Наш цвет зеленый

Может, и тогда была не вспышка, а такие же блеклые искры проползли в зрачках снизу вверх?

«Но как проверить? Спуститься в трюм нам, ребятам? Поднять тревогу, позвать такелажников и грузчиков? А что, если мне показалось? Засмеют, а затем отругают - ведь от работы отвлекли матросов».

Решение приходит само собою: надо сообщить пограничникам. Если бегом - минут через десять будешь на месте. Ребячий патруль бежит но засыпающему городу. Позади пирс, обкатанная галька береговой линии.

Через полчаса четверо пограничников с карабинами наперевес вытащили из заброшенной каптерки лесовоза при свете фонариков двух здоровенных мужчин. Ребята глазам не по-верили. Один им неизвестных был в стеганом ватнике, другой - в потертом полушубке с клочьями бурой овчины на воротнике.

Неизвестные не сопротивлялись. Их вывели на палубу с поднятыми вверх руками и молча повели по гулкому пирсу.

Ребята шли сзади, на расстоянии пятидесяти шагов, затаившиеся и примолкшие. Где-то в глубине души они чувствовали и понимали, что именно они, а не кто другой, выполнили свои школьный долг пограничника. Ведь у каждого из них, как им казалось, на плечах была защитная гимнастерка с зелеными погонами.

На следующий день в пограничном подразделении состоялся разбор поиска. На него были приглашены руководители всех оперативных групп населения. Позвали и школьников из Отряда юных друзей пограничников и директора школы Владимира Петровича Иванова.

- Спасибо всем вам, дорогие товарищи,- обратился к участникам совещания офицер-пограничник.- Вы отлично справились со своим делом, приняв участие в наших учениях.

- Как - учениях? - удивились ребята.

- Да, мы проводили учения. Нарушители, которых вы обнаружили, не кто иные, как переодетые пограничники другого подразделения. Их целью было - сначала обнаружить себя и потом уйти от преследования. Два дня провели они тайно на борту лесовоза, команда которого потеряла бдительность. Что же касается вас, ребята, вы работали на «отлично». Спасибо и вам, Василий Петрович, вы, в прошлом офицер-фронтовик, блестяще воспитали юных пограничников!.- Офицер открыл желтый кожаный портфель.- От имени командования награждаю товарища Иванова именными часами. Такую же награду получает начальник Отряда юных друзей пограничников Коля Сизов. Подойдите, товарищ Сизов!

АМЕРИКАНЕЦ

- Нет, с севера нам не подойти. Смотрите, какие всплески на прибрежных скалах…

Капитан пограничного катера сердито погрозил кулаком в направлении черных, неуютных скал, облизываемых белыми языками вздымающихся морских брызг.

Маш пограничный катер медленно обходил остров! Ратманова. За спиной остались суровые берега мыса Дежнева. Летающие снега белыми мятыми простынями лежали по склонам сопок. На небольшом мысе, резко врезаясь в пространство своими строго геометрическими формами, подымался обелиск, поставленный в честь знаменитого русского землепроходца Семена Дежнева. Мыс назвали его именем.

С группой казаков, преодолевая невероятные трудности, Дежнев когда-то первым вышел на суровые берега пролива. Это был край земли. За ним открывалась беспредельная перспектива холодной и суровой воды до самой Аляски. Местные называли эту воду Лама. Это Тихий океан, самая северная его часть, заканчивающаяся восьмидесятикилометровой горловиной Берингова пролива.

Наш катер долго прыгал по бутылочно-зеленым волнам пролива. Нет, край Родины был не за нашей спиной. Не на мыс о Дежнева кончается земля русская. Перед нами был небольшой скалистый островок, один из двух островов Диомида, лежащих в проливе. Его назвали когда-то именем русского моряка Ратманова.

Над островом Ратманова стремительно проносились бакланы. Черные, с вытянутыми шеями, они с ходу плюхались на воду и мгновенно скрывались в ее беспокойной толще в поисках рыбы.

- Ничего не поделаешь, придется высаживаться с юга,- резко бросил капитан. И, наклонившись над переговорной трубкой он скомандовал в машинное отделение: - Прибавить обороты! Так держать!

Наш пограничный катер начал обходить скалистый остров.

Там, где-то над нами, на небольшом плато, вознесенном на высоту четырехсот пятидесяти метров, я с трудом различал в бинокль небольшие строения и тонкий крестик радиоантенны. Это поселок пограничников и метеорологов, примостившийся почти на отвесных скалах острова. Лишь узкая тропка, чуть измененная в расселинах скал, связывала поселок с крохотной деревянной пристанью, сейчас недоступной нам из-за шторма.

Плюхаясь по волнам, катер уверенно вошел в четырехкилометровый просвет между двумя островами. Справа - советский остров Ратманова, слева - американский остров имени Крузенштерна.

Мы плыли по таинственной черте пролива. Именно здесь, под нами, пролегает тот заветный меридиан, с которого отсчитывается время на нашем земном шаре. День рождается в этой зеленой толще воды, чтобы, поднявшись с первым солнечным лучом, начать суточный обход планеты.

Он снова вернется сюда, день планеты. Вернется закатом, с багровым солнцем, прыгающим по золотистой волне пролива. По если сегодня у нас настоящее, то на соседнем острове, острове Крузенштерна, еще целые сутки будет прошлое - вчерашний день.

Это почти невероятно - целые сутки расстояния, укладывающиеся в четыре километра между американским и советским островами. Сейчас мы плыли не только по незримой границе времени, но и но такой же незримой границе между двумя самыми могущественными государствами мира.

Скалистый остров Ратманова невелик. Какие-то шесть километров в длину, километра четыре в ширину. На юге островка сейчас действительно поспокойнее. Жадные ладони вспененной воды лишь поглаживают подножие скал.

Наш небольшой катер упрямо выискивает место высадки.

Небольшое судно не будет подходить к опасным камням. Высаживаться будем с понтона. Его огромное неуклюжее тело овальной формы чем-то напоминает тушу кита. Овальная баранка из толстой резины, надутая, как автомобильная камера. Такое же мягкое резиновое днище. Понтону не страшны камни. Он не может разбиться о них. Пенная волна сама выбросит понтон на прибрежные скалы - только торопись, выскакивай. И не поскользнись, иначе окажешься в ледяной воде.

Место высадки, намеченное капитаном, неожиданно оказывается непригодным. На морских камнях я даже невооруженным взглядом вижу туши моржей. Трудно представить себе, насколько огромно и неуклюже ото морское животное. Розовое тело его - словно матрац, надутый воздухом. Лишь два белых клыка на небольшой голове словно подсказывают, где начало зверя. С противоположной стороны - задние ласты. Моржей много. Они греются на солнце. Изредка одна из туш, неуклюже извиваясь и перебирая ластами, доползает до студеной воды и, разбрасывая брызги, плюхается в океан с высоты нескольких метров. Вода - стихия, в которой неуклюжий зверь чувствует себя как дома. Здесь он становится ловким и подвижным.

Высадка прошла благополучно. Прибрежная волна сама выбросила на каменистый берег наш понтон, подталкиваемый сзади моторной лодкой, спущенной с катера.

На всех пограничниках-моряках ярко-оранжевые надувные жилеты. Я с трудом узнаю боцмана Михеича, матроса Иволгина и подполковника Мельникова. Раздутые жилеты делают их похожими не то на космонавтов, не то на существа, прибывшие с другой планеты. Но мы на берегу. Свистит воздух, выходящий из спусковой трубки жилета. Каждый из нас обретает привычную для глаза человеческую форму. Жилеты сброшены на дно понтона. Его тут же оттаскивает привязанная нейлоновым канатом моторка. Нам предстоит тяжелый подъем по скалам.

Каково же было наше удивление, когда после мучительного подъема по камням, покрытым зеленоватым лишайником, мы вдруг попадаем на высоте четырехсот метров на совершенно плоскую поверхность крохотного островка.

У нас под ногами ровное плато. Это не скалы, это типичная тундра - торфяная толща, местами залитая водой. Мы шлепаем по узкой тропинке, перепрыгивая с кочки на кочку. А если кто и срывается с травянистого бугра, то немедленно оказывается по колено в коричневато-черной жиже болота.