой.

— У нас все не так. Сейчас сутки начинаются, наряды только что отправились. Скоро и наши вернутся.

Они вышли. Было уже темно и холодно, накрапывал мелкий, неприятный дождик.

— Вы не знаете, — спросила Мария Федоровна, — в чем Владик пошел?

— Не знаю, — удивленно ответила Татьяна Викторовна.

— А то дома шинель и куртка. Как бы он не промок…

Солдаты стояли в коридоре здания заставы, курили и, когда появились женщины, вытянулись, одергивая гимнастерки. Татьяна Викторовна Спросила, где Геранин, и ей ответили: доит коров. Мария Федоровна подумала, что это шутка, но никто не рассмеялся.

Сначала они прошли в казарму; солдаты толпились в дверях. Мария Федоровна оглядела ряды двухъярусных коек, потрогала одну из них — койка была жесткая.

— На такой не разоспишься, — сказала она.

— Ничего, — ответил один из солдат. — Еще как спим! Дело привычки.

Потом ее повели на кухню. Солдат-повар в белой курточке и колпаке смущенно отошел в сторону, вытирая потное лицо тыльной стороной руки.

— Что же вы? — сказала ему Татьяна Викторовна. — Угощайте гостью.

Повар метался по кухне, стуча сапогами, и, хотя Мария Федоровна отнекивалась, говорила, что сыта — только что обедала, — налил щей. Пришлось опять есть — тут же, в узенькой комнате-столовой. Потом повар притащил тарелку макарон с мясом, и она ела макароны, ела, чтобы только не обидеть повара, и хвалила. Солдаты толпились теперь в дверях столовой и шутили:

— У нас Вася первый разряд по щам имеет.

— Выйдет на гражданку — в ресторан пойдет, шашлыки готовить. Верно, Вася?

— Ерунда, ребята! Женится наш Вася и будет за домохозяйку. Это ж клад, а не жених! Вам таких на фабрике не требуется? А то порасспросили бы девчат.