Страница 32 из 36
Уже упоминавшиеся клейма на плинфе из княжеского дворца или остатков крепостных сооружений в Городне, обнаруженные в ходе раскопок 30-х гг. прошлого века[492], позволяют с известной уверенностью восстановить и княжеские знаки Всеволодковичей. В их основе лежал двузубец с перекрещенным нижним отрогом, несколько отогнутым влево. Встречаются четыре его разновидности: «чистый» двузубец[493], двузубец с крестом на конце левой мачты[494], знак с таким же крестом на правой мачте[495] и, наконец, двузубец с раздваивающимся концом левой мачты[496]. Первый из перечисленных знаков есть и на дорогичинских пломбах[497]. Мысль о том, что перед нами тамги городенских князей, уже высказывалась[498], но об определенных атрибуциях речь не шла. Напрашивающееся предположение, что «чистый» двузубец – это знак Всеволодка Городенского, приходится, по-видимому, отвергнуть. В самом деле, тогда следовало бы ожидать, что он должен был бы присутствовать на кирпичах Нижней церкви, строившейся, вероятнее всего, в княжение Всеволодка; однако это не так, и клейма есть только на кирпичах соседней светской постройки. Хотя ее назначение не вполне понятно, ясно другое: она была возведена спустя некоторое время после строительства Нижней церкви[499]. В таком случае «чистый» двузубец надо, очевидно, атрибутировать старшему из Всеволодковичей Борису, а знаки с крестом на левой и правой мачтах – Глебу и Мстиславу; не исключаем, что клеймо с раздвоенной левой мачтой – всего лишь (дефектный?) вариант клейма с крестом.
Судьба потомства Всеволодковичей и Городенского княжества после смерти Мстислава и до перехода Городна под власть литовских князей в первой половине XIII в. по источникам не прослеживается, хотя такое потомство, как можно думать, было (ер. приведенное в начале статьи известие «Ипатьевской летописи» под 1173 г.[500]). Судя по имени и княжению в Волковыске, к ветви Всеволодковичей мог принадлежать Глеб, тесть Романа Даниловича Новогородецкого и Слонимского по второму браку последнего, упоминаемый в «Галицко-Волынской летописи» в 50-е гг. XIII в. в качестве вассала литовского князя Войшелка[501].
Через несколько лет после выхода нашей работы о городенских князьях и Городенском княжестве в домонгольское время появилась статья киевского историка А. Г. Плахонина, в которой автор, на основе значительно более детального, чем у нас, разбора татищевских данных о Всеволодке Городенском, пришел к заключению, сходному с нашим: усвоение В. Н. Татищевым Всеволодку происхождения от Давыда Игоревича является неудачным домыслом[502]. И все же в отношении месторасположения Городенского княжества и даже генеалогии Всеволодка исследователь склонен придерживаться традиционного мнения, так что вся заключительная часть его статьи, в которой от анализа текста В. Н. Татищева автор переходит к собственным историческим рассуждениям о Всеволодке и его княжестве, представляет собой полемические заметки, посвященные, в сущности, одному – опровержению многих моментов в нашей аргументации[503]. Это, равно как и склонность А. Г. Плахонина придавать своему исследованию некое общеметодическое значение, не позволяет нам просто в соответствующем примечании подверстать его работу к длинному историографическому ряду адептов привычной генеалогии (что в принципе было бы правильным, так как среди доводов киевского коллеги практически нет новых соображений, которые бы не звучали в предшествующей обширной историографии), заставляя отозваться на полемику особо.
Главной основой наших построений служит идентификация летописного Городна как Городна на Немане (Гродна), базирующаяся на выявленном археологией явно стольном характере последнего в XII–XIII вв. Поэтому нам трудно понять упорство, с которым А. Г. Плахонин отстаивает не только возможность, но и предпочтительность любой другой локализации, лишь бы она была южнее Припяти. Признав неудачность традиционного «припятского» кандидата на роль летописного Городна, историк ничуть не затрудняется: «первое же обращение» к книге А. В. Кузы о городищах Древней Руси позволило ему выдвинуть новую версию – нынешнее село Городец Ровенской области, где на берегу Горыни собраны материалы Х-XII вв.[504] Разумеется, наш оппонент вправе жить надеждой, что и здесь когда-нибудь будут обнаружены археологические древности, достойные столицы одного из древнерусских княжеств. Но куда он прикажет девать реальное древнерусское Городно на Немане? Кому «отдать» этот явно стольный центр? И как можно, занимаясь историей Городенского княжества, заблуждаться настолько, чтобы локализацию «Городна на южной границе Турово-Пинского княжества» считать «общепринятой»[505] (тем самым недвусмысленно намекая на маргинально сть нашей позиции). Так можно было, да и то с большими оговорками, думать разве что до раскопок в неманском Гродне, начатых польскими археологами в 30-е гг. прошлого века и законченных отечественными уже в послевоенное время, итог которым подведен в монографии Η. Н. Воронина 1954 г. Кто из серьезных исследователей после этого сомневался в неманской локализации летописного Городна? Главной проблемой как раз и стали трудности по согласованию этой определившейся наконец локализации с традиционной генеалогией, ведущей Всеволодка от Давыда Игоревича, о чем достаточно сказано в нашей работе. Никак не может свидетельствовать против неманской локализации и «расплывчатость в представлении А. В. Назаренко границ Городенского княжества на Немане». Да, наши предположения о принадлежности Городенскому княжеству Волковыска и Новогородка строятся на косвенных данных. «Логика этого предположения – <…> географическая близость <…> и необходимость наличия как минимум трех столов для сыновей Всеволодка»[506]. В чем хромает эта логика, А. Г. Плахонин не объясняет, умолкая именно там, где читатель вправе был бы услышать от автора ответ на вопрос, а каковы же были (надо думать, весьма четкие) пределы Городенского княжества в Погорине в представлении А. Г. Плахонина? И что это за удивительно богатый стол, от которого кормились одновременно все трое Всеволодковичей (случай для Древней Руси исключительный)[507]?
Переходя от географии к генеалогии, приходится снова с недоумением принять к сведению убежденность А. Г. Плахонина, что В. Н. Татищев в результате многоходовых гаданий и недоразумений, то есть, по сути дела, ткнув пальцем в небо, тем не менее попал именно туда, куда надо – в Давыда Игоревича. Историку и самому это «удивительно»[508]. Что же заставляет его признать татищевскую версию (несмотря на собственную критику) «наиболее вероятной»? Мы обнаружили только два аргумента. Во-первых, в потомстве Игоря Ярославина встречается имя Всеволод (так звали брата Давыда Игоревича). Во-вторых, Всеволодко «был князем Городна на южной границе Турово-Пинского княжества, а следовательно, территориально близкого к отцовской Погорине»[509]. Первый из этих доводов, ввиду распространенности имени Всеволод в разных ветвях древнерусского княжеского дома, можно было принять в лучшем случае в качестве дополнительного наряду с какими-то другими, более определенными. Второй же производит странное впечатление. Сначала автор из многочисленных древнерусских «Городнов», «Городцов» и т. п. (не менее восьми, как он сам отмечает со ссылкой на компендиум В. И. Нерознака[510]) выбирает для резиденции Всеволодка именно расположенный на Горыни (поближе к Давыдовой Погорине), а затем эту локализацию использует в качестве аргумента в вопросе о происхождении Всеволодка. Во всем мире такая логическая манипуляция всегда называлась порочным кругом.
492
Jodkowski 1933.
493
Воронин 1954. С. 132. Табл. 74а, 1, 2, 4.
494
Там же. Табл. 74а, 6, 7, 9.
495
Там же. Табл. 74а, 5.
496
Там же. Табл. 74а, 8.
497
В сводах К. В. Болсуновского и К. Мусянович его нет; он значится в работе: Рыбаков 1940. Табл, на с. 245. № 55 (ни количество, ни местонахождение соответствующих пломб автором не указаны; по контексту изложения можно догадываться, что речь идет о собрании Государственного исторического музея).
498
Соловьев 1935. С. 69–96; Воронин 1954. С. 130.
499
Воронин 1954. С. 136, 138 (третья четверть XII в.); Раппопорт 1982. С. 102. № 176 (вторая половина XII в.).
500
См. примеч. 14.
501
ПСРЛ 2. Стб. 831, 847; Baumgarten 1927. Р. 30. Table VII. N 7.
502
Плахонин 2004. С. 299–315.
503
Там же. С. 320–330. Предыдущая статья того же исследователя на ту же тему (.Плахошн 2000. С. 219–235) осталась нам недоступна; впрочем, по уверению самого автора, она является лишь «первым вариантом» работы 2004 г. (Плахонин 2004. С. 300).
504
Куза 1996. С. 165. № 899; Плахонин 2004. С. 323–324.
505
Плахонин 2004. С. 321.
506
Там же. С. 324–325. Забавно, что один и тот же критик пеняет своему оппоненту то за «расплывчатость», то за «категоричность».
507
Когда Володарю Ростиславичу предлагали забрать брата Василька к себе в Перемышль (ПСРЛ 1. Стб. 274.; 2. Стб. 250), это имело под собой из ряда вон выходящую причину – слепоту Василька; в представлениях того времени слепота мешала быть владетельным князем. Собственно, это и имели в виду инициаторы ослепления Василька.
508
Плахонин 2004. С. 321.
509
Там же.
510
Нерознак 1983. С. 62–63.