Наш цвет зеленый

Даже не верится: на вершине каменного острова - болотная чащоба без единого деревца или кустика. Лишь на кочках запоздалые цветы Арктики - красные брызги морошки. Ее так много, что хоть обеими руками греби. Да еще щедрые колонии грибов. Такое изобилие вряд ли где еще можно увидеть. Арктические грибы - они ничем не отличаются от наших, европейских…

Не сходя с места, их можно собирать ведрами.

Пограничники на острове давно заметили наш катер с наблюдательной вышки и отлично разгадали, почему мы неторопливо пошли вдоль острова. Двое молодых ребят, привычно и ловко прыгая с кочки на кочку, приблизились к нам. Мы встретились где-то в середине острова.

Люди были не одни. Солдат сопровождал огромный, с торчащими острыми ушами пес. Немецкая овчарка бросилась нам навстречу и, по-собачьи ликуя, затанцевала вокруг нас. Пес норовил положить лапы на плечи и лизнуть в лицо. Морда собаки расплывалась от искреннего собачьего восторга.

- Американец, назад! - громко крикнул один из пограничников.- Он испачкает вас своими лапами,- пояснил парень.

Пес по брюхо в воде. Но оклик хозяина по охладил безудержного темперамента собаки. Всем своим существом Американец стремился проявить свою доброжелательность перед вновь пришедшими на остров людьми.

- Но ведь мы-то чужие,- сказал я,- а собака принимает нас, как своих.

- Не беспокойтесь, он прекрасно отличает своих, даже если вы никогда и не были на нашем острове.- Пограничник рассмеялся: - То ли у нас, у советских, дух один, то ли русская речь ему понятна.

- А ведь было время, когда пес понимал только по-английски,- вмешался в разговор второй пограничник, шустрый парень с рыжим клоком волос, выбивавшимся из-под зеленой фуражки.- Это он недавно привык к русскому языку. Ведь Американец перебежал к нам оттуда.- И парень махнул рукой в сторону американского острова.

- То есть как? Из Америки? - удивился я.

Историю собаки, единственной собаки на острове Ратманова, я услышал позже, когда, почти по пояс мокрые, мы пришли к пограничникам.

Здания занимали небольшой участок подлинной суши. Торфяные болота обступили этот занятый людьми пятачок с трех сторон. С четвертой стороны, где-то внизу, пенился и ревел океан. Здесь обрывались крутые скалы, ниспадавшие до самой воды. По почва в поселке была того же коричневатого оттенка, что и торфяники тундры. Небольшая площадка подле входа в домик была вымощена огромными белыми костями - в них я с трудом узнал позвонки гигантского кита.

Ну и мостовая!..

Сидя за столом в уютной комнате, я слушал рассказ старшего лейтенанта Савина о жизни пограничников.

- Летом у нас красота. Синее небо над головой, синяя вода в проливе да красные скалы. А вот зимой, когда холода сковывают воду пролива и сплошные льды наползают на остров с севера, вьюга и шторм такие, что нос за дверь не высунешь. Вы поймете только зимой, как сложна наша служба… Что такое четыре километра? - продолжает старший лейтенант.- Это час ходу, не больше. А ведь там Америка. Там чужие люди. В ревущей пурге, в снежных заносах, на льду застывшего пролива всякое может случиться. Разве мысленно можно представить себе эту ледяную горловину Арктики, где заваривается кухня погоды?

- Отлично понимаю вас,- перебиваю я старшего лейтенанта.- Мне как-то попал в руки проект одного автомобильного пробега - его составили французские автомобилисты. Они мечтали из Парижа прямым путем доехать до Нью-Йорка.

Старший лейтенант смеется. Его худощавое лицо, продубленное на арктическом ветру, опаленное неистовым арктическим солнцем, теряет свою суровость от смеха.

- Ну и придумали ваши французы! Им бы посмотреть, какие торосы образуются в нашем проливе. Льды встают на дыбы и застывают в самом невероятном положении. Но именно через такие льды и прибежал к нам однажды ночью Американец.

- А ну, расскажите подробнее,- прошу я Савина.

- Можно и подробнее… Это было ночью, в разгар пурги. Наблюдатель на вышке ничего не заметил. В снежной круговерти хоть глаза сломай - все равно ничего не увидишь. Солдаты проснулись от крика возле дверей казармы.

Трудно предположить, сколько времени собака пыталась проникнуть к человеческому телу. Но, видимо, потеряв веру в свои силы, пес взвыл неистово и громогласно от своего одиночества. Это был вопль о помощи - крик безнадежный и зовущий. За долгие месяцы пребывании на острове мы отвыкли от постороннего шума, потому-то собачий вой, одиноко прозвучавший в ночи, и заставил пограничников мгновенно подняться. Такое бывает не часто - настоящая боевая тревога. Когда мои ребята с автоматами в руках выскочили ночью в снежную круговерть, в неизвестность, они даже не заметили, как сквозь приоткрытые двери в казарму тихо и воровато на брюхе вполз Американец… В то время у него еще но было имени,- продолжает свой рассказ Савин.- Американцем мы назвали пса позже, когда решалась его судьба… оставаться ли ему с нами.

- Почему так сурово? - прервал я командира.

- Можете представить себе, как переживали пограничники всю эту историю. Видимо, собака, перебегавшая по ледяным торосам четырехкилометровую горловину пролива, не предполагала даже, сколько беспокойства вызовет у нас ее приход. А что такое собака для горстки людей, заброшенных на крохотный арктический островок! - задумчиво продолжал свой рассказ Савин.- Это воспоминание о детстве. Ведь каждому из наших ребят-пограничников всего лишь около двадцати. Это воспоминание о доме. Ребята нашего отряда съехались со всех концов страны - есть среди них и татары и украинцы, узбеки и грузины. Представляете себе, как они волновались! Останется ли с ними память детства? Воспоминания о родном очаге? Живое существо, полное доверия к человеку, пришло к нему в снежную пургу… Нет, расстаться с собакой было уже невозможно.

Савин задумывается. Глаза его отражают то внутреннее тепло, которое редко проявляется в суровых глазах мужчины, привыкшего к опасностям и ответственности.

- Вы знаете, что окончательно решило судьбу собаки? Даже не нрав ее, добрый и отзывчивый. Ведь пес смотрел в глаза людям с беспредельным доверием. Судьбу собаки решил случай с Инночкой.

- Простите, кто это?

- Это единственный ребенок нашего острова, моя дочь. Инне четыре года. Она провела их здесь, на Ратманове. Для нее привычны и эти суровые просторы, и эта переменчивая погода, резкие крики бакланов. Привычными стали даже моржи. Но случилось так… В один прекрасный день Ниночка вдруг пропала. Я был в то время на южной оконечности острова. Жена моя Аня. приучавшая ребенка к полной самостоятельности, выпустила Инну гулять. А когда через час жена вышла из дому, ребенка уже не было. Это было почти невероятно. На острове, где каждый человек на счету, где и пропасть-то, казалось бы, негде, исчез четырехлетний ребенок.

Обезумевшая от горя женщина металась но острову, но тщетно - никаких следов пропавшего ребенка.

Проснулись отдыхавшие после наряда пограничники. Но и их поиски не увенчались успехом. В шумихе про собаку забыли. Каково же было удивление пограничников - Американец сам дал о себе знать. Он подбежал к матери, пытаясь увлечь ее за собой. Аня не понимала, чего хочет собака. Но та упорно и настойчиво возвращалась к матери и снова бежала куда-то в сторону.

«Да ведь пес-то, наверное, разнюхал что-то,- бросил кто-то из солдат.- Пошли…»

Группа пограничников устремилась за собакой. Пес шел уверенно. Оп словно знал, куда вести за собою людей.

Инночку нашли в глубокой, заросшей морошкой трещине и скалах. Все диву давались, как далеко отошел ребенок. Слава богу, Инна, падая в трещину, отделалась только царапинами и страхом. Девочка затихла от ужаса. Она почему-то не звала на помощь,- вероятно, даже не знала, что кого-то можно познать на помощь.

История с ребенком окончательно решила судьбу собаки.

«Назовем его Американцем,- предложил кто-то.- Как-никак оттуда прибежал».

Вначале Американец понимал только английский язык. И старший лейтенант Савин, занимавшийся на досуге изучением английского, беседовал с собакой, заставляя ее выполнять распоряжения, отдаваемые на английском языке.