На крыльях

Прошел час, два, три. Нина устала сидеть и ноги у нее затекли. Батарея телефона, который хоть как-то помогал скрашивать ожидание, разрядилась, и девушка осталась наедине с собой и подъездной тишиной. Она не знала, сколько сейчас времени, видела только через окно, как в других домах, один за одним, гаснут огни. Ожидание было сродни пытке. А Нина Журавль ненавидела ждать.

Она думала, что, возможно, он заявится на утро, а, может, и вовсе не придет, и что, возможно, ей нет смысла сидеть под его дверью, но не могла заставить себя встать и уйти.

Такие, как она, идут до конца. Останавливаться на середине - преступление против самой себя.

И Нина ждала, ловя каждый звук и следя за поздними гаснущими огнями.

Когда Келла все же появился посреди ночи, она спала, прижавшись спиной к стене и согнув ноги в коленках. Сначала даже парень и не понял, кто сидит на ступенях напротив его квартиры, подумал даже, что это какая-нибудь местная пьянчужка. Но когда, присмотревшись, понял, что это - сама Нина Журавль, от изумления даже замер, не веря глазам своим.

Он был не совсем трезв. Встречался сегодня со старыми друзьями - сугубо мужской компанией. Они впятером сидели в баре, пили пиво, курили кальян и разговаривали: громко, со смехом, с хлесткими выражениями. Говорили обо всем: о днях минувших, о тусовках, о машинах, о политике, о девочках. Один из парней недавно женился и остальные то и дело подкалывали его, называли «каблуком» и все спрашивали, заставляет ли он новоиспеченную жену готовить ему борщи и делать прочие мужские радости. Больше всех старался Келла, словно и не был сегодня в загсе. Приятная компания старых друзей помогла ему ненадолго забыть все то, что было утром, и удары проклятыми цветами по лицу и - главное - слова.

Слова ранили сильнее. Цветами - всего лишь по лицу, а словами - прямо в душу. Апперкотом. Четко. Прямо в цель.

Почему эта идиотка всегда бьет его по лицу? А он не может ответить тем же. Вынужден бить в душу: джебом, хуком, оверхендом - как получится, сам не успевая ставить блоки.

А ведь он был, черт побери, искренен! Подумаешь, что несколько секунд, но был. Если бы она только сказала ему: «Я пойду с тобой», он бы, не раздумывая, взял ее за руку и увел за собой, и простил бы все, позволив начать заново, и обнял бы - так как не обнимал других.

Она выбрала деньги.

В очередной раз.

Дешевка.

И тогда Келла не смог отказать себе в удовольствии отомстить ей, поиздеваться. Правда, торжествовал он не долго - сперва огонь победы полыхнул ярко, как спичка в темноте, но только вот спичка эта догорела слишком быстро, превратив радость в пепел.

Хотелось забыться. Оторваться. Напиться.

- У тебя-то девчонок навалом, - с дружеской завистью сказал кто-то из парней. - Небось, фанатки из каждой щели лезут!

Келла ухмыльнулся и сказал что-то скабрезное, не став разрушать образ героя-любовника. Компания захохотала, а кто-то из друзей вспомнил вдруг:

- Ты летом же с красивой блонди гонял. Куда дел?

Келла тотчас помрачнел, но ничем себя не выдал. Сказал, что у него было столько красивых блонди этим летом, что всех и не упомнить.

Только вот образ Нины все стоял перед его глазами. Гордый и надменный. Совершенный.

Он же и мешал, как следует, напиться, и Келла сожалел, что вообще согласился на уговоры Эльзы. Она мастерски его натянула: говорила, как сможет он позабавиться с ее высокомерной племянницей, отомстить за поломанную гордость, показать, что сильнее, кто из них двоих - мужик.

Старуха отлично знала, что гордость - его слабость. А людьми, поддавшимися гордыне, легко манипулировать, сажая на крючок за крючком. Да и недаром она носила фамилию Журавль - хоть и была в годах, но оказалась той еще расчетливой стервой.

А еще они с парнями говорили о музыке: все в той или иной степени ею увлекались. Келлой гордились, но больше подкалывали, чем хвалили, спрашивали, когда «На краю» вернутся, и как там дела, на западе? Не опопсели ли они еще? И не зазвездились ли?

- Все путем, - отвечал самодовольно синеволосый, откинувшись на спинку кресла, в котором сидел, как король, вместо скипетра держа бокал. - Репетируем. Работаем в студии. Скоро выпустим интернет-сингл. Клип, все дела. Так что, пацаны, я крут, - в шутку показывал он рокерскую «козу».

Разговоры о музыке остужали горячую кровь, и пока Келла рассказывал о планах, о записи альбома, о забавных случаях в студии и на репетиционной базе, то забывал о блондинке.

А она сама о себе напомнила. Пришла в его подъезд и разлеглась на ступенях, как полная дура. Ждала его.

«Неужели пришла просить прощения?» - пронеслась в голове парня предательская мысль и он, подойдя к Ниночке, сел около нее на корточки.

Нет, не может быть. Такие, как она, никогда не извиняются. Они же всегда правы, черт подери!

Келла всматривался в ее лицо. Он давно не видел Нину так близко: во сне девушка была мила и безмятежна и действительно казалась ангелом - беззащитным и доверчивым.

Когда они были на теплоходе, ему нравилось смотреть на то, как она спит, и как смешно сопит и вздыхает, переворачивается с боку на бок и трогательно прижимается щекой к подушке.

А потом она увидела как-то раз сквозь ресницы, что синеволосый наблюдает за ней и, улучив момент, набросилась на него, опрокинув на спину. Их, правда, потом едва не застал дядя Витя, которому Келле в поездке хотелось пересчитать все кости, включая позвонки, однако все обошлось хорошо.

Келла внимательно разглядывал лицо спящей Королевы. Его взгляд остановился на полуоткрытых губах, и вдруг голову его посетила шальная мысль, что весело было бы засунуть туда сигарету.

«Ты рехнулся? Какая сигарета?» - спросил он сам у себя. И вдруг, против своей же воли, попытался дотронуться ее губ большим пальцем.

Девушка резко распахнула глаза, и Келла шарахнулся. Встал на ноги и спросил недовольно:

- Зачем пришла?

Нина сцепила зубы и тоже поднялась на ноги, не понимая, как так получилось, что она заснула.

- Разговор есть, - тихо сказала девушка, глядя на синеволосого.

- Что надо? - деланно презрительно спросил он.

- Деньги, - еще тише произнесла Нина, но взгляд не отпустила. - Мне нужны деньги. Ефим, - назвала она вдруг его по имени, заставив сглотнуть, - пожалуйста, женись на мне. Иначе Эльза не оставит мне наследство. - Каждое слово давалось ей тяжело, и потому голос ее был глухим и безжизненным.

- А вежливое слово? - сдвинул брови к переносице парень.

- Пожалуйста, - добавила Нина почти шепотом.

Келла рассмеялся: зло, негромко, с горечью.

Опять бабло! А уж он-то подумал! Придурок!

Нинка же терпеливо ждала, пока он просмеется.

- Проваливай, - сказал он с отвращением, замолчав резко.

- Нет, - упрямо мотнула головой девушка. Сейчас она не была похожа на светскую львицу в дорогих нарядах и с безупречной прической. Обычная девчонка.

Только красивая. И глаза какие-то стеклянные.

- Проваливай, я сказал.

- Нет. Ефим, Эльза даст мне деньги, если увидит наше свидетельство о браке. - Нина старалась говорить спокойно, так, чтобы в голосе ее не звучала мольба, и это давалось ей до ужаса тяжело. - Мне нужны деньги.

- По вене их пускать собралась?

- Ефим.

- Проваливай, - и бровью не повел синеволосый и развернулся.

Нина схватила его за руку - пальцы у нее были холодными, но цепкими. И он не сразу смог выдернуть из них ладонь. А, может, не хотел?

- Уходи, Журавль, - сказал Келла, не поворачиваясь. - Ты мне не нужна. И твоя свадьба, и тетка. И деньги.

И он направился к квартире. Но даже ключ не успел вставить в замочную скважину, как вдруг Нина подбежала и обняла его за плечи, прижимаясь к спине. Она и сама не поняла, что за странному порыву поддалась.

- Помоги, - сказала девушка едва слышно, закрыв глаза и прижавшись к Келле щекой. Ее охватило вдруг странное, полузабытое чувство, которое она прятала в себе, потому как любовь, нежность и прочие розовые сопли казались ей слабостями.

Конец ознакомительного фрагмента.