Земля по экватору

Евгений Воеводин

Земля по экватору

Библиотечка журнала «Пограничник» № 1(13), 1968 год

МОСКВА

За 15 лет литературной работы Евгений Воеводин написал повести «Твердый сплав», «Совсем недавно», «Наш друг Олег», «Повесть о потерянной любви», «Научи меня жить», «Остров Доброй Надежды», роман «Звезды остаются» (совместно с Эд. Талунтисом), а также рассказы и публицистические очерки. Он писал о чекистах и рабочих, строителях дорог, моряках, летчиках. Все это были люди, с которыми писателя сводила судьба и в его родном Ленинграде, и в поездках по стране, и за ее рубежами.

Эта книжка — результат поездок на заставы и пограничные корабли. Многие пограничники стали не только героями рассказов Е. Воеводина, но и его личными друзьями.

Сейчас автор работает над повестью о дружбе молодых людей — дружбе, подвергшейся тяжкому испытанию. Собран материал для романа о выдающемся большевике-ленинце В. Э. Кингисеппе.

Что он намерен написать еще? Повесть о пограничниках. Это его давняя мечта.

От автора

Эту книжку я писал одиннадцать лет.

Одиннадцать лет назад начальник заставы имени Козлова привел меня на дюны, к пустынному берегу моря, и сказал только одно слово: «Здесь».

Отсюда открывался простор, безбрежный, как жизнь. Сосны скрипели на ветру, и пел песок. Набегало и отходило море, оставляя на песке пахнущие йодом водоросли и куски янтаря. Я нагнулся и поднял стреляную позеленевшую гильзу, возможно, это была гильза от его, козловского, пистолета…

И вот тогда я почувствовал, понял, что всей своей писательской судьбой я обязан людям в зеленых фуражках. И что не писать о них и для них я не имею права. С тех пор у меня вышло много книг, но любимой темой на всю жизнь осталась тема пограничная.

Это — моя вторая книга рассказов о пограничниках. Первую я написал для детей, потому что дети — всегда романтики, а многие из них со временем придут на границу охранять свою страну.

Вторую свою книжку я хочу посвятить памяти Михаила Козлова. Я вспоминаю о нем ежедневно. Позеленевшая стреляная гильза много лет стоит на моем рабочем столе, напоминая о долге, который еще не отдан.

Земля по экватору

Если бы несколько лет назад Виктору Саблину рассказали, что бывает такая граница, он либо не поверил, либо просто посмеялся бы над рассказчиком. Выдумает тоже! Застава в городе! На посты на автомобилях разъезжаются! Оставьте эти шуточки!

Границу он знал по книгам и фильмам, в которых врат перебирался через контрольно-следовую полосу, нацепив на ноги и руки кабаньи копытца. Погоня, бесшумные пистолеты, взмыленные лошади, овчарки на вертолетах… Мальчишкой он раз пять бегал на «Заставу в горах», и ночами ему снились ущелья, тени в тумане, верный конь и меткий карабин. Он успел выучиться на шофера, когда его призвали в погранвойска, и он очутился в пыльном южном городке, стоящем на самой границе.

На заставе Виктор шоферил, как и на гражданке, с той лишь разницей, что раньше у него был МАЗ, а теперь — зеленый «газик» с брезентовым верхом. Он развозил вдоль границы наряды, ездил в совхоз за продуктами, подкидывал в аэропорт начальство, мотался на соседние заставы за круглыми коробками с кинолентами, — словом, работы и ему, и «газику» хватало. За два с половиной года службы он накрутил около двадцати трех тысяч километров и жалел, что не доберет до сорока: как раз обогнул бы по экватору землю.

Саблин не любил ездить порожняком. Он ощущал почти физическую неловкость оттого, что едет на мягком кресле, а кто-то в это время топает пешком. «Машина не роскошь, а средство передвижения», — говорил он. И, если на дороге ему случалось обгонять прохожих, он тормозил и сам предлагал подбросить. Иногда рядом с ним оказывались девушки, тогда Саблин просто расцветал от удовольствия. Никто на заставе не мог похвастать таким обилием знакомств с девушками.

Но, пожалуй, больше всего Саблин любил ездить в сторону Григорьевского, небольшого села, утонувшего в пыльных акациях. Школы там не было, и ребятишкам приходилось бегать в город за три километра или трястись в автобусе. «Газик» Саблина был хорошо знаком им. Они в, раз поднимали руки, едва завидев тупорылую машину и водителя в зеленой фуражке. Саблин останавливал «газик» и командовал:

— Кто с тройками и двойками — пешком. Остальные — садись!

В машине начинались давка и возня, ссоры из-за места рядом с «дядей Витей», а «дядя Витя», отроду двадцати одного года, только посмеивался от удовольствия. И затем следовал один и тот же вопрос:

— Как поедем?

— С ветерком! — орали все. Но Саблин не ездил с ветерком. Все-таки малышня в машине.

А троечники и двоечники в это время уныло брели следом, отмахиваясь от мелкой пыли, поднятой колесами…

Ребята подрастали, переходили из класса в класс, и Саблину стоило труда запоминать их всех по именам, все это множество Васек и Колек, Люб и Наташ, Татьян и Борисов. Даже один Вольт был среди его приятелей и одна Эрудина — дадут же родители своим чадам такие имена! Вольт Иванович! Эрудина Петровна!

И только один паренек никогда не садился к Саблину в машину. Тогда, в первый риз, он тоже было кинулся штурмовать кузов, но, услышав саблинское «кто с тройками и двойками — пешком», остановился и больше не пытался забраться в «газик». Печально он стоял в стороне — худенький, в поношенном, с чужого плеча, длинном пальтишке, с брезентовой сумкой через плечо вместо портфеля. А потом, когда ребята «голосовали» Саблину, шел по обочине, не останавливаясь и не оборачиваясь, и вся его маленькая фигурка, размеренно шагающая вперед, и сумка, бьющая по боку при каждом шаге, и полы пальто, шлепающие по ногам, — все это вместе словно бы говорило: «Плевать в тетрадь! Не видали мы ваших машин! Мы и пешим ходом доберемся как-нибудь, нам не к спеху».

Однажды Саблин спросил у Вольта — это кто?

— Этот? А, Витька Крылов. Самый первый ученик. От конца, конечно. Из второго «б».

— А вы бы ему помогли.

— Ему поможешь! Он, знаете, какой гордый? И упрямый. Сделает все уроки, Нина Федоровна спросит: «Ты, конечно, опять ничего не выучил?» — а он ей в ответ: «Конечно», хотя все назубок знает. Ну, вот и двойка.

В один из апрельских дней Виктор Саблин подкатил с ватагой ребят к школе и не уехал, как бывало обычно, а вылез из машины и опросил:

— Где тут найти Нину Федоровну?

Ребята потащили его в учительскую. Нина Федоровна еще не пришла. Сняв фуражку, Саблин разглядывал портреты великих писателей, между которыми висел Ньютон, расписание занятий, и фотографии в стенгазете «Учитель»..

— Вы ко мне? — раздался голос сзади.

Он обернулся. Невысокого роста молодая женщина смотрела на него строго и выжидающе. Он успел заметить плотно сжатые, тонкие губы, некрасивый, с загогулиной нос и подумал о том, что у нее, этой учительницы, характерец, должно быть, не приведи бог.

— Вы Нина Федоровна? — спросил он в свой черед.

— Да.

Саблин чуть растерялся. Видимо, где-то в подсознании еще осталась школьная робость перед учителем. Давно ли он сам заходил в учительскую только для того, чтобы отнести журнал или получить нагоняй за курение в уборной? Теперь он мог говорить с любым учителем на равных, но вот — поди ж ты! — растерялся и смущенно сказал: