На крыльях

К нам тотчас подскочила девушка-официант, которая хотела протянуть мне меню, однако Алла остановила ее повелительным жестом. В ярком свете люстр сверкнул бриллиант на указательном пальце. Всего лишь три украшения - кольцо и крупные серьги из одного комплекта, но сколько достоинства они прибавляли ее образу!

- Не надо, - сказала официанту Адольская. - Девушка скоро уходит.

Официант, откланявшись, отошла.

И мы остались наедине.

Адольская одарила меня еще одним внимательным взглядом, но я попыталась выдержать его, что далось непросто.

Нервничая, я сцепила руки на коленях.

- Итак, перейду сразу к делу, - сказала Алла.

- Что с Антоном? - сглотнув, спросила я. Мне нужно было знать, что с ним все хорошо. Необходимо!

- С ним, надеюсь всей своей материнской душой, все в порядке, - краем алых губ улыбнулась Адольская. - А вот с тобой - нет.

- Со мной? - нахмурилась я. И если раньше у меня были сомнения, то сейчас я точно поняла - мать Антона против наших отношений. Точно против. Более того, она сделает все, чтобы эти неудачные с ее точки зрения, отношения закончились.

Адольская не стала разглагольствовать, что я - не пара ее сыну.

Не стала кричать, что я должна оставить его в покое.

Не стала угрожать.

И даже про мезальянс не сказала.

Она просто спросила, и тон ее был обыденный:

- Сколько?

- Что - сколько? - растерялась я, сцепив руки на коленях еще сильнее - до легкой боли.

- Сколько ты стоишь, Катя Радова? - медленно спросила мать того, кого я любила. Меня словно лицом в снег кинули. Щеки обожгло, как от удара.

- Что... Что вы говорите? - не сразу пришла я в себя.

- Ты отлично расслышала вопрос.

- Вы с ума сошли? - почти прошептала я.

- Так, девочка, давай без дерзости. И без сцен а ля «Я его люблю до гроба, хочу быть вместе, не могу», - поморщилась Алла. - Будем говорить, как взрослые люди. Не на языке эмоций, а на языке разума. И будем логичны. Сколько ты хочешь, чтобы оставить в покое моего глупого сына?

Снег как будто бы и в горло натолкали - от переполнявших чувств какое-то время я и говорить не могла, и все во мне трепетало - и совсем не от страха.

Да как она смеет?

Я молчала, не в силах выговорить ни слова. Все те заготовленные заранее фразы, которые крутились в моей голове, пока я ехала сюда, разом пропали, оставив только красную полосу возмущения и зарождающейся праведной ярости.

- Давай, повернем наш разговор в более поэтичное русло, - предложила Адольская, прекрасно понимая мое состояние. И явно считая, что сможет меня подавить.

- У тебя есть мечта? Я могу ее исполнить.

Я молчала, прикусила язык, чтобы с губ не сорвались злые слова, самым ласковым из которых было «тварь».

Ты пожалеешь о том, что сейчас говоришь мне эти слова.

- Скажу откровенно, как человек с большим, нежели у тебя, опытом, - продолжала она, приняв мое молчание за согласие. - Любовь прекрасна лишь в книгах. В жизни она длится несколько лет, а потом угасает. Медленно, но верно. Сейчас мой мальчик влюблен, без ума от тебя, Катя Радова. Но ты думала, что будет через, скажем, - ее серые, как и у Антона, глаза, задумчиво посмотрели в глянцевый потолок, - лет пять? Или десять?

Я продолжала молчать, глядя на нее, не мигая, собирая всю свою злость воедино, как огненный пазл. А Алла продолжала:

- Антон найдет другую. Ты постареешь, подурнеешь, твой юношеский пыл угаснет. Любовь потеряет всякую значимость. И ты потеряешь всякую значимость, - почти насмешливо сказала она, и мне почудилось, что за этой злой усмешкой кроется нечто куда большее. - Поверь, все закончится крахом. У него будет уйма таких, как ты. Но я даю тебе шанс уйти без потерь. С гордостью. И с деньгами.

Между нами повисло напряженное молчание.

Она ждала.

- Мне не нужны ваши деньги, - разлепила сухие губы я. Перед глазами стоял туман. Он же липкими клочьями опутывал сердце.

- Ох уж этот юношеский максимализм, - понимающе улыбнулась Алла. - Дорогая моя глупая Катя Радова. Я предлагаю тебе выгодную сделку. - Жестом фокусника она вынула из сумочки банковскую карту золотого цвета и небрежно кинула ее на стол. - Тут три миллиона. Обналичишь после того, как я увижу, что ваши отношения с Антоном канули в лету.

Мне хотелось, чтобы карточка взорвалась.

- Я, по-вашему, стою три миллиона? - сквозь зубы сказала я.

Женщина весело рассмеялась, и смех ее был противным, как и голос: высокий, с издевательскими нотками.

- А-а-а, Катя Радова хочет больше? - спросила она понимающе. - Я недооценила тебя. Пять. Тут будет пять миллионов, - глядя мне прямо в глаза, сказала она, наблюдая за моей реакцией. - Еще больше? То ли ты глупа, то ли слишком умна. - И она продолжила:

- Мне стоило пресечь ваши отношения на корню, но я думала, что он сам оставит тебя. Наиграется, как с остальными своими куколками. А я даю тебе шанс. Остаться не только со своим достоинством, но и с неплохими бабками, - вдруг перешла она на сленг. В стальных глазах появился еще и азарт - ей было интересно,сколько я стою.

- Нет, - едва слышно сказала я, сжимая пальцы и глядя в стол.

- Что? - не расслышала Адольская.

- Нет, - громче повторила я, поднимая на нее глаза, в которых начали собираться слезы, и лишь усилие воли не дало мне заплакать - так обидно стало. Обидно за все: за нашу любовь, за себя, за Антона. Но ярость в какой-то момент вдруг перекрыла и эту жалость, и этот страх.

Невыплаканные слезы призвали ее - всю, без остатка, и она пришла, сжигая сердце и плавя душу.

- Что - нет? - с раздражением спросила Алла. - Все меряется деньгами. И твоя любовь - тоже, - уверенно заявила она.

- А материнская любовь меряется деньгами? - спросила вдруг я, чувствуя, как вся скованность срывается ветром.

Глаза Адольской наполнились гневом - в один миг.

А я не хотела робеть перед ней. Я не хотела пасовать. Я не хотела проиграть той, которая торговала чувствами. Моими чувствами. Чувствами любимого человека.

Атакуй ее! Бей по больному!

И я словно стала другой - как скала, сколько не бей, не будет трещин.

- Я смогу собрать тысяч пятьдесят, - издевательски, зло сказала я. - Наверное, хватит, да?

- Замолчи, - предупредила Алла меня.

- А скидку сделаете? - не могла успокоиться я, зная, куда бить.

- Не смей так со мной разговаривать, - предупредила меня она ледяным тоном.

- Я разговариваю с вами вежливо, - произнесли сами собой мои губы, и вдруг перед глазами все прояснилось, став четким и ярким. - Вы сказали, что у вас мало времени. А я не хочу отнимать его. И сразу говорю - у вас денег не хватит.

Ты пожалеешь за каждое свое слово.

- У тебя ума не хватает, - картинно вздохнула женщина, скрещивая руки на груди. - Этот вопрос решен. Нам нужно обсудить его стоимость. Я в последний раз повторяю: даю возможность тебе уйти с достоинством.

- Кем решен?

- Мной.

- Не имеете права, - четко произнесла я.

- Имею. Знаешь, Катя Радова, есть такие родители, которые желают счастья своим детям, - с подтекстом сказала она. - Можешь считать меня мегерой и черт знает кем еще, но только спустя годы, когда останешься у разбитого корыта, поймешь меня. - Ее логика была просто пуленепробиваемой.

- Да вы просто не верите в любовь, - сказала я, чувствуя, как покалывает щеки от распирающей внутренней злости. Даже кровь по венам побежала быстрее. Стала гуще, горячее.

- Да ты что? - ехидно осведомилась Алла, вытаскивая из сумочки пачку прямоугольных карточек. - А ты веришь, моя святая? А во что ты еще веришь? Во что ты будешь верить, когда твоей семье нечего будет есть? - вдруг спросила она.

- Я ведь все о тебе знаю, Катя Радова. Отец - бездарный нищий художник, - кинула она на стол фото с улыбающимся Томасом, руки которого были перепачканы краской. - Мать - бросила и живет в свое удовольствие в Индии, - фото мамы, которая давно стала чужим человеком, появилось на столе: она была предельно серьезна и собрана, глядя куда-то вдаль. - Брат - геймер, сидящий на шее у отца. Как и ты. - На стол полетело фото Эдгара, а следом - Алексея. - Дядя - повеса и жигало.