Монады

1 |00086 Вот правая нога шагает —                 Я не люблю ее                 А левая – она больная                 И я люблю ее                 И все мне левое дороже                 По этой по причине                 Все левое – оно больное                 Вот у меня, во всяком случье1 |00087 Вчерашний день в трамвае проезжая                 На миг вдруг смысл жизни потерял                 И легкий как растительный стоял                 Почти что ничего не перживая                 Уже потом я осознал сознаньем:                 Такие ценности как смысл жизни                 Таким вот легкомысленным созданьям                 Как человек, в отдельное владенье                 Нельзя давать1 |00088 Когда из тьмы небытия                 Росток взрастает бытия                 И возлюбляет бытие                 А темное небытие                 Он отрицает                 То Бог его за это порицает:                 О ты, кусочек бытия                 Над бездною небытия                 Что прищурился1 |00089 Возле станции Таганской                 Пополудню проходил                 Смерть свою там находил                 В виде погани поганской                 Напрягая грудь и шею                 Говорил ей: Отойтить!                 Вот иду я к Рубинштейну                 Кстати, вопросы жизни и смерти                                                                   обсудить1 |00090 Куриный суп, бывает, варишь                 А в супе курица лежит                 И сердце у тебя дрожит                 И ты ей говоришь: Товарищ! —                 Тамбовский волк тебе товарищ! —                 И губы у нее дрожат                 Мне имя есть Анавелах                 И жаркий аравийский прах —                 Мне товарищ1 |00091 Вот с женщиной лежишь в постели                 И соловей в окно поет                 И все он знает наперед                 Все про тебя – что ты скудельный                 И женщина твоя – скудельный                 Сосуд! да ты и есть скудель!                 С тобой и так уже все ясно                 А женщина – вот ей в постель б                 Да соловья – он ей бы внятно                 Все бы и объяснил1 |00092 Начальников я не ругаю                 Я просто сзади подхожу                 За плечи тихо обнимаю                 И ласково в глаза гляжу                 И словно снегом посыпаю                  так посыпаю, посыпаю, посыпаю                  и посыпаю, и так тихо-тихо                  и тихо, и тихо, и посыпаю                  и посыпаю, посыпаю, посыпаю                 И они тихо засыпают                 На руках моих1 |00093 Словно небесной службой быта                 Вся жизнь моя озарена                 То слышу под собой копыта                 То со двора колодца дна                 Доносится мне трепет крыл                 Я вся дрожу и позабыл                 Что я хотел, и мог, и должна                 была сказать

Катарсис, или Крах всего святого

на глазах у детей для Елизаветы Сергеевны Никищихиной и мужского актера1974 – 75

Прежде чем все это начнется, хотелось бы кое-что сказать. Это, собственно, не пьеса. Вернее все-таки пьеса. Но не совсем. Так это и надо понимать. В том смысле, что здесь отсутствует не сцена, а зрители. То есть опять-таки они есть, но не в том смысле – они есть постольку, поскольку что-то происходит. Не важно что. И на пределе наблюдаемого события, те, кто попались нам на глаза, то есть герои события, не имеют целевыстроенных, но лишь акциденциальные характеры. Даже больше – эти местные случайно сценические характеры сугубо технологичны, то есть они провокационны. Любые слова и жесты имеют значение только как технические средства провокационной ситуации, которая, в свою очередь, необходима только для того, чтобы что-то совершилось. Иначе говоря, для зрителя, вернее, наблюдателя, характеры наших героев не должны быть ни привлекательны, ни отрицательны, и даже вообще не должны иметь никакого значения.

Это предпосылается в первую голову актерам, но и всем прочим тоже. Хотя, конечно, если настаивать на введении в правила игры всех присутствующих, то можно оказаться перед опасностью начать и кончить этим вот самым предуведомлением, поскольку дело доходит до описания того, что должен и не должен зритель, как ему полагается вести себя и т. п., то есть описания театрального события во всей его имманентной полноте.

Так что вычеркнем, насколько это удастся, повествователя из списка действующих лиц. Прислушаемся лучше к голосам на сцене, а вернее – к голосоведению.

Итак, остаются действующие лица: Он и Она. Сначала они просто Он и Она. Потом, по ходу действия, а вернее, в ходе наблюдения за ними, они приобретают имена собственные, но для простоты при печатании (а печатаю я сам) в левой стороне текста они по-прежнему именуются Он и Она. Хотя он – это уже Дмитрий Александрович Пригов (т. е. – Я), а Она – Елизавета Сергеевна Никищихина, лицо достаточно известное. Поскольку она достаточно известна, то нет нужды объяснять, что все события, понимаемые и происходящие – вполне реальные события из реальной жизни реальной Елизаветы Сергеевны (это всякий обнаружит и сам). События эти реальны не случайно, не потому, что они подходят для некоего сценического действия, но потому, что они прямо рассказывают прямо про меня и прямо про Елизавету Сергеевну Никищихину, а не про каких-то там сценических героев Дмитрия Александровича и Елизавету Сергеевну Никищихину. Так что Елизавета Сергеевна Никищихина не играет Елизавету Сергеевну Никищихину, а она и есть прямая Елизавета Сергеевна Никищихина и знает про себя, естественно, больше и лучше, чем любой автор, даже если он и Дмитрий Александрович Пригов, и чем любой уж режиссер, с любой там знаменитой фамилией. А я, если и не играю, то вовсе не потому, что кто-то, кто лучше играет, будет играть образ Дмитрия Александровича Пригова. Нет. Боже упаси. Я просто не играю. А тот, кто будет играть, он, в сущности, играть не будет, он просто назовется Дмитрием Александровичем Приговым и будет им. То есть он не играет, а обманывает, если хотите. Но это совсем неважно. Это же не театр. Это – акция.